«Новые подвижники». Как социальная справедливость стала новой религией

Вопрос: если на улице кто-то кричит «покайтесь!», за кого вы примете такого человека — за религиозного проповедника или за левого активиста (вариант городского сумасшедшего пока оставим в стороне)?

Ответ зависит от того, где вы сейчас находитесь. В октябре прошлого года у офиса Netflix в Лос-Анджелесе собралась толпа людей в знак протеста против трансляции стендап-выступления Дейва Шаппелла «Ближе», содержащего критику трансгендерного активизма. Фанаты Шаппелла не остались в стороне: одинокий мужчина вышел навстречу толпе с плакатом «Нам нравится Дейв». Всё закончилось плохо — плакат вырвали у мужчины из рук и порвали. Затем протестующие стали кричать на него, и весьма примечательно, какую лексику они при этом использовали — мужчину, которому нравился Дейв, призывали «покаяться».

Аналогичную риторику использовали студенты, протестовавшие в июле этого года против Университетского колледжа Лондона, руководство которого хотело отказаться от услуг благотворительной ЛГБТК-организации Stonewall, следившей за тем, соблюдает ли учреждение законы о разнообразии.

Можно было подумать, что подобное решение было чисто техническим, но студенты восприняли его как угрозу правам представителей ЛГБТК-сообщества. Они держали плакат с надписью «Верните Stonewall или отправляйтесь в ад».

На первый взгляд, упоминание ада в данном контексте может показаться неуместным, тем более что американское общество в целом становится всё менее религиозным: в 2020 году в США общее количество прихожан всех церквей упало ниже 50%, в то время как в 1999 году 70% американцев причисляли себя к одной из конфессий. В Великобритании упадок института религии является «одной из самых важных тенденций в послевоенной истории», как сказано в одном из документов British Social Attitudes (организации, изучающей общественное мнение). Можно было бы ожидать, что в результате этого процесса такие религиозные атрибуты, как покаяние, адский огонь, ересь и отступничество постепенно будут терять свой вес в общественном сознании. В действительности же, если раньше найти в жизни смысл, цель и единомышленников помогала церковь, то теперь, по крайней мере, для некоторых из активистов, ее место заняла политика.

В США нерелигиозные люди моложе и либеральнее, чем большая часть населения страны. Поэтому то, что именно эта группа чаще вовлекается в громкие скандалы, связанные с социальной справедливостью, не является совпадением. Просто одна религия пришла на место другой. В книге «Баловство американского разума» Джонатан Хайдт и Грег Лукьянов предлагают рассматривать протесты в кампусах как вспышки «коллективного возбуждения» — термин, введенный социологом Эмилем Дюркгеймом для описания эмоций, которые человек может испытать только в толпе. Пение, раскачивание из стороны в сторону и скандирование лозунгов создают своего рода электрическое напряжение, которое передается от одного человека к другому, пока не охватит всю толпу целиком. В итоге вполне возможно, что кто-то из «наэлектризовавшихся» будет истово призывать незнакомца «покаяться» в том, что он держал забавную табличку.

Если вы не вполне интегрированы в общество, то одним из способов найти единомышленников может стать обмен политическими мемами и комментариями к ним. В то же время социальные сети и приложения для знакомств побуждают нас маркировать себя, чтобы алгоритмам и рекламодателям было легче нас классифицировать. Многие речевые практики, сосредоточенные вокруг социальной справедливости, перекликаются с катехизисом: указывая местоимения, которыми следует вас называть, или совершая «признание земли» (когда перед массовым мероприятием, например спортивным матчем, объявляются, что на этом месте прежде жили такие-то народы), вы скрепляете всех присутствующих верностью одним и тем же ценностям. При этом если такая «вера» предполагает политический акт, то он, как правило, целиком основан на эмоциях, часто оборачивается вспышками морализаторства и приобретает «племенной» характер, поскольку различия во мнениях становятся вопросами добра и зла.

«Маркс утверждал, что религия — это опиум для народа, — сказала мне Элизабет Олдфилд, бывший директор христианского аналитического центра Theos. — Я думаю, что сейчас политика стала амфетамином».

Олдфилд была среди множества экспертов, активистов и религиозных лидеров, у которых я недавно брала интервью для нового документального фильма BBC «Церковь социальной справедливости». Кое-что из обнаруженного в ходе подготовки материала поразило меня. Я спросила Алекса Клэр-Янга, небинарного служителя Объединенной реформатской церкви, что больше всего удивляет в них их знакомых, принадлежащих к поколению Z, — вера или гендер.

«Я думаю, вера, — ответили Клэр-Янг. — Я знаю много молодых людей из ЛГБТ-сообщества, которые говорят, что быть христианином в ЛГБТ-сообществе куда труднее, чем быть представителем ЛГБТ-сообщества среди христиан».

Политика проникла во все аспекты нашей жизни. В странах, где смешанные (в расовом или религиозном смысле) браки стали обычным явлением, появилось новое табу — отношения с политическим противником. Молодой британский писатель Томива Оволейд сказал мне, что часто видел в приложениях для знакомств анкеты, где говорилось: «Никаких консерваторов». Виктория Тернер, редактор антологии под названием «Молодые осознанные христиане», сказала мне, что она вполне могла встречаться с человеком, исповедующим другую религию или атеистом. Но консерватор? «Ни в коем случае. Нет». Но почему?

«Я могу не знать, выглядит ли бог моего партнера так же, как мой, — ответила Виктория. — Но я точно знаю, как освободить людей от страданий и сделать этот мир более справедливым».

Очевидно, политика узурпировала религию и заимствовала лежащие в ее основе концепции. Лингвист Джон Макуортер недавно опубликовал книгу об эксцессах американского движения за расовую справедливость. Рабочим названием книги было «Избранные» — это отсылка к кальвинистской идее, что бог избрал для спасения лишь немногих. (В конце концов, она была опубликована под более провокационным названием «Расизм осознанных».)

«Эти сверхосознанные ребята увольняют и стыдят людей направо и налево. Они думают, что видят мир четче и понимают природу вещей лучше, чем обычные люди, — сказал мне Макуортер. — Себя они считают избранными».

Он нашел и другие параллели между политическим и религиозным дискурсом. Например, такие понятия, как «привилегированность белых» и «привилегированность мужчин» — это очевидные вариации на тему первородного греха, то есть полученного при рождении пятна, которое человек вынужден носить вне зависимости от своих индивидуальных обстоятельств. Когда сегодня что-либо называют «проблематичным», то, по мнению Макуортера, фактически это объявляют ересью.

В своей книге он также выделяет «класс священников» — влиятельных писателей и политиков, которые определяют, что можно и чего нельзя говорить.

Однако этот дискурс используют не только левые. На митингах Дональда Трампа появился целый ритуал освистывания журналистов. В штурме Капитолия участвовали закаленные ополченцы и любители огнестрельного оружия, но также десятки законопослушных граждан, охваченных коллективным возбуждением. Есть и другие религиозные параллели: зловещие мифы QAnon о пьющих кровь элитах перекликаются со средневековыми антисемитскими предрассудками, а митинг QAnon, участники которого ожидали воскрешения Джона Ф. Кеннеди — младшего, имел явно милленаристские черты. Как сообщила моя коллега Эдриенн Лафранс, последователи этого конспирологического движения относятся к онлайн-публикациям анонимного Q не иначе, как к божественным откровениям. «Я чувствую, что бог привел меня к Q», — сказал Лафрансу один из последователей QAnon.

Поскольку коллективный пыл порой может достигать чрезмерной интенсивности, религиозные институты научились гасить энтузиазм, если он переходит в фанатизм.

«Если вы, например, иудей, и у человека, который сидит рядом с вами в синагоге, умер кто-то из членов семьи, вам придется пойти на похороны, даже если этот человек вас раздражает и вы сильно расходитесь во взглядах, — объясняет раввин Лаура Яннер-Клаузнер из реформаторской синагоги Бромли в южном Лондоне. — Точно так же вы должны преподнести подарок семье, где родился ребенок, какими бы напряженными ни были ваши отношения».

Группа людей, посещающих одну церковь, мечеть или синагогу складывается спонтанно — просто благодаря тому, что они живут недалеко от этого места. Но сегодня сообщества зачастую возникают в интернете, где голоса несогласных легко заглушить. Мы взяли религиозное мышление, которое само по себе допускает межконфессиональные конфликты, и пропустили его через машину поляризации. Неудивительно, что сегодняшняя политика может показаться пустошью мучительных разглагольствований, словно мы и так уже находимся в аду.