Непарадный Берлин. Как немцы поддерживают демократичную атмосферу в бетонном городе
Берлин — город постимперский и постсоциалистический, а значит, состоящий из смеси помпезных зданий и однотипных бетонных построек. Как из этого мрачного коктейля сделали одно из самых комфортных для жизни мест в мире и что можно увидеть, проходя по самым невзрачным берлинским улицам, рассказывает писатель и музыкант Фил Волокитин.
Провезя меня по трассе от Маастрихта и высадив на берлинской станции Зюдкройц, баварский водитель удивился тому, что я нахожу Берлин вовсе не таким уж уродливым. Сам он считал, что если залить свадебный торт бетоном и посыпать сверху песком, то получится именно тот самый Берлин, который мы с ним видим в окошко. Я вежливо переспросил водителя: неужели, чтобы понять такую простую вещь, как Берлин, обязательно требуется заливать ее бетоном? В ответ он бросил руль прямо на перекрестке и наконец задал вопрос: какой город в Германии мне нравится больше, чем все остальные.
— Любек, — наврал я из вредности.
— Что ж, это понятно, — вздохнул баварский водитель, — ведь Любек — это торт с вишнями.
В том-то и дело, что Любек вовсе не торт с вишнями. Когда вас забрасывает в него рикошетом от Берлина, он выглядит как суровый и негостеприимный северный городишко. Развлечения, которые предлагает Любек, довольно суровы — например, игра в гандбол на главной, самой красивой, как говорят русские, «пряничной» площади. Таким образом, Любек будто пытается вписаться в современный контекст, оставаясь при этом затрапезным архитектурным заповедником.
Бомж-гид по Берлину: предыдущие серии
Копеечное фондю, пареная репа и возбужденный гном-хлопальщик. Бомж-гид по немецким супермаркетам
Исчезновение «Оргазмирующей Лизы» и другие берлинские бомж-истории с беременного холма
Пусть архитектура Любека божественная, зато при попытке залечь спать рядом с Голштинскими воротами вас насмерть жалят комары. Бегая в поисках бесплатного туалета, успеваешь обделаться. Перебегая через мосты, чтобы успеть на поезд, подвергаешься нападению собак. При въезде в город тебя встречает голая жопа хитрого бога Меркурия. Одним словом, Любек коварен и зачастую несправедлив. И таким он стал, лишившись истинного смысла существования в качестве главного ганзейского порта.
Берлин же, вернувший себе после оккупации статус столицы, куда более гостеприимен и терпим и, несмотря на кажущуюся непрезентабельность, прекрасен. В этом, как говорится, его загадка.
Демократичной атмосфера в Берлине кажется лишь потому, что когда-то здесь было донельзя претенциозно и тоталитарно. И уж слишком долго выветривали прусский дух, потом изгоняли социалистический.
Сейчас берлинцы всё начинают с чистого листа, заполняя бездушное пространство участием к ближнему и тому, что, кажется, называется светским гуманизмом.
Здесь много прекрасных и воодушевляющих мест (вроде Николаифиртеля), в который из-за обилия окружающих строек случайно попасть сложнее, чем в Нарнию), но уравновешиваются они невероятно безликими проспектами. Это «уравновешивается» — ключ к пониманию Берлина сегодняшнего. А «уродливо» — ключ к пониманию берлинской послевоенной архитектурной ауры в целом. Современный берлинец наполняет безжизненное пространство самим собой, без помощи праздничного ландшафта.
Что же до гигантских печальных и полупустых берлинских проспектов, то и они по-своему полезны. В основном пешеходу (то есть функциональны не только с точки зрения удобства для транспорта). На демонстрациях, например, такие проспекты удобно заполняются людьми. То же самое говорили и про Пекин времен председателя Мао и про Москву пятидесятых годов, где первомайские демонстрации на площадях были цитатой из замыслов Альберта Шпеера, архитектора Гитлера. Большие проспекты — это, конечно, шарм тоталитарного города, но и леворадикальному в своей массе Берлину это почему-то идет.
Шутка про торт из бетона и стекла, к сожалению, правда. Мало кому из приверженцев светского гуманизма придет в голову искать различия между «платтенбау» и «гемайндебау» в Берлине. Но, наверное, интерес к современной архитектуре подогревается тщательным ее изучением. Если верить статистике, то сейчас современный городской архитектор наряду с реставратором старинных зданий — одна из самых востребованных профессий в Германии.
Как-то раз гостивший у меня в петербургской квартире городской архитектор Отто Яновиц (как мост) по прозвищу Шваб (как этническая группа), выпивая на льду Финского залива, провалился под лед. Я вытащил его на Смоленскую набережную, где, как известно, стоят печально знаменитые дома на ножках. Там Отто наш принял хармсовский вид и замер. Выпив, он прочувственно сказал: «Ничего прекраснее я в жизни не видел». И добавил: «Как будто я в Берлине сейчас оказался».
Читайте также
(Ладно, допустим, контуженный неожиданным зимним купанием архитектор, который вдобавок вырос на домах стилистики «платтенбау», довольно условный пример, но не менее от этого любопытный.)
Для того чтобы бетонный Берлин казался уютным, немцы делают невозможное. Пары с бутылкой на берегу Шпрее, показ кино про дельфинов на фоне не самой чистой воды — всё это характерные признаки комфортного города.
Жилье
Жилье здесь, конечно, больше принято снимать, чем брать в ипотеку, потому что никогда не знаешь, куда занесет в ближайшие десять лет. С таким легкомыслием лучше не связываться с уютными интерьерами. Оттого все берлинские квартиры почти одинаковые — редко когда появляется ассоциация с датской гостиной или британским писательским кабинетом.
Первое, что бросается в глаза в берлинской квартире, — большая белая тяжелая дверь. Затем — идеально выбеленный потолок, довольно высокий даже по меркам советской сталинской квартиры.
Стенки, как правило, тоже покрашены в белое. Ради яркого пятна можно использовать горшки с бегониями или постеры металлических групп, закатанных в коленкоровые рамы «Икеи».
«Дверь прямо около меня была открыта, и я туда вошел. Это была гостиная, и выглядела она, как будто там проживала зима собственной персоной. Ковра не было, а только паркет, покрашенный в белый цвет. Стены тоже белые, и полки. Они были заполнены только наполовину, на них стояли и лежали книги и компакты. Нигде не было видно картинки или плаката. Белый кожаный диван, перед ним стол. На раскрытой газете „Бильд“ стоял пустой стакан… Еще на столе был разбросан разный хлам, карандаши, записная книжка, магазинные чеки и всё такое. В одном углу на полу стоял маленький телевизор, в другом — музыкальный центр.
— Ну что, всё в ажуре? — сказал Бюль у меня за спиной».
Андреас Штайнхёфель «Рико, Оскар и тени темнее темного»
Что касается комнат, то даже в холостяцкой квартире их должно быть как минимум две. Конечно, здесь никто не будет заводить сразу двоих детей, если в доме пустует лишь одна комната. По комнате на человека, плюс столовая — норма непререкаемая! Да и туалета желательно иметь два. По крайней мере в одном из них должно быть окошко с видом на внутреннюю часть двора (чтобы никого не шокировать). Велосипедов тоже приходится по одному на каждого обитателя квартиры. Хранятся они в подвале, притом без всяких ключей.
Одно обстоятельство влечет за собой остальные. Когда в квартире есть общественный подвал, то балконы, конечно, пустуют. Поэтому берлинский балкон должен оставаться пустым при любых обстоятельствах. Красивый балкон — пустой балкон. Это основное правило берлинского социального жилья в центре города. Если кто-то этот факт считает скучным, то обычно делает всё возможное, чтобы переселиться отсюда за черту города.
Очень похожие правила распространяются на берлинскую улицу.
«На длинной Диффе есть всё, что человеку нужно. Супермаркет „Эдека“ и ночной магазин, две овощные лавки и одна мясная, магазин напитков, булочная и так далее. Нигде не нужно сворачивать, и именно по этой причине мама подыскала для меня такую длинную улицу».
Андреас Штайнхёфель «Рико, Оскар и тени темнее темного»
Очевидно, что все магазины в белый цвет, как в квартире, не выкрасишь. Поэтому вывески бесконечных магазинов согласуются с архитектором. Отрезать половину вывески, как в фотошопе, после того как ее пришпандорили на магазин, нормально. Таким образом, расцвеченная «шпаркассами», «имбисами», «эдеками» и «копирладенами», геометрически пропорциональная линия Берлина всегда идеально сочетается с берлинской квартирой.
Маршрут непарадный № 1
Пренцлауэр-Берг — Фридрихсхайн (ужасно, но не совсем)
Пренцлауэр-Берг — самый неоднозначный берлинский район. Иногда он кажется изысканным, будто бельэтаж старого концертного зала. А иногда ты ходишь и думаешь, что ты вообще здесь забыл — в этом нагромождении цементированных пластырей улиц, идеально ровно асфальтированных велосипедных дорожек и пропорциональных до неприличия вывесок общественных заведений.
Немцы считают Пренцлауэр-Берг районом не особо престижным, но, в принципе, приемлемым.
Но когда после совершенно идиллической его части, района Каштановой аллеи, о которой я уже писал, начинается что-то не слишком удобоваримое, это уже немцу не очень комфортно. Покинуть ту идиллическую часть Пренцлауэр-Берга, где Каштановая аллея и имбис «Коннопке», не так-то просто, но, когда всё это остается позади, другого выбора не существует.
Транспортная неразбериха на перекрестке Шёнхаузенской аллеи и Данцигской улицы заставляет испуганно выбрать последнюю в качестве направления — там больше всего интересных витрин и меньше общественных зданий. Это правильно, потому что остальные пути ведут в принципиально другие районы — Панков и Веддинг.
Миновав череду восточных кафе, среди которых самыми полезными окажутся марокканские (здесь пустят в туалет и бесплатно дадут на дорогу зверски вставляющего мятного чая), оказываешься в водовороте турецких булочных и кофеен. Вообще-то, бесплатного чая и в турецких имбисах должно быть полно, но почему-то именно в Пренцлауэр-Берге для получения чего-то бесплатного потребуется унижаться до просьбы. У обычно скромных немецких арабов просить не приходится, но, получив, сказать спасибо иногда надо. Почему-то именно на этом перекрестке у арабов принято компанейски селямалейкумствовать и поощрять национальное кумовство, хихикая в благодарность над марокканцами с плохими прическами.
Может быть интересно
Конечно, с точки зрения бездомного, вовремя брошенное слово «Селям» помогает получить двойную порцию еды или напитков. Обычно этого достаточно, но не здесь. Неоднократно проверяя на практике дружбу с арабами в разных местах Берлина, я сделал заключение, что к излишне компанейским арабам на перекрестке Данцигской и Шёнхаузенской я больше не сунусь.
Большинство турков из гостиничного, кофейного и прочих сервисов, напротив, педантичны, строги и исполнены благожелательного оптимизма. Далеко не все они гетеросексуальны, но при этом соблюдают границы. Интерьер их заведений хоть и нахватанный, зато не убогий. Есть, скажем, чуть дальше метро «Пренцлауэр-Берг» заведение с портретом Майлза Дэвиса с пенисом и трехметровой копией билета до Гданьска.
После кофеен и булочных выходишь к кирпичному зданию с надписью Kulturbrauerei. С незапамятных лет эта хрень не столько функционирует как пивоварня, сколько предоставляет места общего пользования для нужд населения, а также беженцев и мигрантов.
Общественные места, выросшие под знаком культурной пивоварни, впрочем, несколько странные. Например, есть кино для собак. Есть и русский театр (под гениальным названием «Не только русский театр») — там ставят так называемые драмы из русской жизни. Интересно, что «драмами из русской жизни» называют всё подряд, от «Вечеров на хуторе близ Диканьки» до акунинской белиберды. Конечно, в моменты подсчета результатов голосований в 145% голосов, а также во время мероприятий «Русский марш» и «Бессмертный полк» русские драмы не самый лучший выбор. В эти даты театр спешно переименовывают в «Панду» и демонстрируют что-то умеренно толерантное, дебильное шведское типа мультика про «Лорангу, Мазарина и Д’Артаньяна». Одним словом, то, что русским не нравится.
Все мои знакомые берлинцы расценивают пространство культурной пивоварни как «не слишком уютное». Я бы добавил: неуютно, если только вы не готовы продать родину за северный песочный кирпич. Так вот, напоминающая замок из песка старая пивоварня, конечно, не замок Нойшванштайн, но теплый кирпич примиряет с утилитарной суровостью архитектурного замысла.
Приятными и компанейскими неуютные места делает опять же не интерьер, а сами хозяева. Скажем, зимой здесь раньше всех начинают варить глёг и жечь костры. Залог за чашку глёга не превышает пятидесяти центов. Это крайне демократичная цена. Она позволяет, помимо прочего, зарабатывать на этих стаканчиках тем же нехитрым образом, что и на стеклотаре.
Что в первую очередь бросается в глаза, когда идешь по берлинскому тротуару? Конечно же, мох. Ведь пешеходная часть — простая плитка, положенная без выпендрежа. И, что непривычно, она довольно старая.
Через щели пробивается пресловутый мох. От него остается ощущение мягкой подушки. Тут же находится и практическое применение мху: туда уходит вода — тротуары после дождя кажутся вымытыми и вытертыми насухо. Щебня, песка и грязи практически не остается. На обувь ничего не налипает. Мне трудно представить, что на берлинской улице можно изговнять кроссовки (разве что только сносить), но если всё же умудриться, то и новые довольно легко найти. Лично у меня в Берлине в особых местах хранятся уже восемь пар зимней обуви, и все достались мне бесплатно.
Движение здесь популярно одностороннее. Но на больших проспектах две полосы. Посредине очерчена зона трамвая. Небольшой буфер между тротуаром и проезжей частью — велосипедная дорожка. В нагрузку она предназначена как для скейтбордов, так и для мотороллеров.
Один раз мне повезло увидеть, как ведут по всем дорожным правилам матерую фермерскую свиноматку. Оказывается, в этом случае человек идет по пешеходной дорожке, а свинья, что-то жуя и симулируя транспортное средство, — по велосипедной. Не думаю, что такой аттракцион встречается часто. Один спортивный дедушка на велосипеде чуть из штанов не выпрыгнул от неожиданности, увидев такую картину, а заодно и всех обругал, чуть не заехав свинье по харе. Что ж, это его право. Когда велосипедисты требовали у города эти дорожки, никто не учитывал возможность появления на ней свинтуса, и, вероятно, новые правила пришлось выдумывать на ходу.
Само собой, к пересечению проезжей части на зеленый свет у немцев отношение почти богобоязненное. Нередко на перекрестках можно видеть вдребезги пьяного антисоциального панка в футболке полуэкстремистской группы Böhse Onkelz, который стоит в три часа ночи на красный свет и терпеливо ждет зеленый — при этом мотыляется с заносами в разные стороны. Футболка не должна вас пугать. Несмотря на развинченное состояние, он любезно и отчетливо ответит вам на вопрос, который час, подскажет, где купить сигарет, и в ожидании светофора угостит вас из горлышка.
Очевидно, что автомобиль, который поедет, пренебрегая установленными правилами, на красный свет, будет подвергнут уличному насилию. Автомобилисту, злоупотребляющему запретным искусством ездить на красный, когда на горизонте никого нет, рано или поздно светит перспектива появления мусора на капоте или блокировки выхлопной трубы макрофлексом.
В большинстве случаев невежество порождает не моментальное насилие, а педантичное морализаторство.
В тех местах, где что-то запрещено (а вы тем не менее делаете), вам всего лишь прочтут проповедь о хороших манерах. Впрочем, кроме как шагать на красный свет, ничего запрещенного мне в голову не приходит. Но, скажем, на некоторых вокзалах нельзя курить. Зажженная по невежеству сигарета влечет собой не штраф, а мягкое предупреждение.
Миновав пивоварню, приходится долго идти по широкой, не очень уютной улице. Одно из небесполезных мест в Пренцлауэр-Берге, за которые цепляется глаз, — это бесконечные копировальные магазины. Называются они в зависимости от этнической принадлежности хозяина: иногда это «Копирладен», иногда «Друк», а иногда надпись на вывеске представляет собой нечто восточно-теплолюбивое, вроде «Мама Анталия». Почему их так много? Секрет в том, что работают эти принтшопы как ночники: турки продают там ночное пиво всего лишь в два раза дороже дисконтного супермаркета.
Прочие заметные заведения общественного толка, попадающиеся по пути в Фридрихсхайн, — это появившиеся в последние десять лет азиатские магазины. Социальный маркер этих заведений неопределим. Как в советской пельменной, здесь будут столоваться и очкарики, и забулдыги. Зачастую эстеты-мультикультуралисты ценят корейское пиво, которое вовсе не пиво, а постный нездоровый броженый кефир. Впрочем, попадаются тут и более дельные вещи.
Впервые обнаружив там саке за копейки, я счастливо упился им до состояния автопилота, чего не наблюдалось в моей общественной жизни уже пару десятков лет.
Дома, которые увивает плющ, — одна из тенденций, которые в северных городах кажутся неприятными. Поговаривают, именно этот плющ — прибежище огромных пауков, среди которых могут попасться отвратительные южные пауки-осы. Довольно много защитников пауков утверждают, что благодаря этому комаров в берлинском воздухе не бывает. Как знать. Когда из пачки чипсов вылезает чудовище с красной спиной, начинаешь втайне жаловаться на то, что комары не могут дать этим гадам сдачи.
Один из таких увитых плющами рассадников пауков — так называемый WABE. Собственно, это бывший «Берлингаз». Теперь там располагается инициатива под названием «Театр под крышей». Опять же кирпич песочного цвета, как и в Kulturbrauerei, но внутри почему-то никого не видно. Всякий раз, проходя мимо «Театра под крышей», я удивлялся отсутствию огородов, бесплатного кофе и собственно театралов. Один только плющ. Вероятно, там живут пауки, а остальные, как я, шарахаются, проходя мимо.
В общем, вот вам такой себе маршрут, непарадный и среднестатистический. Главное — всё по-берлински. Но если в детстве вас не обучили порядку и уважению к окружающим, то, скорее всего, вам это не понравится.
Маршрут непарадный № 2
Пренцлауэр-Берг — Александерплац (весьма ужасно)
Самая идиотская идея, которая может прийти в голову неофиту, — это переть из восточной части Пренцлауэр-Берга в Александерплац околицами, то есть обогнув Пренцлауэр-Берг по Ландсбергерской аллее. По карте кажется, что так будет быстрее. Огибающая район с южной стороны аллея действительно выведет нас куда надо, вдобавок проведя через тот самый Берлин, от которого воротят нос даже самые маргинальные экскурсоводы.
Именно этим маршрутом мы сейчас и займемся. Пускай неофиты не будут обижены.
Ландсбергская аллея, один из самых унылых и вдобавок недостроенных проспектов, ранее известный как улица Ленина, упирается одним концом в Алекс, другим (по крайней мере, очевидным) — в район Лихтенберг. Масштаб дальнейших петляний улицы-аллеи никому не известен. Некоторые уверяют, что она тянется до конца панельной застройки Хеллерсдорфа, оставшейся в подарок от советской оккупации. Есть и такие, кто это опровергает, пафосно разглагольствуя, что перед Хеллерсдорфом аллея тает в болоте печали. Вообще, надо учитывать, что берлинское разделение на районы довольно условное. Район (или бецирк) не обязательно совпадает с так называемой статической территорией — и наоборот.
Точка, где на востоке заканчивается Пренцлауэр-Берг и начинается полное безобразие, называется Ландсбергской аркадой. И разделение на бецирки здесь не то чтобы совсем очевидное. Застряв здесь, остаешься на пренцлауэрбергской пятке. Нырнул налево — вот тебе уже и Лихтенберг. Без искусственных ограничителей типа входных ворот в современных мегаполисах всё кажется очень условным.
Принято считать, что нет более бесперспективного строительного объекта, чем Ландсбергская аркада в Берлине.
Проект долго стоял в руинах и интересовал коллекционеров подвидов европейских ежей, которые обитали в грязи и плодились в неимоверных количествах. Безумный профессор, копошащийся на дне котлована каждый день с четырех до семи, на полном серьезе предлагал мне увезти из Берлина сувенирного ежа. Еще он называл котлован «входными воротами в Лихтенберг». Это казалось не менее безумной идеей, чем продажа сувенирных ежей. Я же неоднократно расстилал здесь спальник и, лениво приглядываясь, мечтал о том, что когда-нибудь здесь возведут Ворота Королей из популярной на тот момент фантастической трилогии Толкиена.
Сейчас эти неугомонные опять что-то строят. Судя по рекламе, здесь планируется искусственное озеро или бассейн. В принципе, пока идет стройка, рядом с несуществующими воротами удобно спать в спальнике, задумчиво курить или удовлетворять естественные потребности. А пока в предполагаемых Ландсбергских аркадах размещается апокалиптический отель «Генератор». Апокалиптическим его прозвали потому, что однажды отель предоставил помещения для игры в пейнтбол любителям контр-страйка.
В одном из корпусов «Генератора» теперь можно найти магазин «Реве». Работает он до восьми часов вечера. Это странное решение городской администрации лень оспаривать, потому что, слава богу, неподалеку существует другой «Реве». Если успеваете до восьми, то сгодится и этот. Заправившись и выбросив заранее рассортированный мусор, можно идти по Ландсбергской аллее дальше.
Мусор в Германии, как известно, скоро будет сортироваться по принципу почтовых марок. Учитываться будет страна происхождения и номинал. Выбросить отходы по всем этим правилам — наука, которую будут изучать в школе. Если не хочется в этом разбираться, то к услугам лентяев предоставляется урна у супермаркета. Что же до развлечений помимо утилизации мусора, то, пожалуй, надо признать, что на этом участке их не будет совсем. Не считать же больницу Фридрихсхайна развлечением. В общем, чтобы получить удовольствие от прогулки, надо свернуть. Этого мы ни в коем случае не будем делать из вредности.
Улица Данцигская, по которой мы приперлись из центральной части Пренцлауэр-Берга, пересекает проспект примерно на том месте, где уже начинает наскучивать всё как с одной, так и с другой стороны. Следом за Данцигской — поворот на очень аккуратную улицу, носящую название Санкт-Петербургской. Но поворачивать никуда не надо, иначе это будет уже не Пренцлауэр-Берг, а Фридрихсхайн. Там видны домики, похожие на женщину с ящиками с картины Дали «Горящая жирафа». Это представители «платтенбау» с человеческим лицом. Дальше по проспекту начинаются уже нечеловеческие.
Жаль, что заглядывать в окна, как в Нидерландах, в Берлине не принято, а на балконах, как я уже говорил, ничего нет. Зато вечером, когда фонари здесь уже не горят, свет из окон будет единственным освещением. Любая местность от этого становится довольно уютной.
После поворота на Санкт-Петербургскую тротуар Ландсбергской аллеи вдруг становится узким, а окрестности еще скучнее, чем раньше.
Начиная с перекрестков с Данцигской и Петербургской, вас будет развлекать только желтый баухаусовский трамвай, который, кстати, очень хорошо вписывается в серо-зеленую палитру летнего Берлина или охристо-коричневую осеннего.
Ничего, что это скучный трамвай, ничего, что он не выкрашен в цвет радуги ЛГБТ, как в маленьких городах. Ничего, что проходит он, как метро, за ограждением, проникновение внутрь которого без билета считается нарушением правопорядка. По крайней мере, в отличие от экзотических трамваев в маленьких городах, нападающих на прохожего из-за угла как акула, он никогда вас не торпедирует.
Наверняка местные жители опровергнут все мои намеки на скуку берлинских проспектов уже хотя бы тем, что бетонная поверхность — удобный пандус для роликовой доски. Это и еще полная легализация граффити превращают Берлин в прекрасную площадку молодняка, к тому же бесплатную. Не стоит, впрочем, думать, что абсолютно все граффити в Берлине напоминают гигантскую станковую живопись. Макрошедевры встречаются чаще, чем в других странах, но это просто оттого, что вырастают граффити на берлинских стенах бесконтрольно. Когда ничего не контролируют и растет количество, по крайней мере, есть из чего выбирать.
Стремление контролировать граффити — вот это и есть самый настоящий вандализм.
На него всегда хочется наплевать. А наплевательское отношение к антивандальным законам приводит к ситуации, похожей на то, что творится в центре Афин, где каждый житель (по крайней мере до пенсионного возраста) считает своим долгом превращать стены домов в шоукейсы абстрактного экспрессионизма. Там, если человек волен бороться с беспредметным или бессюжетным граффити, то он может сделать это только одним способом — нанести поверх него свой сюжет, вступая таким образом в диалог со стихией.
Читайте также
Впрочем, как и в Афинах, большинство берлинских граффити политического характера. Оттого дома обычные страдают редко: политические надписи уместнее выглядят на стенах общественных зданий.
Миновав болгарское кафе, попадаешь на площадь Объединенных Наций, она же бывшая Ленина и бывшая Ландсбергская. Она же бывшая площадь Рыцаря Рункеля, крестоносца-дебила из комикса, замещающего в Германии Астерикса и Обеликса вместе взятых. Переименование в Рункеля было временным, произошло оно после падения Берлинской стены и выразило суперпозитивный настрой, обуявший жителей Берлина после сдачи советской оккупации. Вокруг площади изгибаются несколько самых больших домов в центре города. Дома эти изогнутой формы. Самый ужасный и изогнутый из них носит официальное название «Бумеранг».
Следом за этими домами начинается Александерплац. Ему свойственны уже отнюдь не безобидные развлечения вроде прогулок — например, можно облить краской банк, прилепить наклейку «Блевать» на машину кого-нибудь из администрации бундестага и прочее. И безусловно, все это требует отдельного разговора.