«Варварское пренебрежение всеми известными способами ведения цивилизованной войны»: как газ превратился в самое страшное оружие Первой мировой

Заходящее солнце уже накрыло окрестности средневекового бельгийского города Ипра длинными тенями, когда немецкие солдаты выпустили 170 тонн хлора из 5700 баллонов, расставленных на территории более шести километров вдоль линии фронта. Спустя некоторое время лежавшие в окопах британские, французские и алжирские солдаты заметили странный желто-зеленый туман. Облако неизвестного происхождения двигалось в их направлении. Окутанные им листья деревьев сворачивались и падали, а трава приобретала сероватый оттенок.

Некоторые военные предположили, что туман должен замаскировать продвижение немцев, и приготовились к прямому столкновению, но они ошиблись. Несколько минут спустя сотни солдат бились в агонии, скребли землю руками, задыхались и кашляли кровью. На губах выступала пена — такая же желто-зеленая, как и отравлявший их газ.

«Немцы открыли интенсивный огонь, и мы оказались под пулеметным обстрелом, — описывал произошедшее британский офицер Мартин Гринер. — Идея заключалась в том, чтобы мы укрылись от огня и оказались ближе к земле. Затем мы услышали шипение и увидели, как на нас надвигается отвратительное облако. Оно летело не выше шести метров. Никто не знал, что и думать. Но как только мы оказались посреди этого тумана, нам сразу стало ясно, что происходит. Мы начали задыхаться. Потом кто-то предупредил: что бы ни произошло, не опускайтесь на дно окопа. Это были тяжелые вещества, и те, кто оказывался близко к земле, получали полную порцию».

22 апреля 1915 года немецкая армия осуществила первую с начала Первой мировой атаку с применением боевых отравляющих веществ. В отличие от слезоточивого газа, который уже применялся раньше, хлор вызывал у вдохнувших его солдат ощущение, «будто голова горит, легкие протыкают раскаленными иглами, а горло со всех сил сдавливает неизвестный гигант».

В течение следующих нескольких минут после попадания под воздействие токсичного облака от пяти до шести тысяч солдат вдохнули летальную дозу и через некоторое время скончались. Мужчины пытались отбежать в сторону, катались по земле и суетливо обыскивали карманы в поисках носовых платков, чтобы хоть как-то обезопасить дыхательные пути. Тогда еще никто не предполагал, что солдатам на поле боя требуются противогазы.

Канадский сержант Элмер Коттон, который подвергся воздействию газа при Ипре и выжил, сравнивал эффект этого оружия с «утоплением на суше».

Кроме невыносимой головной боли жертвы испытывали резкую жажду, но любая жидкость лишь усугубляла их состояние. Шокированные солдаты наблюдали, как их сослуживцы откашливали зеленоватую пену, бились в судорогах и замирали навсегда. Пока британцы и французы хаотично отступали, противник открыл огонь. Некоторое время спустя облако рассеялось, и немцы захватили в плен 2000 солдат, не сумевших отползти достаточно далеко. Находившимся в тяжелом состоянии советовали оставаться на земле, чтобы «умереть спокойно».

Определить природу нового загадочного оружия у стран Антанты получилось не сразу. В репортажах спустя несколько дней после атаки при Ипре журналисты предполагали, что немцы применили «хлоридные бомбы», которые выпускали с помощью «ручных резинок», аналога обычных рогаток у школьных хулиганов. Автор The Washington Post сообщил, что «газовые бомбы свели с ума британцев и французов», а оставшиеся в живых «сражались как демоны», но не преуспели. В редакторской колонке в Daily Mail под заголовком «Дьявольщина, имя твое — Германия!» немцев осуждали за «хладнокровное использование всех доступных средств современной науки».

Спустя два дня после первой атаки, 24 апреля, немцы снова применили хлор против канадских отрядов в бельгийской деревне Сен-Жюльен. Тогда общее количество пострадавших составило 7000 человек, а около 1000 погибли.

Командовавший Британскими экспедиционными силами в континентальной Европе фельдмаршал Джон Френч назвал методы противника «циничным и варварским пренебрежением всеми известными способами ведения цивилизованной войны». Тем не менее уже спустя четыре месяца в битве при Лоосе англичане сами выпустили хлор против немцев.

«Учитывая регулярное использование неприятелем удушающих газов при атаках на наши позиции, мне пришлось прибегнуть к тем же мерам», — объявил Френч.

Как немцы разработали отравляющие газы и решились использовать их против Антанты

Человека, который с безопасного расстояния отдал сигнал выпустить хлор и с сигарой наперевес наблюдал за ходом газовой атаки в битве при Ипре, звали Фриц Габер. Он не был ни военным, ни садистом, однако 22 апреля 1915 года этот интеллигентный лысый мужчина в пенсне с заметным удовлетворением наблюдал за корчившимися в отдалении британцами и французами. К гибели тысяч солдат от отравляющих боевых веществ в тот день и последующие три с половиной года привели открытия, использовать которые он, выходец из семьи прусских евреев и убежденный патриот, убедил немецких командиров в надежде приблизить военный триумф.

В конце XIX века Габер учился на химика под руководством выдающихся специалистов своего времени: Роберта Бунзена, Августа Вильгельма Гоффмана и Карла Либермана. Затем получил должность профессора и проводил самостоятельные исследования в Университете Карлсруэ. Его главным достижением в тот период стала реакция, позволявшая путем соединения атмосферного азота с водородом синтезировать аммиак при относительно невысокой температуре.

Открытие, названное процессом Габера, принесло ученому всемирную славу. Новый метод получения аммиака позволял нарастить масштабы производства азотных удобрений, ранее зависевшего от природных месторождений, и эффективнее противостоять гуманитарным проблемам, связанным со стремительным ростом населения.

Габером восхищались за победу над мировым голодом, а в 1918 году присудили ему за революцию в сельском хозяйстве Нобелевскую премию по химии. Впрочем, тогда научное сообщество относилось к 49-летнему немецкому специалисту далеко не так однозначно, как несколько лет назад.

Заваленный наградами и предложениями о сотрудничестве, Габер переехал в Берлин по приглашению столичного университета. В тот период ученый стал завсегдатаем конференций и светских мероприятий. Его круг общения теперь составляли не только коллеги, но и высокопоставленные политики — от министров до самого кайзера Вильгельма. В Берлине Габер обосновался с маленьким сыном и женой Кларой Иммервар, талантливой ученой, которая тоже специализировалась в области химии.

Вскоре после начала войны в 1914 году Габер занял должность консультанта в военном министерстве Германии и приступил к экспериментам. Его цель заключалась в том, чтобы создать «раздражающее» вещество, которое вынуждало бы противников покидать траншеи и бежать с поля боя. Клара одной из первых предупредила мужа о потенциальных разрушительных эффектах подобных газов.

Габер и сам представлял, какие страдания может причинить его разработка, но не считал подобные доводы достаточными, чтобы усомниться в этичности или гуманности исследований. Он провозгласил деятельность на благо Германии в период войны своим долгом, независимо от того, к гибели скольких людей она приведет.

«В мирное время ученый принадлежит всему миру, — объяснял химик. — Но в период войны он принадлежит своей стране».

К концу 1914 года Габер и его исследовательская группа создали отравляющее вещество на основе газообразного хлора, применение которого казалось ученому оправданным ради скорейшей победы. Еще одно его открытие в тот период позже назвали правилом Габера. Оно подразумевало, что подверженность токсинам в низкой концентрации в течение длительного времени по летальности сопоставима с подверженностью токсинам в высокой концентрации на протяжении короткого времени. Результаты исследований лишь укрепили уверенность Габера в том, что использование хлора необходимо и полностью оправдано.

«Каждое новое оружие — это возможность выиграть войну, — говорил Габер студентам. — Каждая война — это война не против тела солдата, но против его души. Новое оружие способно сломить моральный дух солдата, потому что он никогда раньше не сталкивался ни с чем подобным, а значит, оно вызовет у него страх. Мы привыкли к артиллерийским обстрелам. Артиллерия не способна серьезно подорвать моральный дух, но запах газа ужаснет любого».

Чтобы испытать новую разработку в полевых условиях, Габеру требовалось одобрение командования. Многие офицеры старшего звена отнеслись к идее травить противников «как крыс» с презрением и возмущением. Подобные методы противоречили их представлениям о воинской чести и благородстве.

Даже после того, как ученый всё-таки убедил генералов старой закалки «сделать то, что необходимо для победы», те отказались сразу санкционировать масштабное применение химического оружия.

Вместо этого они разрешили атаку при Ипре в качестве эксперимента и постановили распылить меньше хлора, чем рекомендовал Габер.

«Я опасаюсь, что мы вызовем скандал мирового масштаба, — писал до последнего сомневавшийся в целесообразности применения газа командующий немецкой Третьей армией во Франции генерал Карл фон Эйнем. — В войне больше нет ничего рыцарского. Чем выше поднимается цивилизация, тем более гнусной она становится».

Пожалуй, самой резкой противницей химического оружия выступила супруга его изобретателя и убежденная гуманистка Клара Иммервар. В очередном споре с мужем она назвала его разработки «извращением научных идеалов» и «варварством, не имеющим ничего общего с дисциплиной, которая должна придавать новые смыслы жизни».

Разногласия с Габером вогнали Клару в глубокую депрессию. Когда благодаря применению хлора при Ипре немцы потеряли убитыми и ранеными 35 тысяч солдат — вдвое меньше союзников, — в Берлине химика встретили как героя, но жена лишь сильнее в нем разочаровалась.

Вечером 2 мая 1915 года, после организованного в честь Габера приема, Иммервар вышла в сад с пистолетом супруга и застрелилась. Даже потрясение от самоубийства жены не лишило изобретателя отравляющих веществ хладнокровия: вскоре после прощания с покойной он, как и планировал, отправился инспектировать очередную газовую атаку.

Первое масштабное применение химического оружия против России произошло 31 мая 1915-го. Немцы выпустили хлор на открытой местности, и отсутствие деревьев позволило газу быстро распространиться вглубь вражеских позиций. Военный ученый и первый исследователь химического оружия в России Александр Де Лазари отмечал, что от последствий атаки пострадали 9036 человек, а 1183 из них погибли, в то время как потери Германии в тот день составили всего 116 солдат.

Впрочем, несмотря на значительный урон, понесенный вражескими войсками, немцам так и не удалось продвинуться даже после распыления боевого отравляющего вещества. Эффективность газа в качестве оружия, с одной стороны, оставалась высокой, а с другой, вопреки предположениям Габера, так и не обеспечила Германской имперской армии решающий перевес.

Как участники войны противостояли газовым атакам и повышали их эффективность

Гаагская декларация 1899 года запрещала применять снаряды, предназначенные для «распространения удушающих или вредоносных газов». Формально немцы при Ипре не нарушили это условие. Однако, как отмечает историк из Университета Нью-Гэмпшира Марион Жирар, по духу действия германской армии явно противоречили международным соглашениям предвоенного периода, поэтому в Британии и Франции сообщения о них встретили с возмущением.

«Все находившиеся в распоряжении Германии научные ресурсы, судя по всему, были брошены на то, чтобы произвести газ настолько зловредный и ядовитый, что при его воздействии человек сначала испытывает паралич, затем затяжную агонию и, наконец, встречает ужасную смерть», — бушевал британский командующий Джон Френч.

До разработки противогазов с резиновыми прокладками в качестве экстренной меры на случай новых атак солдатам Антанты раздали марлевые тампоны, которые плотно крепились на лице. Однако это средство едва ли можно было считать эффективным, а некоторые очевидцы утверждали, что оно наносило не меньше вреда, чем сам хлор.

«Когда мы использовали эту марлю в газовом облаке, то через пару минут начинали задыхаться, — объяснял служивший при Ипре санитар Уильям Коллинз. — Нам приходилось натягивать ее на лоб и дышать газом. Надевать эту штуковину можно было лишь на короткие отрезки, она не приносила никакой пользы».

Впрочем, самодельные и примитивные средства защиты от газа были не единственной мерой, предпринятой союзниками в ответ на действия немецкой армии. Постепенно высшее командование британской армии изменило отношение к химическому оружию. Френч и другие офицеры рассуждали: если противник пал так низко, что применяет отравляющие вещества, то почему мы не можем ответить тем же?

Вскоре после гневного выступления по поводу атаки при Ипре Френч обратился с конфиденциальным донесением к военному министру Великобритании фельдмаршалу Герберту Китченеру:

«Мы принимаем все меры предосторожности, которые только возможны, но самым эффективным было бы обернуть их оружие против них самих и ни перед чем не останавливаться».

Китченер отреагировал стремительно и запустил на юго-западе Англии центр исследований химического и биологического оружия Портон-Даун. Уже спустя несколько месяцев сотрудники представили первые разработки. Так между противниками началась гонка, целью которой была разработка максимально эффективных отравляющих веществ.

«Немецкий офицер отметил, что как только газ достиг его окопа, его подчиненные мгновенно вышли из-под контроля, — писал участник Первой мировой и британский военный историк Джеймс Эдвард Эдмондс. — Началась паника, людей было не удержать на линии фронта. Он сказал, что без газа у нас не было бы ни малейшего шанса захватить те окопы».

К осени 1915-го, несмотря на то, что обе стороны уже открыто использовали ядовитые газы, многие военные по-прежнему считали их проявлением трусости и подлости. Такое отношение предопределило символическое значение отравляющих веществ: в восприятии офицеров старшего поколения именно подобные методы разительно отличали Первую мировую от предшествовавших ей войн XIX и начала XX веков.

«Сабля или пистолет казались намного более понятным оружием, — объяснял английский журналист и автор книги „Великая война Британии“ Джереми Паксман. — Проблема с газом заключалась в его неосязаемости».

---

«Не вижу разницы между тем, чтобы убить человека химической субстанцией и разнести его на кусочки взрывчаткой, — возражал недовольным военным доктор Дж. Ф. Эллиотт на страницах медицинского журнала в 1915 году. — Вообще-то, первый способ является самым милосердным».

Битва при Лоосе хоть и завершилась поражением британцев с огромными потерями, но показала, насколько эффективно можно воздействовать на боевой дух противника с помощью газа. Даже после разработки и распространения надежных противогазов боевые отравляющие вещества заставляли солдат терять самообладание. Некоторые срывали респираторы, другие вели себя так, будто «потеряли рассудок».

Один из подобных случаев произошел в мае 1916 года: военный врач капитан Во наблюдал, как его сослуживцы при газовой атаке сняли средства защиты и начали хаотично носиться. Вскоре все они подверглись воздействию отравляющего вещества. Медики, к которым поступали солдаты с психологическими проблемами, ввели в обиход термины «газовая истерия» и «газовый невроз».

Одной из причин подобного поведения были пугавшие военных симптомы, которые наблюдались после газовых атак у их сослуживцев. Однако, как отметил имевший дело с жертвами отравления военный медик капитан Барбер, внезапный шок от применения химического оружия против тебя сопровождался не менее тревожными эффектами и симптомами, чем само воздействие хлора или других веществ.

«Способность газа провоцировать сильные эмоции вела к нежелательному поведению солдат, — пишет исследователь психологического воздействия войны на людей Эдгар Джонс. — Кто-то паниковал даже в противогазе, другие ошибочно интерпретировали безвредные звуки и запахи как признак атаки и пытались укрыться. Некоторые солдаты сказывались больными, хотя на самом деле физически были абсолютно здоровы».

В сентябре 1915 года военный медик лейтенант Грант осмотрел нескольких пациентов, которые считали себя жертвами газовой атаки, несмотря на полное отсутствие симптомов. Врач исцелил мнимых больных с помощью плацебо — безвредных веществ, которые он выдал солдатам под видом сильнодействующих препаратов.

Другое объяснение панического страха солдат перед химическим оружием состояло в том, что сами противогазы вызывали у мужчин сильный дискомфорт. Ограниченный обзор, невозможность видеть лица сослуживцев, зловещие образы в облаках газа — всё это заставляло действовать иррационально даже военных, которые в обычных обстоятельствах славились выдержкой.

«Газ двигался как пар, он вызывал ассоциации с призраками, фантомами и другими вещами, связанными со смертью, — объясняет историк и сотрудник Имперского военного музея в Лондоне Иан Кикучи. — Отчасти страх провоцировали противогазы. Чтобы защитить себя, солдатам требовалось принимать угрожающий облик и издавать жуткие звуки».

О таком восприятии противогазов свидетельствовали и сами военные.

«Мы пялились друг на друга как пучеглазые придурковатые лягушки, — приводит слова британского солдата автор книги „Рать смерти“ Денис Винтер. — Маски заставляли нас чувствовать себя наполовину людьми. Человек в противогазе не живет тем, что происходит по ту сторона фильтра, он просто существует. Он ощущает себя как оживший овощ».

Ученые догадались о психологических эффектах отравляющих веществ почти сразу после их применения, однако солдаты не успели привыкнуть к хлору и победить страх. Уже к концу 1915 году немецкие химики применили новый газ, который воздействовал на организм жертв еще более ужасными способами. По токсичности фосген превосходил хлор в 18 раз и отличался замедленным эффектом: отравившийся им мог почувствовать, что утопает и захлебывается, находясь при этом на суше, в течение двух суток после атаки. Среди других симптомов медики выделяли отказ сердца, резкое снижение артериального давления, развитие бронхита и эмфиземы, раздражение в горле и глазах, тошноту, волдыри и раздражения на коже.

Первая химическая атака с применением фосгена состоялась в окрестностях Ипра в декабре 1915 года. Тогда от 88 тонн газа, выпущенных в сторону британцев, погибли 69 человек, а общее количество пострадавших составило 1069. Из всех отравляющих веществ, использовавшихся в Первой мировой, фосген оказался самым смертельным: по подсчетам историков, им отравилось около 85% из 90 тысяч солдат, убитых газами за всю войну.

«Человек, только что вдохнувший смертельную дозу фосгена, не ощущал ничего, кроме легкого зуда в глазах и боли в горле, которые вскоре проходили, — объясняют исследователи и журналисты Роберт Харрис и Джереми Паксман. — В течение двух следующих дней он может испытывать приятные ощущения вплоть до легкой эйфории. В действительности всё это время его легкие наполняются жидкостью, которая в конце концов приводит к смерти».

Фосген вызывал у солдат большую панику, чем хлор, именно из-за отложенного воздействия и непредсказуемости. Мужчины недоумевали: если умереть можно через несколько часов или даже суток после атаки, то как вообще чувствовать себя в безопасности? На их глазах сослуживцы, которые вроде бы пришли в себя и оправились от газа, начинали задыхаться и падали замертво.

«Газ пугал солдат даже больше пуль, — отмечал биограф Фрица Габера Дэниел Чарльз. — Они могли принять вражеский огонь как часть мрачной лотереи, которую представляла собой война. Выбегая из окопов навстречу летящей стали, они чувствовали себя храбрыми и мужественными. Газ не оставлял им такой возможности. Он выворачивал солдатские инстинкты наизнанку».

Несмотря на то, что фосген по летальности намного превосходил хлор, Габер и другие ученые на нем не остановились и продолжали искать способы новые максимально эффективно «травить» союзников. Их противники отвечали тем же. К началу 1916 года почти никто из влиятельных политиков или офицеров с обеих стороны уже не говорил об отравляющих веществах как об аморальном или неприемлемом методе ведения войны.

Продолжение химической гонки вооружений: в поисках новых способов уничтожения

На следующий день после газовой атаки со стороны немцев в мае 1915 года начальник Генерального штаба российский войск генерал Николай Янушкевич, как и Джон Френч со стороны британцев, обратился к военному министру Владимиру Сухомлинову с предложением самим начать производство отравляющих веществ. На момент начала войны по уровню развития химических технологий Россия значительно отставала от Германии. Немецкие промышленники сначала ограничили местным властям доступ к своим предприятиям, а потом и вовсе закрыли их.

Чтобы противостоять разрушительным вражеским атакам, России требовалось разработать собственную независимую систему производства боевых отравляющих веществ. К августу 1915 года ученым на заводах в Самаре, Рубежном, Вятке и Саратове удалось получить первые две тонны хлора в жидком виде.

«Начав работу с нуля, российским ученым без помощи западных государств удалось меньше чем за год создать индустрию, способную обеспечить армию разными видами отравляющих веществ, химической амуницией и средствами защиты», — отмечает российский микробиолог и исследователь химического оружия Михаил Супотницкий.

Российская армия впервые применила химическое оружие в марте 1916 года при наступлении в районе озера Нарочь на территории современной Беларуси. Цель операции заключалась в том, чтобы отвлечь немецкие войска от боевых действий союзников на Верденском направлении. И она была достигнута, несмотря на то, что потери российских сил составили 78 тысяч солдат убитыми или ранеными. Часть из них пострадала от действия своих же отравляющих веществ, поскольку командование посчитало их вспомогательным средством и не обеспечило подчиненных противогазами и защитными перчатками.

У подвергшихся воздействию газа солдат часто развивались проблемы со здоровьем, не позволявшие им вернуться на фронт. Чем дольше продолжалась война, тем острее для всех участников вставала проблема скорейшего и максимального восстановления как можно большего количества больных и раненых.

Тем не менее исследование, проведенное среди пострадавших от отравляющих веществ солдат союзников осенью 1916 года, выявило тревожную тенденцию. Из 496 пациентов специализированного госпиталя в Булони, подвергшихся воздействию хлора и фосгена с 8 июля по 12 сентября, лишь 118 смогли практически немедленно вернуться в строй. Еще 132 отправили на дальнейшее обследование (из них к концу сентября восстановились 42 человека), а 179 направили в Британию в надежде там подобрать для них подходящее лечение.

Несмотря на «удовлетворительную терапию» около двух третей пациентов, статистика подтверждала, что врачи всё еще не знают, как эффективно справляться с последствиями газовых атак. К маю 1916 года отравляющие вещества начали представлять настолько серьезную угрозу для численности британских войск, что власти сформировали из врачей и ученых специальную комиссию для разработки передовых методов лечения. Однако физиологические и психосоматические симптомы жертв газовых атак отличались таким разнообразием, что сформировать универсальный алгоритм реабилитации оказалось невозможно.

Противники продолжали совершенствовать как химическое оружие, так и способы противостоять ему. Например, российская армия к концу 1916 года полностью экипировалась средствами защиты и 7 января 1917-го благодаря своевременному использованию противогазов и возросшей дисциплине практически без потерь перенесла газовую атаку на Северном фронте. Немцы также оказались готовы к ответному применению отравляющих веществ под Ригой в конце того же месяца. Тот эпизод стал последней крупной газовой атакой со стороны России в Первую мировую.

В британской армии за всю войну от отравляющих веществ погибли 6000 человек — меньше трети от общего количества жертв в первый день битвы на Сомме. Тем не менее, как отмечает исследователь психологического воздействия войны Эдгар Джонс, воздействие газов на организм пострадавших всё равно делало их популярным оружием и мотивировало власти с обеих сторон санкционировать производство всё новых форм химического оружия.

К лету 1917 года хлор, фосген и другие вещества регулярно приводили к тому, что сотни солдат выбывали из строя на срок от полутора до двух месяцев. Так противники ослабляли и вынуждали друг друга тратить ресурсы. Среди жертв газовых атак количество погибших и пострадавших непропорционально распределялось в пользу последних. За время войны в эту категорию попали 185 тысяч солдат, причем около 120 тысяч из них подверглись воздействию газов в последние два года.

Такая вспышка связана с внедрением нового вещества — иприта, также известного как горчичный газ. Его разработка в промышленных масштабах стала следующим важным этапом химической гонки вооружений, лидерами которой по-прежнему выступали немцы под предводительством Габера. Первая атака с применением иприта состоялась летом 1917 года, когда обстрелу минами с отравляющим веществом подверглись англо-французские войска.

В отличие от фосгена эффекты отравления проявились в первые же сутки: раздражение глаз и кожи, боль в легких, чувствительность к свету и нарушения пищеварения. За ними следовали повреждения костного мозга и апластическая анемия — заболевание, которое характеризуется недостаточным образованием кровяных телец. Испытавшие воздействие иприта солдаты становились уязвимы для инфекций. Некоторые погибали не напрямую от ядовитого газа, а от спровоцированных им недугов.

Для многих выживших жертв иприта ситуация также складывалась плачевно. Те, кто не успел вовремя защитить глаза, часто теряли зрение. Другие испытывали проблемы с дыханием и в последующие годы заболевали раком легких. Разрабатывая горчичный газ, немецкие химики стремились не к высокой летальности, а к тому, чтобы выводить из строя как можно больше вражеских солдат, и преуспели. Более тяжелый в жидком виде, чем вода, и более тяжелый в газообразном состоянии, чем воздух, иприт одинаково эффективно действовал как в окопах, так и вблизи водоемов.

Английский солдат Джо Тейлор описывал случай, когда его канадские сослуживцы попытались укрыться от горчичного газа в лужах, образовавшихся на месте попадания артиллерийских снарядов. Военные не учли, что к тому времени иприт уже осел в воде, поэтому они не оставили себе ни малейшего шанса избежать его воздействия. Призванные защитить жертв подобных атак противогазы далеко не всегда оказывались полезны — если солдаты находились в них слишком долго, то не могли нормально передвигаться, страдали от жары и плохого обзора.

Резко увеличившееся из-за иприта количество пострадавших вынудило британское командование пересмотреть отношение к лечению. Чтобы минимизировать риск для жизни солдат и повысить их шансы на возвращение в строй, 58% всех жертв газовых атак между 1 июля и 31 октября 1917 года эвакуировали с материка в Британию. Из оставшихся во Франции к началу ноября лишь 23,3% вернулись к активной службе, а 17,5% по-прежнему проходили реабилитацию в местных госпиталях. Многие британские специалисты выступали против практики эвакуации пострадавших в Британию даже при незначительных симптомах, поскольку чересчур продолжительное лечение, по их мнению, только способствовало укоренению психологических проблем.

По мере продолжения войны обе стороны использовали всё более изощренные методы: например, и немцы, и союзники применяли дифосген, который оставался активен дольше, чем самые прочные и передовые фильтры в противогазах того времени. Начиная с 1917 года противники часто применяли разные сочетания газов, чтобы добиться большей области поражения или повысить летальность.

В Британии была сформирована специальная бригада по химическому оружию под командованием генерал-майора Чарльза Фолкса. Тот занял должность советника по вопросам применения отравляющих веществ еще весной 1915 года, после атаки немцев при Ипре. Одна из его идей заключалась в том, чтобы доставить загруженный баллонами с газом вагон настолько далеко на контролируемую противником территорию, насколько это было возможно, и выпустить сразу несколько видов химического оружия одновременно. Подобные манипуляции позволили отрядам Фолкса добиться распространения отравляющих веществ на 12 километров вглубь вражеских позиций.

Еще одна разработка британцев, миномет Ливенса, представляла собой металлическую трубу, закопанную в землю под необходимым углом, внутрь которой помещались детонатор, пороховой заряд и баллон с газом. Подобная установка оказалась лишена серьезного недостатка, который часто снижал эффективность химических атак «ручным» методом: когда солдаты открывали баллоны самостоятельно, им приходилось беспокоиться о подходящих погодных условиях, чтобы ветер направил газ в нужную сторону. В случае миномета Ливенса солдатам оставалось лишь задать направление и активировать заряд, который распылял отравляющие вещества.

В апреле 1917 года, в ходе битвы при Аррасе, британцы атаковали немцев залпом из 2000 минометов Ливенса. Вражеские траншеи окутало плотное облако фосгена, продержавшегося больше, чем фильтры в противогазах германских солдат. Немцы в октябре того же года ответили использованием более чем 800 аналогичных устройств в сражении при Капоретто против итальянцев. Британские историки отмечали, что именно отравляющие вещества обеспечили успех Германии в той битве: знавшие, что фильтры их средств защиты не продержатся дольше двух часов, итальянцы оставили позиции и хаотично отступили. Тем не менее как минимум 500 человек всё-таки погибли от сочетания хлора и дифосгена.

В последний год войны почти половина немецких артиллерийских орудий была оснащена снарядами с боевыми газами. Однако на тот момент благодаря поддержке США Антанта уже заметно превзошла противника по производству отравляющих веществ, в частности иприта.

Одним из побочных эффектов массированного применения газов стали проблемы немцев с униформой, обострившиеся к осени 1918 года. Проводить обеззараживание покрытой вредными испарениями одежды в полевых условиях оказалось проблематично из-за дефицита химикатов, а шить новые мундиры и поставлять их на фронт в достаточных количествах в истощенном войной государстве уже не успевали.

Вопреки ожиданиям Фрица Габера, его открытия не позволили Германии одержать молниеносную победу. Тем не менее газовые атаки сыграли важную роль в масштабах и продолжительности Первой мировой. Использование обеими сторонами отравляющих веществ повлияло на то, как войну воспринимали ее участники, и на то, как она вошла в историю — предзнаменованием всего XX века, полного страшных научных открытий и кровавых конфликтов.

Последствия: послевоенные оценки химического оружия

На момент окончания боевых действий в ноябре 1918 года общее количество жертв газовых атак со всех сторон составляло более 1 230 000 человек, из которых погибло около 90 тысяч, а большая часть восстановилась и вернулась в строй через несколько недель после попадания в госпиталь. Если судить исключительно по этим данным, то применение химического оружия не кажется важной и тем более ключевой вехой в истории Первой мировой.

Однако важно учитывать, что многие погибшие от последствий газовых атак или страдавшие от них всю оставшуюся жизнь так и не вошли в официальную статистику. Официально они умирали от отказа органов, рака легких и туберкулеза или страдали от трудностей с дыханием. Для представителей потерянного поколения бесславная судьба жертв газовых атак стала наглядным примером того, как глобальные политические силы используют и перемалывают отдельных людей, не оставляя тем шанса на спокойное и счастливое существование.

Из 600 тысяч потерявших дееспособность ветеранов Первой мировой, которые продолжали получать пособие в 1929 году, лишь 1% составляли жертвы отравляющих веществ. «Газ часто казался второстепенным фактором, — рассуждает историк Иан Кикучи. — Это позволяло военным долгое время не беспокоиться о тренировке солдат на случай газовых атак и о своевременном обеспечении средствами защиты».

Еще один вопрос, связанный с газовыми атаками, состоит в том, следует ли их воспринимать как уникальный феномен или лишь как один из многих видов оружия на войне, которая, как говорили, «положит конец всем войнам». Многие исследователи считают применение боевых отравляющих веществ одним из ключевых факторов, предопределивших место Первой мировой в коллективном опыте человечества. Такая точка зрения в первую очередь основывается на психологии: солдаты чувствовали себя как никогда прежде подверженными воздействию того, к чему не могли даже прикоснуться, ощущали собственную уязвимость и осознавали, насколько легко можно забрать человеческую жизнь. Распылявшие газы химические войска оставались на расстоянии нескольких километров от жертв и тем не менее подвергали тысячи противников прежде невообразимым страданиям.

«С точки зрения психологии солдаты на Великой войне сталкивались с невиданными тяготами по сравнению с любым конфликтом в истории человечества, — отмечает исследовательница из Университета Западной Виргинии Лакин Дэвис. — Неожиданность газовых атак вызывала возбуждение в миндалевидном теле и префронтальной коре. Из-за этого солдаты находились в состоянии постоянного напряжения, даже если по-прежнему были готовы сражаться. Никакая подготовка не спасала этих мужчин, поскольку они боялись каждого вздоха».

Примечательно, что одной из жертв британской атаки с использованием горчичного газа в составе отступавших по территории Бельгии немецких войск в октябре 1918 года стал Адольф Гитлер. Химическое оружие вызвало у будущего лидера нацистской Германии кратковременную потерю зрения, а по некоторым источникам — еще и голоса. Впрочем, отдельные историки считают, что Гитлер мог подвергнуться воздействию не иприта, а более слабого хлора и что слепоту ефрейтора спровоцировало не отравляющее вещество, а состояние паники.

По рассказам военных можно судить о том, как по-разному на них воздействовал газ: кто-то впадал в состояние паники, другие, наоборот, поддавались апатии. У таких солдат близость смерти не вызывала никаких эмоций. Некоторые и вовсе теряли желание жить дальше. В письме родным подвергнувшийся газовой атаке летом 1917 года британец Уильям Пресси почти не упоминает произошедшее с ним за исключением единственной фразы: «Я всегда удивлялся после очередного пробуждения, поскольку не сомневался, что умру во сне».

«Автор этого отрывка скупо и механически описывает опыт близости смерти, — рассуждает исследовательница Лакин Дэвис. — Осталось ли на этих страницах что-то от человека, которым он был?»

Офицер Чарльз Кратвелл считал, что уникальная особенность газа заключается в том, как он противоречит солдатскому инстинкту самосохранения. Даже оказавшись под массивным артиллерийским обстрелом, можно было надеяться на удачу: сохранилось множество свидетельств чудесных спасений, когда снаряды и осколки невероятным образом оставляли бойцов невредимыми. В случае с газом это становилось невозможно: никакая удача не помогла бы солдатам, которые оказались в окопе посреди облака иприта или фосгена.

«Некоторые токсичные химикаты оставались неуловимы для органов чувств, — отмечает исследователь психологического воздействия войны Эдгар Джонс. — Они затрагивали глубинное человеческое беспокойство по поводу подверженности мощной и доселе невиданной силе. Поскольку люди на тот момент плохо представляли себе природу и свойства химического оружия, его применение породило множество слухов и преувеличений. Негативное отношение людей к газу вызывало сильные эмоции, которые не позволяли многим рационально оценивать факты. Страх усиливался от того, что химическое оружие производилось в лабораториях и трактовалось как пример негативного влияния технологий на человеческую жизнь».

Американский военный врач полковник Гилкрист в 1928 году также отметил, что, несмотря на наличие намного более смертоносного и разрушительного оружия в арсенале множества армий, «именно на газ возлагалась вина за самые разнообразные недуги».

Красочные описания вызванных газовыми атаками страданий после войны сделали запрет химического оружия одной из главных тем для обсуждения среди политиков, военных, ученых и журналистов. Многие публичные деятели задавались вопросом: что будет, если в лабораториях создадут еще более смертоносные и опасные отравляющие вещества, чем иприт и фосген? Дипломаты из разных стран и активисты выступали за то, чтобы химическое оружие больше никогда не применялось — хотя бы в таких масштабах, как на Великой войне.

«Если химики так представляют себе человечную войну, то нам остается лишь надеяться, что Бог оградит нас от химиков», — заключил колумнист издания New York Herald.

По условиям Версальского договора Германии запретили производить и импортировать газы, а в 1922-м американские власти внесли аналогичное предложение на Вашингтонской конференции с участием девяти государств. Тем не менее в США законопроект о запрете боевых отравляющих веществ не получил необходимого количества голосов и не был принят. Летом 1925 года на конференции в Женеве по предложению французской и польской делегаций был частично ратифицирован протокол о запрете на применение химического и биологического оружия, но не на разработку и хранение.

Одной из причин, по которым запрет отравляющих веществ получил широкую поддержку, послужило большое количество жертв среди гражданских (от 100 до 260 тысяч пострадавших при десятках тысяч погибших), которые подвергались воздействию газов даже на значительном расстоянии от места распыления.

В обществе закрепилось представление о химическом оружии как о неэтичном и бесчеловечном, которое нашло выражение в словах командовавшего Американским экспедиционным корпусом Джона Першинга:

«Химическое оружие должно оставаться под запретом, поскольку оно отвратительно и противоречит любым представлениям о цивилизованности. Это жестокое, бесчестное и неправильное использование науки. Оно несет огромную угрозу для нонкомбатантов и извращает лучшие инстинкты человечества».

Несмотря на повсеместное осуждение газового оружия, в последующие годы запрет на его применение неоднократно нарушался. В промежутке между мировыми войнами в разных конфликтах его использовали Испания, Франция, Япония и Италия. Во Второй мировой к применению боевых отравляющих веществ были готовы и союзники, и Германия, однако обе стороны воздержались из страха перед неизбежным разрушительным ответом.

Тем не менее разработкам Фрица Габера в тот период нашли не менее ужасное применение: нацисты активно использовали созданный им в начале 1920-х пестицид «Циклон Б» для массовых убийств в лагерях смерти. Несколько погибших в газовых камерах евреев приходились родственниками ученому, который одновременно спас человечество от голода и обрек множество людей на мучительную гибель. Развязанная учеными, военными и властями нескольких государств химическая гонка вооружений в Первую мировую осталась одним из самых страшных примеров того, как далеко одни люди готовы зайти ради уничтожения других.

Фриц Габер умер в январе 1934 года в швейцарском Базеле от последствий инфаркта. Отказ увольнять сотрудников-евреев из Института физической химии, которым он заведовал, и собственное происхождение сделали его нежелательным лицом в Германии после прихода к власти нацистов. По злой иронии человек, который оправдывал применение химического оружия патриотизмом, под конец жизни превратился на родине в изгоя.