История китайского анархизма

В свободное от уроков время я ходил гулять на гору. Или читал древних китайцев и делал выписки. Если не находил то, что мне нужно, переводил сам. Меня интересовало только одно понятие — свобода. После тюрьмы я с маниакальным упорством выискивал всё, что они писали на эту тему. Что такое свобода, внутренняя и внешняя? Как одна переходит в другую?

Я чувствовал, что изменился. Но как? Что изменилось во мне? Могу ли я сам увидеть себя со стороны? Освободился ли я, выйдя из тюрьмы? Или попал из одной клетки в другую? Ведь никто не отменил расписания и правил. Никуда не делись начальники. Просто одни сменились на других. Да, эта клетка более просторна и начальники не столь жестоки. Но можно ли в принципе вырваться из клетки?

Мудрецы грезили древним, потерянным золотым веком, когда люди жили естественно, в единении и согласии. Не только друг с другом, но и с природой и животным миром. И я грезил вслед за ними.

Философ Лецзы писал, что в древности птицы и звери жили вместе с людьми. Считалось, что у существ, обладающих кровью и жизненной энергией, нет большого различия в сердце и знаниях. Все были равны. Идеальную страну Лецзы описывал так:

«Страна Всеобщее счастье лежит на запад от Яньчжоу, на север от Тайчжоу, а в скольких миллионах ли от Срединных царств — неведомо. До нее не добраться ни на лодке, ни на колеснице, ни пешком; странствовать по ней можно лишь мыслью.

В этой стране нет ни начальников, ни старших, каждый сам по себе; у народа нет ни алчности, ни страстей, всё естественно. Там не ведают радости, когда кто-то родится, не ведают горя, когда кто-то умирает, поэтому не гибнут юными, преждевременно; не ведают что значит любить себя, чуждаться других, поэтому нет ни любви, ни ненависти; не ведают ни измены, ни покорности, поэтому нет ни выгод, ни убытков. Ни к кому у них нет ни любви, ни ненависти, никто ничего не боится, не опасается; входят в реку — не тонут; входят в огонь — не обжигаются; от ударов у них нет ни ран, ни боли; от укусов они не чувствуют зуда. Ступают по воздуху, точно по тверди, спят в пустоте, точно в постели. Облака и туман не мешают им смотреть, грохот грома не мешает слушать; красота и безобразие не смущают их сердца. Они не споткнутся ни в горах, ни в долинах, передвигаясь лишь мыслью».

Я поднимался в гору, слушал пение птиц и думал — найду ли я свою страну Всеобщее счастье? Хотя бы в мыслях?

VII

Слова древних перекликались друг с другом. Никто не знает, жил ли на самом деле Чжуанцзы. Но если и жил, то на пару поколений позже Лецзы. По легенде, однажды правитель прислал к нему послов с дарами, чтобы призвать к себе на службу. Но Чжуанцзы лишь рассмеялся и сказал:

«Тысяча унций серебра для меня большая польза; быть титулованной особой и министром — самая почетное положение. Но разве вы не видали жертвенного быка? Его заботливо кормят в течение нескольких лет и облачают в одежды с богатой вышивкой, чтобы он был пригоден для входа в храм. Когда приходит время, чтобы совершить это, он предпочел бы снова стать маленьким теленком, но время не повернуть вспять. Уходите быстро и не пятнайте меня своим присутствием. Я лучше буду развлекаться и наслаждаться посреди грязной канавы, чем подчиняться правилам и ограничениям при дворе суверена. Я решил никогда не вступать в должность, предпочитая обладать своей свободной волей».

Эта легенда напомнила мне давнишнюю историю про курицу и фермера-убийцу. Всё в мире связано, подумал я. Одно откликается на другое, а то другое отвечает первому. Свою страну всеобщего счастья Чжуанцзы описывал во многом похоже на Лецзы. Я нашел у него такие строки, посвященные свободе:

«У коня копыта, и он может ступать по инею и снегу. Шкура защищает его от ветра и холода. Он щиплет траву, пьет воду, встает на дыбы и скачет. Такова истинная природа коня. Ему не нужны ни высокие башни, ни огромные залы.

Но вот Радующийся Мастерству сказал:
— Я умею укрощать коней.

И принялся подстригать им гриву, подрезать копыта, стал их палить и клеймить, взнуздывать и стреноживать, запирать в конюшне и загоне. Из каждого десятка погибали два-три коня. Он стал укрощать их голодом и жаждой, пускал рысью и галопом, заставлял держать строй. Спереди им угрожали удила и шлея, сзади — кнут и хлыст. Коней же погибало более половины…

Пока кони жили на просторе, они щипали траву и пили воду. Радуясь, сплетались шеями и ласкались, сердясь, поворачивались друг к другу задом и лягались. Только в этом и состояли их знания. Но когда на коней надели ярмо, украсили им морду изображением луны, они научились коситься и выгибать шею, упираться и брыкаться, ломать ярмо и рвать поводья. Поэтому в том, что кони приобрели подобные знания и научились разбойничьим повадкам, виноват Радующийся Мастерству».

Поразительно. Чжуанцзы жил за много веков до современных событий, но кажется, будто описывает ровно их. Времена председателя Мао, когда страна делала «большой скачок», миллионы людей отправляли на «перевоспитание» в деревню и они умирали от голода и непосильной работы.

И еще:

«Постоянное в природе людей то, что они ткут и одеваются, возделывают землю и питаются, — это и называется их общим свойством. Некогда они были едины, не делились на группы, и это я называю естественной свободой. Поэтому во времена, когда свойства были настоящими, ходили медленно и степенно, смотрели твердо и непреклонно. Тогда в горах еще не проложили дорог и тропинок, на озерах не было лодок и мостов; все создания жили вместе, и селения тянулись одно за другим. Птицы держались стаями, звери ходили стадами, травы росли со всей пышностью, а деревья — во всю свою длину. Поэтому можно было гулять, ведя на поводу птицу или зверя, вскарабкаться на дерево и заглянуть в гнездо сороки или вороны. Да, во времена, когда свойства были настоящими, люди жили рядом с птицами и зверями, составляли один род со всеми существами. Разве знали о делении на благородных и ничтожных? Ни у кого одинаково не было знаний, никто не нарушал своих свойств, все одинаково были свободны от страстей, и это я называю безыскусственностью. В безыскусственности народ обретал свою природу».

Дельфин напомнил мне о том, что рядом с нами существует и другой мир. Бесконечный, бездонный мир, в котором не действуют установленные людьми правила. А я его испугался.

Жившие через семь веков после древних мудрецов поэты в своем творчестве обратились к их идеям. Философская глубина слилась с поэтической легкостью, старые истины с новыми ценностями. Неизменным спутником лирического героя у многих поэтов стала чаша вина. Вино позволяло раскрепоститься, с его помощью можно было раскрыть свое внутреннее «я» и обрести естественность.

Среди остальных поэтов Жуань Цзи (210–263) был редким исключением — в его строчках вы не найдете упоминания вина. Зато сам он слыл безумцем и пьяницей. Некоторые, однако, считали, что его пьянство и безумие — лишь искусное притворство, маска, чтобы сохранить себе жизнь в эпоху, когда головы рубились с плеч, словно ветки с деревьев. Про Жуань Цзи рассказывали разные анекдоты. Например, что в семье Жуаней вино пили не из чарок, а из корыта, стоявшего во дворе. Когда к корыту подходили свиньи, пили вместе с ними. Или что, вынужденный служить, Жуань Цзи вел себя весьма экстравагантно. Во время аудиенций правителя все соблюдали торжественный ритуал. Один только Жуань Цзи валялся на полу, напевая и посвистывая. А узнав как-то, что в подвалах одной крепости хранится огромное количество отменного вина, Жуань Цзи попросился на должность начальника этой крепости. Получив должность, Жуань Цзи приступил не к исполнению обязанностей, а к опустошению бутылей. Так и пропьянствовал всё время, что был на посту.

В его служебной биографии есть и один серьезный эпизод: став префектом отдаленной местности, Жуань Цзи приказал разрушить стены городского управления, чтобы все люди видели, как работают чиновники. Через десять дней после этого он сел на осла и уехал.

В эссе «Жизнь великого человека» Жуань Цзи не только описывал древнюю страну утопического благоденствия, но и обличал современность и предсказывал мрачное будущее. Его слова звучали для меня как откровение. В переводе я нашел только кусочек, так что за дальнейший перевод засел сам:

«…В древности, когда только появились небо и земля, все существа мирно жили вместе. Большие были безмятежны по своей природе, малые спокойны по своей форме. Инь хранила свою силу; Ян проявлял свою сущность. Не было бедствий, которых следовало избегать; и не было выгоды, за которой стоило гнаться. То, что было отпущено, не терялось; то, что было собрано, не накапливалось. Смерть не называли преждевременной; жизнь не считали долговечной. Не было никакого счастья, к которому стоило стремиться; и не было несчастья, которое стоило винить. Все принимали свою судьбу, живя в любви и согласии. Те, кто обладал ясным умом, не применяли его, чтобы одержать победу; тупые не проигрывали из-за того, что были глупы. Могущественные не использовали свою силу, а слабые не испытывали страха угнетения. Ибо не было правителей, и всё было в порядке, не было никаких чиновников и все дела шли хорошо…

Изобрели музыкальные ноты и привели в беспорядок звуки; создали краски и исказили форму. Они меняют внешний облик и скрывают внутри свои чувства. Они лелеют мечты обладать как можно большим; притворством и лицемерием добиваются славы. После того как появились правители, началась тирания; когда были назначены чиновники, возникло коварство. Установили ритуалы и правила и связали по рукам и ногам простой люд. Дуря глупых и обманывая простодушных, они утаили свою хитрость и провозгласили, что их власть — от бога. Могущественные надзирают и творят жестокое обращение и насилие; слабые измотаны и несчастны, поскольку они служат другим. Изображают бескорыстие, чтобы добиться успеха в своей алчности; в глубине души они злокозненны, хотя на вид доброжелательны. Совершая преступления, не раскаиваются; испытав удачу, бахвалятся…

Не было бы знатных, низкие бы не роптали; не было бы богатых, бедные бы не сражались. Каждый был бы удовлетворен собой и ни к чему бы не стремился. Если б не оказывались милости, то и не нужно было бы за них гибнуть в битве с врагом… Ныне, чествуя заслуги, они стремятся возвыситься друг над другом; состязаясь в своих способностях, они пытаются опередить друг друга. Соперничая за власть, они приходят к господству друг над другом; преклоняясь перед высоким положением, они намерены превзойти друг друга. Империя следует тем же курсом; вот почему верхи и низы причиняют вред друг другу. Природа истощается, чтобы удовлетворять ненасытные чувственные желания. Однако так не напитать простых людей. Поэтому опасаясь, что люди узнают обо всем этом, они щедро вознаграждают, чтобы задобрить, и сурово наказывают, чтобы запугать. Богатства оскудеют, и награды не смогут быть выплачены. Наказания достигнут предела, и штрафы не смогут быть взысканы. А потом случатся падение государства и казнь правителя, и все бедствия распада и разрухи…«

XIII

От Бао Цзинъяня (III–IV века) не осталось ни биографии, ни книг. Некоторые даже считают, что его выдумал в полемических целях даосский ученый Гэ Хун, в чьей книге приведен отрывок из сочинения Бао Цзинъяня «О безвластии». Философ Бао Цзинъянь не был знаком с поэтом Жуань Цзи, но как удивительно совпадают их мысли!

«…Простой народ своей работой и своими повинностями кормит чиновников, но аристократия счастлива и сыта, а народ нищ. Если умереть, а потом вновь ожить, то радость от этого будет безмерной, но это не сравнится с отсутствием смерти вообще. Если отбросить титулы и отказаться от карьеры, то это может принести пустую славу, но это не сравнится с полным отсутствием того, что отбрасывают.

…Прежде, в древние времена, не было ни государей, ни подданных. Люди рыли колодцы и пили из них, возделывали поля и тем питались; солнце вставало — и они шли работать, солнце садилось — и они отдыхали. Ничто их не сковывало, всё доставали они сами, не приходилось им терпеть, и не знали они оружия. Не ведали ни славы, ни позора. В горах не было троп, в реках не было лодок. Потоки и долины были не изведаны, и люди не объединялись, войска не собирались, и военных походов не было.

Гнезда на деревьях не разорялись, глубокие водоемы не иссякали. Фениксы гнездились прямо во дворах людских жилищ. Драконы и цилини стаями бродили в садах и обитали в водоемах. На голодного тигра можно было наступить, ядовитых змей можно было держать в руках. Когда люди переходили вброд реки, то чайки даже не взлетали, а когда они входили в леса, то лисы и зайцы даже не пугались.

…Моры и поветрия не распространялись, народ добывал всё необходимое, и люди доживали до преклонных лет. Они были чисты, и хитрость не рождалась в их сердцах. Они находили себе пропитание и жили в мире, насыщались и путешествовали. Их речи не были цветисты, их поступки не были порочны. Разве мог кто-нибудь тогда отнять у народа его богатства? Разве можно было тогда бесчинствовать, расставляя капканы и ловушки?

…Появились чиновничьи пояса и шапки, императорские ритуальные шелковые одежды для почитания темного — Неба и желтого — Земли. Сооружаются дворцы, подобные горам земли и дерева, касающиеся небес, строятся здания с киноварно-красивыми и зелеными балками и перекладинами, стоящие в тени утунов и платанов.

Богачи самозабвенно копят драгоценности, собирают жемчуг, извлекающийся из бездн морской пучины. Они копят яшму, которой у них так же много, как деревьев в лесу, но и этого мало, чтобы положить предел их алчности. Они собирают золото и громоздят горы его, но и этого количества не хватает, чтобы покрыть их мотовство. Они предаются разврату и беззакониям в опустошенных ими землях и восстают против основы-корня — Великого Начала. Всё дальше уходят они от дней предков и отворачиваются от первозданной красоты, умножая излишества.

Так как они возвышают «мудрецов», то народ восстает против «славы». Так как у знати огромные богатства, то появляются воры и разбойники. От одного взгляда на желанные вещи доблестное сердце приходит в смятенье, а когда силы направлены на получение выгоды, то человек вступает на стезю бесчинств и насилий.

Создание сверхострого оружия приносит беду войн и сражений. Все обеспокоены, что самострелы в битве будут бессильны, броня не будет крепкой, копья не принесут пользы, а щиты окажутся недостаточно прочными. Но всё это оружие можно было бы отбросить, если бы не было бесчинств и насилий.

…Ведь тираны Цзе и Чжоу и их приспешники жарили людей на огне, казнили порицавших их, сушили мясо князей, рубили мясо вельмож, разрезали сердца людей, перебивали головы, развратничали и кичились, использовали пытки поджариванием и клеймением, разрубали людей на части.

Но если бы эти тираны были простолюдинами, то разве могли бы они совершать подобное, несмотря даже на порочность природы своей?! Всё это своеволие, тиранство, помыслы разврата, расчленение Поднебесной произошло из-за того, что они были государями и могли совершать любые бесчинства.

С тех пор, как установилось разделение на государей и подданных, народ всё больше страдает от зла и своеволия властей, день ото дня растут они, а народ хотят сломить колодками и наручниками, хотя он томится и мучается в грязи и угольной пыли.

Господа скорбят и трепещут в храмах, а простолюдины пребывают в печали в гуще горестей и страданий. Укрощать народ ритуалом, «исправлять» его казнями — это всё равно что выпустить на свободу половодье Небесного источника, оказаться на пути потока, всю мощь которого нельзя даже и представить, и затем попытаться преградить ему путь горсточкой плодородной земли и одним пальцем противиться его течению!«

Как Бао Цзинъянь угадал про угольную пыль? Ведь ничего не изменилось по сию пору. Народ Китая всё так же томится в угольной пыли. Страна отапливается угольными электростанциями. Их трубы извергают тонны угольной пыли. Тяжелый смог висит над многими городами. Такой, что невозможно разглядеть здание на расстоянии всего в пару сотен метров от тебя. Угольные частицы проникают в легкие. Люди задыхаются, кашляют и чахнут. Но уголь доступен и дешев. Им продолжают топить. А станции продолжают строить.

Бао Цзинъянь считал, что не может быть внутренней свободы без внешней, личной свободы в несвободном мире. Но если начать с другого конца, с самого себя? Ведь макрокосм — это вселенная микрокосмов, маленьких личностей. Если каждый начнет потихоньку освобождать самого себя, своих близких, то и мир постепенно станет свободным. Пусть это моя личная утопия, но кто запретит мне иметь свою личную утопию?

Может быть интересно

Понять Китай: 8 книг о мышлении, психологии и ценностях жителей Поднебесной

Тао Юаньмин (365–427) был правнуком известного генерала Тао Каня, внуком чиновника и сыном чиновника. В соответствии с семейной традицией он и сам пробовал служить, правда, ему это не очень удавалось. На должности начальника уезда Тао Юаньмин не продержался и восьмидесяти дней. Перенеся смерть старшей сестры, он тяготился мирской деятельностью. Последней каплей послужил приезд к нему начальника с проверкой. Узнав, что нужно кланяться вышестоящим начальникам и во всем слушаться их указаний, Тао Юаньмин вспылил: «Я предпочел бы смерть, чем ради пяти доу риса прогибаться перед такими людьми!» (пять доу риса в день составляли его зарплату). С тех пор поговорка «не гнуть спину ради пяти доу риса» — про тех, кто не готов жертвовать своей совестью ради карьеры, — вошла в китайский лексикон.

Отказавшись явиться к начальнику, сорокалетний Тао Юаньмин удалился в деревню и больше никогда не возвращался на службу. Умер он в полной нищете, потеряв во время пожара даже собственный дом.

Знаменитая утопия Тао Юаньмина «Персиковый источник» рассказывает о рыбаке, который, плывя на лодке, сбился с пути. Он попал в персиковый лес, за ним возвышалась гора. Через узкий вход рыбак проник в пещеру, в которой обнаружил прекрасную страну, где жили счастливые люди. Они бежали из несправедливого мира и обустроили жизнь на свой лад. Вернувшись, рыбак рассказал об увиденном правителю. Тот снарядил гонцов, но они не смогли найти этот край.

«Персиковый источник» состоит из двух частей. Первая — прозаическое вступление, вторая — стих из тридцати двух строк, по пять иероглифов в каждой. В китайские хрестоматии и школьные учебники включена только первая часть, то есть рядовые жители и не подозревают о существовании второй части. Между тем она куда более радикальна, чем первая, — именно в ней рассказывается, какие правила установили поселенцы:

В 7–8-й строчках стиха говорится:

Каждый кличет другого,чтобы в поле с утра трудиться,А склоняется солнце,и они отдыхать уходят…

В 11–12-й:

Шелкопряды весноюим приносят длинные нити,С урожаем осеннимгосударевых нет налогов.

Начальников у них нет, поэтому каждый призывает каждого к работе. Нет и государя, поэтому некому платить налоги. Тао Юаньмин рисует безвластное общество, построенное на коммунальном быте и взаимопомощи. Он идет дальше Лаоцзы и Чжуанцзы, обличавших неправедных правителей, но нигде прямо не говоривших об отказе от государства. Нет государства, правителей, установленных ими законов и взимаемых ими налогов, а потому нет жестокостей, коварства, распрей и насилия. В этой стране царят мир и согласие. Живущие естественной жизнью люди безмятежны, спокойны и веселы. Потому что они свободны.

Труды древних мудрецов о свободе снова оказались востребованы более чем через тысячу лет, на заре перемен в начале XX века. Одним из первых обратился к учению Бао Цзинъяня бывший философ-конфуцианец Лю Шипэй.

Но, пожалуй, самым ярким участником молодого освободительного движения был Лю Шифу, родившийся неподалеку от Гуанчжоу. В юности он учился в Японии, затем переехал в Гонконг. В Гонконге Лю, готовя революцию, увлекся террористической деятельностью. Он даже сам пытался соорудить бомбу, но потерпел неудачу — бомба взорвалась у него в руках. В результате Лю потерял все пальцы на левой руке. После этого его арестовали. В тюрьме Лю провел три года, много писал. Власти округа настолько восхищались его литературным талантом, что добились его освобождения. Вернувшись в Гонконг, он основал «Китайский террористический союз». Процедура вступления в союз сопровождалась мистическим ритуалом.

Ровно в полночь новобранец входил в темную залу с обитыми черной тканью стенами, посередине которой стоял покрытый белой скатертью стол. На столе горела свеча, рядом с ней лежал череп. По замыслу организаторов, объятый оторопью неофит должен был находиться некоторое время наедине с черепом, и лишь потом они появлялись из-за портьеры и принимали новичка в свои ряды.

Союзу удалось устранить маньчжурского генерала, но Синьхайская революция предотвратила остальные планы его участников.

После революции взгляды Лю изменились. Он отказался от боевой деятельности в пользу пропаганды и убеждения личным примером. Издавал газеты, писал статьи, открывал школы. Даже основал деревню Вечной гармонии. Лю полагал, что общество должно быть основано на взаимопомощи.

«Все люди мира — братья. По своей природе мы любим друг друга. Но правительства изобрели патриотизм. Солдаты натренированы убивать…» — писал он. Освобождению человека мешают деньги и прочие материальные ценности. Стоит отменить деньги, как жизнь изменится. Лю так описывал будущее: «Каждый работает как может и получает, что хочет… Больше нет раздоров из-за денег… Все живут равной жизнью и свободны в работе. Общество грызни превращается в общество любви. Если мы сможем избавиться от борьбы из-за собственности и похоти, уничтожив институты частной собственности и женитьбы, то убийств станет на 80–90% меньше».

Еще он основал «Общество совести», для членства в котором выдумал двенадцать принципов, подобных религиозным заповедям: «Не есть мясо, не пить алкоголь, не курить, не иметь слуг, не жениться, не пользоваться фамильным именем, не поступать на государственную службу, не ездить в паланкинах и на рикшах, не участвовать в парламентской деятельности, не вступать в политические партии, не служить в армии или флоте, не иметь религии».

Все эти принципы, по мнению Лю, должны были способствовать освобождению человека.

Конечно, взгляды Лю кажутся донельзя наивными, но одно дело теперь, с учетом пережитого опыта, а другое — тогда, в эпоху стремительных перемен и бешеных экспериментов, когда многое было внове и казалось по силам всё, что угодно, придумать и это осуществить. Лю умер в тридцать лет от туберкулеза, но его идеи оказали влияние на дальнейшие события в стране.

XXII

Верным соратником Лю Шифу был генерал Чэнь Цзюнмин. Вместе с Лю в 1910 году он основал террористический союз. Впоследствии он говорил о сотрудничестве с Лю так:

«Трудно низвергнуть бремя зла. Это еще более трудно для кого-то, кто готов взять его на себя. Шифу учит людей низвергнуть это бремя. Так позвольте мне взвалить его на свои плечи на всю оставшуюся жизнь!»

В конце 1911 года Чэнь собрал крестьянскую армию и захватил Хойчжоу, столицу Восточного Гуандуна. Став губернатором провинции Гуандун, Чэнь попытался воплотить в жизнь те принципы, которые когда-то проповедовал Лю Шифу. В одной из своих передовиц в газете «Миньсин Бао» Чэнь писал, что на пути к прогрессу нужно начинать с реформирования самой человеческой мысли. Но он предостерегал от применения силы или промывания мозгов. Он считал, что Китай должен следовать эволюционному процессу, основанному на братской любви и принципе взаимопомощи. В конце концов, по его мнению, человеческое общество разовьется до стадии, когда люди обретут счастье полного равенства и не будут страдать под рабством государств, наций или отдельных лиц. Чэнь утверждал, что необходимо великое пробуждение всякого ума, чтобы все освободились от преобладающего ошибочного мнения, что «каждый должен бороться за свое существование, не заботясь о жизни и смерти других».

В то время национализм был естественной силой, объединяющей китайцев в их борьбе с внешними и внутренними врагами, видимыми и невидимыми. Национализм будоражил дух молодых, воспламенял их сердца. Чэнь как одинокий Дон Кихот пытался сражаться с национализмом, вырубить этот буйно растущий и наступающий лес. Он верил в мирное сосуществование всего человечества.

«Люди имеют естественную способность к братству и братской любви. Если кто знает, как любить свою страну, то почему бы не научить его полностью раскрыть свои способности и любить всё человеческое общество?» — писал он.

В соседней провинции Фуцзянь Чэнь создал город новой культуры, куда съехались творить писатели, художники и журналисты со всей страны. В центре города как символ новой эпохи был разбит общественный парк. В парке воздвигли стелу, на четырех сторонах которой были выведены иероглифы «свобода», «равенство», «братская любовь» и «взаимопомощь».

Чэнь действовал в ситуации междоусобиц и распада страны, но пытался объединить Китай не командными методами, а действуя «снизу вверх», на основе общинного самоуправления и местных сходов. В одном из интервью он говорил:

«Жители Китая недостаточно организованы, чтобы выразить себя или сделать ощутимой свою коллективную волю. Однако они привыкли к самоуправлению в своих деревенских общинах, и если есть демократия в Китае, она должна будет развиться из этих общин и их традиции самоуправления. Мы должны работать снизу вверх, а не сверху вниз, как мы и пытались сделать уже столько лет… Мы считаем, что если мы начнем применять наши идеи в Гуандуне и в конце концов добьемся успеха, наш пример побудит жителей провинций вокруг нас настаивать на аналогичной системе, и это движение распространится по всему Китаю … Если мы получим несколько провинций, мы сможем объединить их и прибавлять другие, одну за другой, пока не преобразуемся в правительство Соединенных провинций».

Федералистские взгляды Чэня противоречили жестко централистским воззрениям Сунь Ятсена, первого президента республики. Армия Чэня вступила в войну с его силами, обученными советскими специалистами, и проиграла. Чэнь бежал в Гонконг. Но и здесь он не отказался от прежних взглядов и проповедовал объединение всего человечества мирным путем. В своей последней книге он описал три этапа федерации будущего:

Строительство Китая на принципах равенства благосостояния, равенства прав и равенства возможностей.

Преобразование Азии в организованную единицу является краеугольным камнем всемирной организации. Для того чтобы достичь мировой гармонии, Азия, Европа и Америка должны быть отдельно организованы в федерации.

Организация мира в федерацию на основе принципа равенства и мирного сосуществования. Упразднение военных организаций в каждой стране. Китай должен играть роль члена-основателя в этой всемирной федерации.

Но у прежде деятельного генерала не было никакой возможности применять свои взгляды на практике. Чэнь влачил жалкую жизнь изгнанника. Он умер от тифа в 1933 году.

XXIV

Лю Шифу умер, Чэнь Цзюнмин бежал. Но на материке оставался еще один участник движения, который вплоть до конца 1940-х годов продолжал быть верен своим свободолюбивым взглядам, сформированным в послереволюционное время. Он выбрал себе имя Ба Кин — в честь русских революционеров Бакунина и Кропоткина, перед которыми преклонялся.

Всё изменилось с приходом к власти коммунистов в 1949 году. Ба Кин замолчал. С тех пор он не написал ни одного значимого произведения.

Готовя переиздания старых книг, он тщательно вымарывал из них свободные идеи своих героев. Расплата за прошлое настигла его во время «культурной революции» в 1968 году. Ба Кина выволокли на стадион и поставили на колени на битое стекло. Толпа орала и улюлюкала. Ба Кин молчал. Но под конец экзекуции, когда мучители смолкли, он закричал изо всех сил:

«У вас свои мысли, а у меня — свои. Это — факт, и вы не сможете его изменить, даже если убьете меня!»

Его умиравшей от рака жене было отказано в лечении. Ба Кин перечитывал «Ад» Данте. Это придавало ему силы.

Что он думал в те годы? Почему молчал? Из-за давления, боязни или искреннего признания коммунистической революции и разочарования в своих прежних взглядах? Он мог бы подписаться под любым лозунгом властей, но не сделал этого. Ба Кин продолжал молчать. Но, судя по одному из его высказываний в 1980 году, его дух не был сломлен:

«Я не пишу, чтобы зарабатывать на жизнь или создать себе репутацию. Я пишу, чтобы сражаться с врагами. Кто они? Каждый устаревший традиционный взгляд, каждая нерациональная система, что стоит на пути социального прогресса и человеческого развития, и каждый случай жестокости наперекор любви. Это мои великие враги. Мое перо сверкает пламенем и тело пылает огнем. Пока оба не сгорят дотла, мои любовь и ненависть останутся в этом мире».

Ба Кин дожил до XXI века — он умер в 2005 году в возрасте 100 лет.

Безумный чиновник, скатерть с черепом и город новой культуры: литературное путешествие по китайскому анархизму

Читайте также

Может быть интересно

Читайте также

Всё изменилось с приходом к власти коммунистов в 1949 году. Ба Кин замолчал. С тех пор он не написал ни одного значимого произведения.