Химическая ярость: краткая история боевой фармакологии

18+

Редакция журнала «Нож» утверждает, что настоящая статья не является пропагандой каких-либо преимуществ в использовании отдельных наркотических средств, психотропных веществ, их аналогов или прекурсоров, новых потенциально опасных психоактивных веществ, наркосодержащих растений, в том числе пропагандой использования в медицинских целях наркотических средств, психотропных веществ, новых потенциально опасных психоактивных веществ, наркосодержащих растений, подавляющих волю человека либо отрицательно влияющих на его психическое или физическое здоровье. Статья имеет исключительно историческую и культурную ценность, предназначена для использования в научных или медицинских целях либо в образовательной деятельности. Ведите здоровый образ жизни. Используйте свой мозг продуктивно и по назначению!

Furor heroicus

В статье российской дореволюционной Военной энциклопедии Сытина, посвященной сущности воинского духа, приводится мнение, принадлежащее выдающемуся австрийскому полководцу герцогу Альбрехту Тешенскому:

«Многие смешивают воинский дух с минутным энтузиазмом и считают, что гениальный полководец может вдохнуть этот дух в свое войско в каждую данную минуту. Оба эти положения весьма сомнительны, и их неправдоподобность засвидетельствована историей. Один энтузиазм, не опирающийся на привитом заранее в армии воинском духе, вызывает в самом счастливом случае опрометчивое удальство, а при малейшей неудаче может породить панику, причем на долю несчастливого полководца придется весь позор звания изменника, если он не поплатится жизнью за неуспех».

Всё так, но не приходится отрицать и того, что, поскольку зачастую судьба боя решается в считаные мгновения, очень важно уметь обеспечить этот самый «минутный энтузиазм», чтобы приложить необходимое сверхусилие в нужном времени и месте.

То, что герцог Альбрехт называл «минутным энтузиазмом», другие именуют «боевым трансом». Это то особое измененное психическое состояние, пребывая в котором солдаты не чувствуют страха и боли и готовы действовать как единое целое. Антрополог Иосиф Жордания предположил, что в свое время предки людей выработали у себя возможность впадать в такое состояние благодаря естественному отбору. Древние гоминиды страдали от нападений больших кошек, противостоять которым в одиночку не могли. И не в одиночку тоже. Но, впав в состояние боевого транса, обезьянолюди бесстрашно и слаженно бросались на хищников, отпугивая их и иногда даже убивая. Полезный психический механизм, способствующий коллективному выживанию, начал передаваться из поколения в поколение.

Одним из тех, кто очень достоверно описал это состояние, стал германский философ Эрнст Юнгер, имевший опыт участия в обеих мировых войнах. В книге «В стальных грозах» он так описывает один из пережитых им боев:

«Со смешанным чувством, вызванным жаждой крови, яростью и опьянением, мы тяжело, но непреклонно шагали, надвигаясь на вражеские линии. Я шел вдали от роты, сопровождаемый Финке и одним новобранцем по имени Хааке. Правая рука сжимала рукоять пистолета, левая — бамбуковый стек. Я кипел бешеным гневом, охватившим меня и всех нас самым непостижимым образом. Желание умерщвлять, бывшее выше моих сил, окрыляло мои шаги. Ярость выдавливала из меня горькие слезы. Чудовищная воля к уничтожению, тяжелым грузом лежавшая над полем брани, сгущалась в мозгу и погружала его в красный туман. Захлебываясь и заикаясь, мы выкрикивали друг другу отрывистые фразы, и безучастный зритель, наверно, подумал бы, что нас захлестнул переизбыток счастья…»

Древние греки называли состояние боевого исступления словом «лисса» от «ликос» («волк»), а древние римляне — furor heroicus. Испокон веков теоретики и практики военного дела размышляли над тем, как научиться погружать солдата в столь ресурсное состояние. Еще на заре истории были изобретены боевой клич и ритмичная боевая музыка, призванная заставить массы людей двигаться синхронно. Пример использования такой музыки дает Плутарх в жизнеописании спартанского царя Ликурга.

«Когда войско выстраивалось в боевом порядке в виду неприятеля, царь приносил в жертву козу и приказывал всем солдатам надевать венки, флейтистам же — играть „песнь в честь Костра“. Сам он начинал военную песнь, под которую шли спартанцы. Величественное и в то же время грозное зрелище представляла эта линия людей, шедших в такт под звуки флейт. Их ряды были сомкнуты; ничье сердце не билось от страха; они шли навстречу опасности под звуки песен, спокойно и весело. Ни страх, ни чрезмерная горячность не могли, конечно, иметь места при таком настроении; они были спокойны, но вместе с тем воодушевлены надеждой и мужеством, веря в помощь божества», — свидетельствует Плутарх.

Он добавляет:

«Вообще, если заняться внимательней спартанскими песнями, из которых некоторые сохранились еще до сих пор, затем вспомнить, что спартанцы шли на неприятеля под звуки флейт, мерным шагом, нельзя не согласиться с Терпандром и Пиндаром, которые видят тесную связь между храбростью спартанцев и музыкой в их войсках».

Действительно, строевой шаг под ритмичную музыку способствует боевому духу.

«Музыка имеет тайную власть над нами: она подготавливает органы нашего тела к действию и уменьшает усталость во время действия», — размышлял в XVIII веке французский полководец Мориц Саксонский.

Есть и более примитивный способ возбудить солдата перед боем — алкоголь. Применять это средство начали еще в древности — но польза от него сомнительна. Так, многие советские фронтовики, оценивая пользу от ежедневно выдававшихся «наркомовских ста грамм», высказывались более чем сдержанно. С одной стороны, спиртное помогало согреться на холоде. С другой — выпивка могла привести к потере концентрации в бою и, соответственно, к быстрой гибели.

«Восторженные поэты назвали эти предательские сто граммов „боевыми“. Большего кощунства трудно измыслить. Ведь водка объективно снижала боеспособность Красной Армии», — считал, например, советский генерал Николай Лященко.

От Скандинавии до Ближнего Востока

Еще один способ — давать бойцам психоактивные вещества. Человечество научилось создавать такие вещества на заре своей истории. Что же касается их применения в боевом деле, то пример, укоренившийся в представлении обывателя, связан со средневековыми скандинавами. Широко известны знаменитые берсерки — страшные воины, способные вводить себя перед боем в состояние психического исступления и бросавшиеся в битву без доспехов, а зачастую и без одежды. Они яростно грызли свои щиты, а в сражении не видели разницы между своими и чужими — убивая без разбору и тех, и других. Знаменитый исландский скальд Снорри Стурлусон связывал появление этих ужасных воинов с именем главы скандинавского пантеона Одина.

«Один мог сделать так, что в бою его недруги становились слепыми или глухими или наполнялись ужасом, а их оружие ранило не больше, чем хворостинки, и его воины бросались в бой без кольчуги, ярились, как злые собаки или волки, кусали свои щиты, и были сильными, как медведи или быки. Они убивали врагов, и ни огонь, ни железо не причиняли им вреда. Такие воины назывались берсерками», — пишет Стурлусон.

Историки не один десяток лет спорят, пытаясь осмыслить феномен берсерков. Даже само это слово не имеет однозначной трактовки: одни переводят его как «без рубашки», другие — как «медвежья рубашка». Что же касается характера ярости берсерков, то некоторые склонны объяснять ее психическими болезнями.

«Многие из них были психопатами, терявшими контроль над собой при малейшей попытке им перечить. Со временем они научились разыгрывать хорошо отрепетированный спектакль, в который входило и кусание щита. Не раз отмечалось, что изнеможение, наступавшее после вспышки (приступа ярости) берсерка, характерно для людей с психическими отклонениями. Истерики легко переступают грань, отделяющую притворство от реальности, и усвоенный прием становится симптомом настоящей болезни», — отмечает медиевист Анатолий Либерман.

Впрочем, по его словам, имели место и другие попытки объяснить furor bersercicus.

«Саксон Грамматик, старший современник Снорри, который связывал любое странное явление с колдовскими чарами, полагал, что ярость берсерков вызывалась напитком троллей. В сагах нет упоминаний о психотропных средствах», — подчеркивает Либерман.

Предположение о том, что берсерки одурманивали себя настоем из мухоморов, появилось только в 1785 году — его выдвинул шведский ученый Самуэль Эдманн, узнавший об обычаях некоторых восточносибирских племен. Другие ученые назвали идею Эдмана вздором, но допускали, что берсерки перед боем могли вводить себя в опьянение с помощью алкоголя. В 1956 году «мухоморную гипотезу» вновь предложил американский психолог Говард Д. Фэйбинг — с его легкой руки она так широко разошлась, что превратилась в глазах неискушенной публики практически в аксиому.

Впрочем, не все ученые, изучающие феномен берсерков, считают, что те употребляли именно мухоморы. Сотрудник Люблянского университета Карстен Фатур выдвинул предположение о том, что берсерки принимали не мухоморный отвар, а белену черную (Hyoscyamus niger). По словам Фатура, употребление белены вполне могло вызывать приступы той самой безумной ярости, характерной для берсерков. Соответствующие свидетельства сохранились даже в европейских языках. Например, в сербохорватском языке глагол buniti, произошедший от местного названия белены bunika, означает «сражаться, протестовать», а выражение, которое переводится «они как будто съели белены», используют для описания людей в гневе. Кроме того, в русском существует выражение «белены объелся». Белена обеспечивает повышение болевого порога и впадение в ярость. Кроме того, в состоянии спутанного сознания, вызванного алкалоидами пасленовых (которые есть и в белене), люди зачастую не различают лиц — и это может объяснять, почему берсерки в бою иногда не отличали своих от чужих.

Автор приводит и археологические доказательства: в Дании было найдено захоронение женщины, в котором обнаружили мешочек с беленой. Выдвинуто предположение, что эта женщина имела отношение к отправлению языческого культа. Так что, возможно, белена была нужна ей для ритуальных целей. Кроме того, археологические находки показывают, что белена была широко распространена в Скандинавии еще с начала нашей эры, а к Средневековью стала обычным сорняком, растущим повсеместно.

Теперь обратим взгляд на другой регион. Знаменитый этнограф Мирча Элиаде пишет о проживавших в Древнем Иране разбойниках, именовавшихся «двуногими волками». Также их называли keresa — «воры, бродяги, промышляющие по ночам». Они терроризировали жителей мирных деревень и, возможно, не чуждались каннибализма. «…встречаются упоминания об этих экстатических оргиях, о некоем пьянящем напитке, облегчавшем превращение в зверя», — отмечает Элиаде. Наркотический напиток, который употребляли «двуногие волки», назывался сома (hauma). Слово образовано от глагола «су» («ху») — «выжимать, приготовлять сок». Рецепт напитка ныне неизвестен, но есть мнение, что при приготовлении использовались грибы и эссенция из растений эфедра и гармала. Вообще, сома имела большое значение для ритуальной жизни индоиранского мира.

По легенде бог грома Индра, прежде чем выйти на бой с могучим демоном Вритрой, осушил три огромных кубка сомы, отчего у него добавилось роста и силы. Есть свидетельства о том, что воины Древней Индии перед битвой принимали сому, даровавшую им чувство силы и безграничного мужества.

«Всякий раз, отправляясь в поход, воины выпивали в ходе особого обряда опьяняющий напиток из сомы, священного растения. Этот напиток наполнял их неистовым воодушевлением», — констатирует историк Карен Армстронг.

Однако секрет сомы был утерян — да так надежно, что ученые до сих пор ломают голову по поводу ее точного рецепта и свойств.

Еще одна знаменитая легенда о воинах-наркоманах возникла в Средневековье на Ближнем Востоке. Речь, разумеется идет об ассасинах — подданных и последователях знаменитого «Старца Горы» Хасана ас-Саббаха, основавшего в конце XII века в горах современных Сирии и Ирана государство исмаилитов-низаритов. В распоряжении ас-Саббаха были наводившие на всех ужас фанатики-фида’и («жертвующие), готовые по его приказу забраться в самую неприступную крепость, убить любого высокопоставленного врага и с улыбкой принять самые страшные муки.

Беспрекословное выполнение опасных заданий по его приказу и беспредельную самоотверженность западные хронисты объясняли тем, что ассасины употребляли одурманивающие средства вроде гашиша.

Германский средневековый историк Арнольд Любекский сообщал:

«Этот Старец своим волшебством так заворожил подданных, что они не поклоняются и не верят в иных богов, кроме него самого. Удивительным образом он соблазняет их такими надеждами и упованиями, посулами таких вечных наслаждений и радостей, что они предпочитают скорее умереть, нежели оставаться в живых. Многие из них, взойдя на высокую стену, прыгают вниз по его кивку или команде, их черепа разбиваются вдребезги, и они умирают жалкой и ужасной смертью. Самым благословенным, как он утверждает, окажется тот, кто прольет кровь человека и в награду за оное деяние сам расстанется с жизнью. Когда один из них изберет такой путь и решится убить кого-либо, применив свои навыки, и следом погибнуть в отместку за содеянное, Старец сам вручает такому кинжал, так сказать, освященный для этой миссии. Затем Старец одурманивает сего человека неким напитком, и тот впадает в экстаз и забвение. Магия Старца позволяет пробудить у адепта фантастические видения, грезы, полные услад или, скорее, мишуры, и обещает вечное обладание этими радостями в награду за совершение порученного деяния».

Даже если этот рассказ и отвечал истине, психоактивные вещества применялись в военных целях не напрямую, а опосредованно — они не вводили воина в состояние боевого транса, но обещали ему награду в случае успешного выполнения задания «Старца Горы». Впрочем, у современных исследователей распространено мнение, что всё это не более чем «черная легенда», а на самом деле ассасины не нуждались в гашише для поддержания своего мужества.

От жевания листьев коки до «балтийского чая»

Одним из открытий испанцев XVI века в Америке стало растение кока (Erythroxylum coca), листья которого обладали стимулирующим действием. Хотя употребление коки было объявлено языческим обрядом и запрещено, известны отдельные случаи использования коки испанскими солдатами — как средства от усталости в далеких походах.

В свою очередь, французские колонизаторы открыли в Африке в XIX веке стимулирующий орех кола (Cola acuminata), которым быстро заинтересовались военные. Группа ученых сумела выделить экстракт из мякоти колы и создала в 1884 году на его основе продукт «сухари с ускорителем». Испытания его воздействия на человеческий организм были проведены летом 1885 года в алжирской пустыне. Солдаты 23-го егерского батальона, получив перед походом в качестве питания лишь «кола-сухари» и воду, выступили из форта — и двинулись по июльской жаре со скоростью 5,5 км/ч, не меняя темпа в течение 10 часов подряд. Пройдя за день 55 км, они после ночного привала совершили обратный марш к форту. Позже подобный опыт успешно провели на территории самой Франции, теперь уже с офицерским составом 123-го пехотного полка. Тем не менее «кола-сухари» в пищевой рацион личного состава воинских подразделений так и не допустили, поскольку у них оказался серьезный побочный эффект — они не только укрепляли мускулы, но и действовали как мощный сексуальный стимулятор.

После того как наука научилась производить синтезированные наркотики, они тут же нашли применение в военной среде. Этому очень способствовало то, что в 1853 году французский хирург Шарль-Габриэль Правас изобрел иглы для инъекций, которые стали широко использоваться в медицине. Первым оказался морфин, который начали употреблять в лазаретах в качестве обезболивающего. Его применение давало и негативный результат — быстрое привыкание. Правда, как показывают современные исследования, представление о том, что после Гражданской войны в США появилось огромное количество бывших солдат-морфинистов, сильно преувеличено.

Первая мировая война сопровождалась ростом популярности психоактивных веществ в войсках — военнослужащие принимали опиум, героин и кокаин, скрашивавшие ужас беспрецедентно кровавых боевых действий. Дело в том, что на тот момент сбыт таких веществ еще не был криминализирован и их можно было приобретать в аптеках. Например, кокаин лежал в основе популярного американского препарата для лечения насморка Ryno’s Hay Fever. Похожий препарат выпускался британской фирмой Burroughs Wellcome & Co для восстановления голоса у певцов и ораторов. А после начала боевых действий интерес к подобного рода снадобьям сильно возрос — в связи с тем, что в воюющих державах начали вводить сухой закон.

В Великобритании появились в продаже небольшие наборы с порошком кокаина или таблетками опиума и шприцом со сменными иглами, их открыто рекламировали в качестве «полезного подарка для друзей на фронте».

Солдаты, получавшие подобные «подарки», использовали их и как болеутоляющее, и в качестве стимуляторов при крайней усталости.

Историк Ярослав Голубинов пишет, что тогда солдаты буквально осаждали аптеки перед отправкой на фронт.

«Не только ажиотаж вокруг аптек и драгдилеров из неблагополучных районов Лондона и других британских городов способствовал повышенному интересу к проблеме наркотиков. Продававшие солдатам порошок „кокаиновые девицы“ (cocaine girls или dope girls) из Сохо, по совместительству промышлявшие проституцией, и снабжавшие их товаром дилеры из Вест-Энда расценивались в данном случае как неизбежное социальное зло, примета военного времени наподобие спекуляции дефицитными продуктами или получения сверхдоходов от военных поставок», — отмечает Голубинов.

Однако потом британские газеты стали бить тревогу — журналисты утверждали, что кокаин хоть и дает сначала «призрачную силу и бодрость», но потом начинает подтачивать организм воина, делая его «бесполезным и как солдата, и как мужчину». Эти настроения усилила присущая любой войне шпиономания — пресса стала писать о коварных планах Германии по «наркотизации Британии». В результате правительство крайне ужесточило правила сбыта наркосодержащих веществ — кокаин, морфин, кодеин, героин, опиум, продукты из каннабиса вне госпиталей могли выдаваться только по рецепту, а приобретение их в тылу могло повлечь полугодовое тюремное заключение. Подобные законы были приняты в США и Нидерландах.

В России наркотики были уделом декадентствующей богемы. Но с началом войны особая необходимость в подобных веществах возникла в госпиталях.

«Многие солдаты, получившие тяжелые ранения на фронте, приобщались к морфию, который назначался им медиками. В свою очередь наркоманами становились также врачи и медсестры, стремясь преодолеть тяжелый психологический шок и будучи уверенными в своей способности контролировать прием наркотика. Так как морфий легально распространялся в различных медицинских учреждениях и в аптеках, то зачастую для получения наркотика требовалась лишь симуляция боли или подделка рецепта. Таким образом, практически во всех без исключения медицинских учреждениях во время войны появились морфинисты», — рассказывает историк Павел Васильев.

В 1916 году недавно созданное в России Главное управление государственного здравоохранения получило, среди прочего, задание бороться с распространением эфира, опиума, гашиша и «других наркотических ядов». Однако никакой систематической работы в этом направлении не велось. А с началом революционных событий 1917 года контроль над данной сферой настолько ослаб, что в армии и на флоте стали возникать своеобразные «клубы по интересам», объединявшие «кокаинистов» и «морфинистов».

Историк Александр Сидоров сообщает, что офицеры в этом деле не отставали от нижних чинов.

«В Кронштадте они даже создали „Коке-Клуб“, члены которого не только сами употребляли наркотики, но и распространяли „марафет“ среди сослуживцев, скупая порошок у медсестер и врачей (за медиками закрепилась нелестная слава самых ярых морфинистов и кокаинистов). Между офицерами и матросами часто вспыхивали жестокие драки из-за наркотиков, аптеки Кронштадта и Петрограда постоянно подвергались вооруженным налетам „занюханных“ военных. Справиться с этим чудовищным безобразием не могли ни Временное правительство Керенского, ни даже пришедшие ему на смену большевики», — констатирует Сидоров.

Уже после октября 1917-го часть бывших офицеров русской службы предложила свои услуги германскому рейхсверу в борьбе против большевиков на Украине. Спустя несколько месяцев в немецкой армии забили тревогу, утверждая, что эти офицеры заражают своих новых немецких сослуживцев пристрастием к кокаину…

Особую популярность среди военных моряков получил «балтийский чай», уже в наше время воспетый Виктором Пелевиным, — смесь кокаина с водкой. Еще он назывался «солдатским коктейлем». Это снадобье использовалось для подавления страха, боли и усталости у военнослужащих, в качестве «допинга» в полевой хирургии. Кроме того, употребление «солдатского коктейля» способствовало храбрости и агрессивности бойцов. Правда, в условиях революционной анархии жертвами военнослужащих, употреблявших данное снадобье, становились не столько вооруженные враги, сколько мирные сограждане.

«Говорят, матросы, присланные к нам из Петербурга, совсем осатанели от пьянства, от кокаина, от своеволия. Пьяные, врываются к заключенным в чрезвычайке без приказов начальства и убивают кого попало», — писал Иван Бунин в «Окаянных днях».

Специальные разработки

Уже после окончания войны наркотики были повсеместно объявлены ужасным злом — и государства начали яростную борьбу с их распространением. Тем временем генералы всерьез задумались над тем, как поставить фармакологию себе на службу. К началу Второй мировой войны военачальники смогли внятно сформулировать, какого именно действия они хотят от химических препаратов. Во-первых, они желали получить в свое распоряжение психостимуляторы, направленные на резкое повышение выносливости и боеспособности. Во-вторых, генералов очень интересовали противотревожные препараты, которые убирают у военного сомнения и могут вызывать ощущение эйфории. В-третьих, обезболивающие препараты, применяющиеся, когда нужно снять ощущение боли и дискомфорта.

Соответствующие разработки параллельно шли в нескольких государствах. Так, в Германии внедряли первитин — метамфетамин, снижавший чувство усталости, притуплявший боль и страх, повышавший ясность ума. Солдаты, принявшие первитин, могли совершать марш-броски на значительное расстояние, а затем без отдыха вступать в бой. Правда, обнаружились и побочные эффекты — быстрое нервное истощение, обезвоживание, повышение температуры тела (в итоге случалось, что бойцы под первитином, посидев в жарких салонах боевых машин, не могли потом идти в сражение), чрезмерная двигательная активность и привыкание. Тем не менее всего в Германии до окончания Второй мировой войны было произведено в общей сложности около 200 млн таблеток первитина. При этом немецкое командование требовало от своих ученых создания более эффективного средства против усталости.

В концлагере Заксенхаузен осенью 1944 года проводились испытания препарата «Д-9», состоящего из смеси кокаина, первитина и эвкодала (болеутоляющий препарат на базе морфина). Препарат был предназначен для экипажей сверхмалых экспериментальных подводных лодок, которым нужно было выполнять боевые задачи в условиях крайней тесноты и холода. Дабы проверить действие «Д-9», заключенных в лагере заставляли совершать многодневные марш-броски по трассе — за сутки необходимо было пройти 90–112 километров. На отдых заключенным давалось не более двух часов в день. Но ожидаемого эффекта добиться не удалось. У испытуемых наблюдалась кратковременная эйфория с дрожанием рук, угнетение центральной нервной системы, ослабевали рефлексы и мыслительная деятельность, усиливалось потоотделение, и они испытывали нечто вроде похмельного синдрома.

Военные США и Великобритании использовали бензедрин — вид амфетамина. Он, впрочем, использовался и в мирной жизни — и к началу Второй мировой войны имел коммерческий успех в качестве популярного антидепрессанта.

«Американское командование поставляли бензедрин военнослужащим во время войны — в основном в виде таблеток по 5 мг. Они предназначались для рутинного использования в авиации — в качестве общего медицинского снаряжения и в наборах неотложной помощи. Британские военные также употребляли таблетки бензедрина, а немецкие и японские солдаты применяли метамфетамины. Разумеется, в организмы военнослужащих попадал не весь поставляемый им амфетамин. Пользователи не глотали его ad libitum; существовали правила, ограничивающие применение препарата. Однако они не были хорошо прописаны», — пишет историк Николас Расмуссен.

Например, в ходе опроса летчиков-истребителей в 1945 году выяснилось, что многие из них «установили свои собственные правила» и принимали бензедрин всякий раз, когда им хотелось, а не по указанию.

В Японии в 1930-е синтезировали стимулятор хиропон (в европейском произношении «филопон»), который стали использовать в армии — в виде инъекций и таблеток. При правильно подобранной дозировке хиропон избавлял от усталости во время утомительных пеших переходов, снимал чувство страха и неуверенности. И он же обострял зрение, за что получил в императорской армии название «кошачьи глазки». Из-за этой его особенности хиропон начали давать не только солдатам, но и работникам ночных смен военных предприятий. Впоследствии же хиропон стали давать и работникам дневных смен, чтобы помочь им справиться с нарастающими усталостью и недоеданием.

После войны препарат быстро вышел из-под контроля, поскольку его продолжали производить в лабораториях и сбывать гражданскому населению. Привычку к его употреблению стали перенимать и американские солдаты из оккупационных войск. Наркотик был баснословно дешев — один укол стоил десять иен, что в тогдашней Японии равнялось приблизительно шести центам. В 1951 году японское правительство запретило производство хиропона, и оно переместилось в подпольные лаборатории, действовавшие под крылом гангстерских банд. Борьба с ними протекала долго и тяжело. Окончательно ликвидировать массовое производство хиропона удалось лишь в 1964 году, в преддверии Олимпиады в Токио…

Что касается Советского Союза, то там во время войны боевая фармакология широко не применялась. Дело в том, что значительная часть медицинских складов располагалась в приграничных зонах — их быстро захватил враг. Что касается фармпроизводств, то большая их часть в 1941–1942 годах эвакуировалась в глубокий тыл, а поскольку много времени ушло, чтобы заново открыть их на новых местах, развернуть масштабное производство стимулирующих препаратов для солдат попросту не успели.

Вообще, тогда было не до амфетаминов, поскольку не хватало куда более необходимых эфира для наркоза, стрептоцида, глюкозы, морфина, новокаина, риванола, йода, гексенала, аспирина и многого другого.

Прогресс на месте не стоит

Уже после войны в СССР — в том числе благодаря знакомству с трофейными германскими разработками — наладили производство препарата фенамин. По составу он был близок к первитину и имел те же побочные эффекты. Фенамин действовал около 8 часов, причем потом организму требовалось много времени на восстановление. Препарат приводил к снижению иммунитета, ухудшению зрения, нарушению работы почек и печени, вызывал быстрое привыкание. Поэтому широко внедрять его в войсках не решились и снабжали им лишь спецподразделения, направляемые на какие-либо боевые задания.

США, развивая собственную линейку боевой фармакологии, после войны разработали новые амфетаминовые препараты, которыми снабжали свои подразделения во время войн в Корее и Вьетнаме.

Официальное применение амфетаминов в армии США запретил в 1992 году тогдашний глава ВВС генерал Меррилл Макпик. Что, впрочем, не помешало появлению слухов о том, что их продолжают применять — неофициально. Кончилось же всё инцидентом в Афганистане в апреле 2002-го — когда американские летчики Гарри Шмидт и Уильям Умбах, приняв по две таблетки амфетамина (на жаргоне speed, или Go Pills), по ошибке разбомбили в районе Кандагара колонну канадских союзников — в результате чего 4 человека погибли и 8 были ранены. В ходе расследования инцидента адвокат Шмидта обвинял во всем психостимуляторы, принимать которые пилота заставляли командиры…

В 1960-х американские ученые начали экспериментировать с допинговыми препаратами. Анксиолитики были призваны уменьшать чувство страха и тревожности, снижать обсессивные проявления, а актопротекторы препятствовали развитию утомления и повышали работоспособность. Так появились бромантан, сидноглутон (мезокарб) и пирабем, позволившие уменьшить чувство страха, повысить выносливость, физическую силу и устойчивость к холоду. Но имели они и свою побочку — например, при употреблении сидноглутона возможно резкое снижение аппетита, повышение артериального давления, чувство беспокойства и повышенной раздражительности, а иногда даже галлюцинации и бред…

Все данные препараты быстро перетекли в спорт — хотя их использование и запрещено, а спортсменов, попавшихся на допинге, дисквалифицируют. Что же касается дальнейших военных разработок, то, например, в 1990–2000-х в США и Великобритании изучали воздействие на организм провигила — препарата на основе модафинила, разработанного в первую очередь для лечения сонливости при нарколепсии. Провигил давали бойцам в Ираке и Афганистане — выяснилось, что он на период от 12 до 17 часов снижает потребности в сне и отдыхе, уменьшает сонливость из-за переутомления, способствует концентрации внимания. Однако он же способен вызывать повышенную нервозность, возбуждение, раздражительность, головокружение и головную боль. Причем некоторые из этих эффектов могут сохраняться в течение длительного времени…

Сейчас по понятным причинам информация о новых исследованиях в области боевой фармакологии в прессу не просачивается. Но, скорее всего, они ведутся.