Друидские ритуалы, шоплифтеры в цилиндрах и липкий навоз. Приключения колдуна и барыги на родине Робин Гуда

— Я вам скажу, мы… шмы… что настоящий Робин Гуд… мы… шмы… никогда у нас не был…

Беззубый старикашка, не выпуская вафельной трубки изо рта, пояснял за Робина при помощи диалекта и этих бесконечных «мы… шмы». В отблесках трубки мерещатся призраки прошлого. Они напоминали пиратов и адмиралов, но, собственно, являлись всё теми же нетрезвыми ноттингемскими стариканами — лицо кукурузой, глаза-рытвинки, прическа-чертополох и отвратительные манеры пополам с запахом изо рта-колодца… Наш алкаш был еще и до кучи в шикарном костюме и кепке.

— Робин Гуд… шмы… так и не до… шмы… шмы… шагал до нашего города, — сплевывал он словечки и прилипшие к губе табачные пылинки. — А было это, братцы, в одна тысяча девятьсот сорок шестом году. И такая херня тогда была… эх… вам точно бы не поздоровилось…

(Тут бы попытаться расписать классификации «ноттингемширской херни, от которой нам бы не поздоровилось», но у старикашки не получилось, а значит, не получится и у меня. Я первый раз в Ноттингеме.)

Читайте также предыдущие материалы серии

Карлсон-барыга, конготроника и водкопровод в Нарву: нойз-приключения по пути в Лондон

Дух зловещего Мазози, нудистская солидарность и сумасшедшая старуха Леннон. Как Фил Волокитин забомжевал в лондонском аэропорту и отправился из черного анклава на музыкальный фестиваль

Бородавчатый дед, кожаные трусы на лямках и игуанодон из графства Кент, или Новые приключения евробомжа и барыги в окрестностях Лондона

Аистожираф, хулиганские концерты и наглая шляпа. Как Фил Волокитин и прохвост-барыга попали в центр Лондона через огнедышащую дыру

Друг рыбака в ночном зоопарке. Как Фил Волокитин хотел сыграть нойз, а нашел трех полицейских и белый рояль

Перемешались даты, факты, события; Робин Гуды объединялись с мафиози-головорезами, старинные баллады и предания путались со спагетти-вестернами и информацией о взрывах в метро — словом, со всем, к чему можно приобщиться от скуки по телевизору. Именно по телевизору. Потому что уже и в газетах об этом не пишут.

Ну вот…

Стало быть, дождь льет как из ведра, а местный абориген сидит без зонтика и будто пишет диссертацию на тему «Зачем в мире всё сработано не по-ноттингемски»… Ноги наелись липкого дорожного навоза, расклеились дырявые сапоги — так, будто разговор происходил не на подступах к гордому Ноттингему, а в Сомерсете, там, где вместо асфальта пищевая глина.

Духовный пастырь мой, Тони Аццопарди, с его привычкой крутить пальцем у виска за спиной всех, с кем общается, уже давно просверлил в виске дырку. Ветер валит прохожую кошку с ног, срывает с моей головы кепку с надписью «Бесплатный сыр»; в дырку попадает вода, и Тони недоволен.

— Еще одному ненормальному с нами по пути… — Губы Тони Аццопарди потрескались и не шевелились. — Нет, думаю, он не откажется…

Первый же встреченный ноттингемец оказался безумен, как заговоривший об эзотерике молочный бидон. В его россказни верилось меньше, чем если бы все его друзья оказались гиенами. В одном он был прав: на подступах к городу делать было совершенно нечего.

— Езжайте в исторический центр, — увещёвывал он, — лишь там можно жить…

Что, спрашивается, он забыл здесь, на проселочной дороге? Заблудился, катаясь на велосипеде? Велосипед старика стоял рядом, увязший в невесть откуда взявшемся в апреле черном сугробе. Навоз? Может быть…

— И не забывайте, что Робин Гуды — это мы… шмы… На робингудстве (он вполне четко прокудахтал robinhoodhood) стоит ноттингемская экономика. Живите грабежом! Не забывайте про налог Робин Гуда!

И зашелся хриплым сорочьим смехом. Должно быть, обрадовался изобретенному неологизму — «робингудство». А потом резко встал и оставил нам с Тони нож и примерно на палец коллекционного виски со вкусом смородины.

Робин Гуд берет налоги

Налог Робин Гуда, если вы, конечно, не в курсе, — английская метафора для поощрения мелкого воровства.

Все, что вам надо, чтобы жить достойно, как Робин Гуд, — это знать чувство меры и иметь врожденную стеснительность. Английское воспитание, конечно, подразумевает наличие этих качеств по умолчанию. И собственно, толку от стеснительности немного. Но может понадобиться, когда крадешь что-то с полок магазина «Теско». Крадешь наугад, как в темноте. Берешь только то, что тебе позарез нужно. Берешь, скажем, садовый ухват, которым старик уже успел похвастаться перед знакомством. Или виски, который он точно позволить себе не мог и, стало быть, где-то спер.

Полицейские в Англии считают, что воровство не порок, а искушение. А супермаркеты притягивают воров, как египетские саркофаги…

Неуклюжие, набитые барахлом Робин Гуды деловито стоят в очереди за мороженым или покупают чупа-чупс пенсов за десять. Одеты в сюртуки и цилиндры. Вид у них точь-в-точь как у нищих из Диккенса в антрепризных постановках.

Покидая территорию супермаркета, они резко снимают манишки и тут же выворачивают наизнанку всё вплоть до кальсон. Штаны подвязаны веревочкой, а в штанах этих яблоки и нектарины. Однажды таким образом был вынесен переносной телевизор из небольшого кафе. А съестное удобнее выносить из магазина в головных уборах — без шуток; если вам доводилось видеть наклейку с перечеркнутым цилиндром на входе, значит, охранники боятся именно этого.

Собственно, садовый ухват-то нам ни к чему. Но погода испортилась. И Тони Аццопарди вслух размышлял о галошах. Там, где рослому ноттингемширскому старику было по щиколотку, я тонул по колено. Маленький Тони же, чертыхаясь, проваливался по пояс ровно, как по линейке…

С такой грязью бетономешалка бы только и справилась. Тут, как назло, у меня отклеились подошвы. Я замотал обувь лыком из полиэтиленовых лоскутков. Хорошо бы найти поблизости магазин…

Стручки

Ноттингем — город, где, на первый взгляд, нет ничего достойного. Хваленый Шервудский лес — жалкая парковая зона с вечнолистьями (почему-то эти пожухлости умудряются держаться на деревьях круглый год). Шериф Ноттингема по фамилии Шефнер — коррумпированный элемент в ржавом костюме (тоже десятилетиями, между прочим, на нем держится эта сбруя, это вам не Борис Джонсон в небрежно накинутой пижаме). И жители как на подбор молодцеватые, нискорослые, плебеистые, напоминающие о группе Anthrax. Может, Робин Гуд тоже из таких был, я не уверен.

Короче, в ноттингемцах есть шик. Сами себя они называют «стручки» — такой вот отчасти детский сленг в этом пижонистом Ноттингеме!

А теперь серьезно…

Этот город дался нам нелегко. Добирались мы автостопом. Последним форпостом была машина старухи с куриными яйцами. Счастливая как ребенок, она везла их целых сто штук, щебетала над скорлупой как над описавшимся младенцем, ну и нас с Тони тоже называла «яичками». Тут бы любой обиделся. А она всё хлопала нас по лысинам (постриглись по случаю, прокатившись в цыганском трейлере) и повторяла: «Бим-бом». Веселая старая леди… Яйца лежали на заднем сиденьи. Тони от голода ловко выпил одно. Потом второе. Я бы тоже что нибудь съел или выпил, но ограничился тем, что пожевал ноготь.

В дороге выяснилось: я похудел. Удешевился на три кило. Могу ошибаться, потому что всегда путаю фунты и стерлинги!

Шел третий час разговоров с общительной старухой. Разговоры старой леди уже давно стали однообразными. Сводились они всё к тем же яйцам. Но чтобы не надоело, она предлагала два варианта развития событий: один юмористический, второй нормальный.

После каждого рассказа, как мыть яйца под проточной водой, она останавливалась, меняла тон и продолжала:

— А теперь серьезно…

Невероятно раздражало. Просто до чертиков.

Тони, зевая, попытался перевести разговор на местные достопримечательности или региональную кухню. Обычно срабатывало. Но я сдуру сказал, что мне всё равно, потому что я путаю Робин Гуда с Шалтаем-Болтаем. И добавил, что быть славным парнем и весельчаком — это последнее дело. Тут я потянулся к яйцам…

Старуха резко остановила машину.

— Ребята, вы зря смеетесь над тем, что Робин Гуд славный парень и весельчак. Я вас дальше не повезу.

На этот раз всё было действительно серьезно.

— Разве Робин Гуд весельчак? — уточнил я, выходя из машины.

— Весельчак, никогда не бывший ловеласом, уже подозрительно, — задумчиво пожевал губами Тони Аццопарди. — А теперь серьезно…

— Заткнись, — перебил его я.

Вам осталось недолго…

Организатор фестиваля «Вам осталось недолго» (тут, впрочем, чаще употребляется слово «оллдеер», чем «фестиваль») хвастливо признавался, что мы гремим по местным газетам, прямо как бит-квартет.

Одолжив газету у присевшего позавтракать полисмена, мы действительно обнаружили маленький рекламный модуль — «Обращаться к организаторам фестиваля». Был указан адрес: Зеленый мыс, 6. И фото — замок в старинном стиле, с привидениями, тыквами и призраком Вильгельма Завоевателя. А еще информация, что после концерта замок сдается внаем хорошему человеку.

Переглянувшись, мы тут же решили осмотреть замок. Может, ради того, чтобы поднять себе настроение? Чувство собственного достоинства давно подсело, как свитер в стиральной машине, маленький модуль в газете нас не впечатлил, но вот замок… Замок в старинном стиле! Тони страшно хотел его посмотреть. По его словам, он и сам жил в таком несколько лет после рождения. Или, скорее, жил бы… В надменном вранье моего духовного наставника я перестал разбираться.

Едва ли не каждый здесь, в Ноттингеме, считал долгом нас подвезти, но, ознакомившись с маршрутом, показывал в страхе на набирающий скорость черный кэб и говорил, что в гору ехать затратно. Кэб держался до последнего, ничего не боялся. На последнем подъеме он по-кошачьи фыркнул и обдал нас стрептоцидовым порохом. А мы всё брели и брели…

Ворота замка были чудовищные, средневековые, магдебургские… На них было накалякано «Рамонес будущего». Я ужаснулся, когда понял: мы… — нет, это не мы. Ура? Не ура… И что дальше?

— А что? У Феса Паркера было два варианта для нас: «Чокнутые королевы» и «Рамонес будущего» — избавил меня от надежды Тони. — Я выбрал второе, парадоксальное…

— Предпочитаю быть «Чокнутой королевой», — прошептал я, затаив на Тони обиду. Вообще-то я не из обидчивых. Меня даже не спросили о том, как должен называться мой собственный, почти что авторский проект.

Притон

Антрепренер концерта, организатор олдеера — как хотите — оказался доброжелательным жуликом с лицом вонючего порочного хорька.

Этот порочный хорек проживал отнюдь не в старинном призрачном замке, а в коммуналке. Надо ли рассказывать о коммуналках английских? Да, это мой травелогический долг… По крайней мере, меня постоянно об этом расспрашивают…

Британская захолустная коммуналка — это обычный таунхаус. Снаружи он выглядит как с картинки из путеводителя — с микроскопическим палисадником и окнами-грибом… Но внутри живут беспородные весельчаки разной степени отклонений от традиционной морали. Живут без паспорта, делят пиццу, выпивку и женщин на троих-четверых. При намеке на визит полицейского с ордером решительно выпрыгивают из окна и топят в унитазе бумажки.

В гостиной царит веселье; первобытнообщинным строем пахнет, как аммиаком в доме сердобольной старушки-кошатницы. Никто никогда не топит горе в чае (вместо чая только джин или сидр). В ходу и неожиданные кулинарные выкрутасы вроде шоколадного фонтана или, как сейчас, подозрительного резервуара с фондю.

Разговор с таранью

Проклиная отсутствие ложек, студенты жевали фондю из немытой ванночки и произносили тосты за отсутствующих дам. А я пытался заснуть, скорчившись в спальном мешке. На дворе была глубокая ночь. В животе таял кусок пиццы. Чертовски устал, но это не помогало. Зато, ребята, я спал на настоящей английской кухне! Это тешило самолюбие, ведь кухня в английской культуре, как правило, отсутствует за ненадобностью. Здесь она расположилась в чулане, где обычно живет Гарри Поттер. Думаю, ее пришлось завести там из-за перенаселенности других помещений.

Собственно, не знаю, можно ли назвать кухней закуток с огромным количеством микроволновых печей, поставленных друг на дружку, а на протянутых веревках повсюду рыба-тарань…

Боясь выражения лица сушеной тарани, Тони решил спать под дверью. Заснул он, прислонившись к двери как слон. Во сне выражение лица моего учителя было постным и серым, как карандаш. Периодически проваливаясь в глубокий сон, закрывая лицо руками, он кричал: «Нет», «Робин Гуд» и «Боллси»…

— Боится микроволновки… Любит спать стоя… — озадаченно перебирал в голове варианты я. — Двадцать первый век за окном, Англия, а человек боится микроволновки!

В какой-то момент я понял наконец, о чем идет речь в том, что я написал, — о микроволновках! Все, что происходило со мной до этого, свелось к микроволновой печи! И я внутренне заликовал. И заснул.

В каждом городе есть улица Брунсвика…

На следующий день век за окном казался уже семнадцатым. Великан в килте, костяных бусах и смятом цилиндре стреножил машину. Другой тормозил прямо по тротуару ногой… в стоптанном тапочке! За углом переодевались в рыцаря, а совсем рядом с бревенчатой церковью возводили шпиль, поминутно сверяясь с валяющейся рядом «Книгой рекордов».

Я вышел на улицу, почесал ножом и приметил несколько ориентиров, которые давно хотел посетить. Большинство оказалось пабами, но не было денег…

Как получилось, что к вечеру я успел и выпить и заблудиться? Помнил только адрес — улица чертова Брунсвика. Еще кого-то? Неважно. Зная, что в каждом городе есть улица Брунсвика, уверенно зашагал по сумрачным улицам Ноттингема. Бодрости хватило на полчаса.

В какой-то момент показалось — нашел! Тусклый свет, микроволновки… таранька… Отворили дверь — нет, не то, вовсе не то. Но безродных весельчаков хватало и здесь — так что мне за разница?

Веселились до тех пор, пока не кончился грог, джин и виски.

— На заправку, — сказал рослый бандюга с татуировкой, исследуя дно бутылки. — На заправке есть ямайское пиво. И равиоли в банке! Они тоже есть!

Рев восторженных глоток раздался ему в ответ.

— А где принимают кредитные карты? — завопил кто-то.

Кредитки в те времена были в новинку.

— Ребята, отвезите меня по адресу, — засуетился я. — Мне нужно к друзьям. На улицу Брунсвика.

— На улицу Брунсвика?

Меня любезно посадили на заднее сидение велосипеда. Черт!

Вполне приличный автомобиль в Великобритании стоит двести фунтов, но мало кому приходит в голову использовать его по назначению. На нем не катаются, а приводят туда бабу, как в спальню…

Передвижные раскладушки, так сказать… Даже слово специальное для этого в английском нашлось. А во всех остальных случаях — велосипед!

К тому моменту, как я нашел покинутый дом, там уже никого не было. Все свалили на наш концерт. Осталась только записка с роскошной, почти королевской росписью Аццопарди и адресом. Улица, на этот раз улица была не Брунсвика, а Принца Адольфа.

На чем мы играем

Где машина точно потребуется, так это на подступах к концерту. К замку съезжаются маленькие грузовички. Суровые лысые опытные филины вытаскивают оттуда аппаратуру. Более беспечные приходят пешком, с рюкзаком — и филины смотрят на таких сперва с неприязнью, а потом с удивлением. Аппаратура часто теряется, перемешивается с не предназначенными для музицирования вещами. Поэтому всё подписано заранее…

— На чем вы играете? — грозно спросили меня. — Вы, вы, который без рюкзака. Где здесь ваш инструмент?

— Микроволновочки — ответил я, ловко определив содержимое дерюжного мешка с подписью «Монополька и Аццопарди». — Я играю на микроволновках.

Скоро мой учитель принес китайских говорящих микрофонов за фунт, а в ответ на вопрос, откуда дровишки, оскалился и объяснил: «Налог Робин Гуда».

Я тоже оскалился. Потом захихикал. Пусть будет так…

Диафон, кем бы он ни оказался…

Пускай всех вокруг немного штормило, пускай у каждого звонили будильники по разной причине и на свой лад, пускай на нервной почве мы вышли раньше назначенного времени. Но почему же микроволновки-то не зазвучали? Даже не загорелась лампочка. А микрофоны и вовсе были полный утиль. Тони от страха нарезался в стельку и не мог даже внятно спросить, куда говорить, чтобы его услышали.

Понятное дело, мы провалились. Как правило, на такие дерзкие выступления никто не обращает внимания. И всё же один из присутствующих подошел.

Этот тип оказался нашим поклонником. Его ******** [невероятно] сумрачная фигура могла не переодеваться в черта на Хэллоуин.

— Я Диафон, — представился он. — Конан Диафон. Знаешь, детка, кто такой Диафон? Ты хотя бы знаешь, кто такой Конан? Нет?

В целом Диафон оказался застенчивым парнем. Он долго ждал ответа и волновался. Явно не хотел напугать. Просто интересовался…

— Такую фамилию не получишь с рождения. Вы это хотите сказать? — наконец стал строить догадки я. — Диафон — это ведь что-то вроде черта в вашем… черт!.. кроулианском пантеоне?

И тут произошло нечто по-настоящему волшебное. «Диафон» оказался кем-то из группы DAM. Значок с такой надписью я таскал еще в своей ленинградской школе. У этого человека было свое собственное мнение о волосатом металле, который он называл «старый добрый рок-н-ролл». Остальную музыку он презирал. Считал всех музыкантов из девяностых позерами. Самым крупным позером здесь считался устроитель фестиваля «Вам осталось недолго», которого он обучал в школе алгебре. А вообще, Диафон оказался на этой вакханалии чисто случайно. Причем лет эдак пятнадцать назад, когда всё только входило в моду.

— Я объясняю этот парадокс чисто алгебраически, — начал он, но Тони Аццопарди неожиданно повернулся к нему и резко толкнул сразу двумя ладонями.

Следующий выступающий, со связкой бигудей в руке, был не в себе, явно к себе располагал. Он был расслаблен и даже приплясывал. Совсем не похоже на англичанина.

— Претензия к оператору! — всё кричал он в массивный ящик, который все называли «пи эй», что-то вроде стационарного усилителя с пультом. — Пять минут тишины, и я начинаю! Пи Эй!

Он повторил это несколько раз. С тех пор меня раздражает непонятно откуда берущийся фидбек и звук «р» в слове «претензия».

Колдуны

Нет никакого секрета, что в прежние времена шумовая сцена была порождением глупого, но изобретательного дьявола. Сама она не породила ничего, но моим злым духам с их любовью к аляповатым маскам и погремушкам понравилось. Самым скучным, что в этом движении было, я считаю слетающиеся мухами на говно обладатели мощных саунд-систем размером с переносную котельную. Обычно этим шалят всякие диджеи — в том числе и с самых престижных радиостанций. Они как под копирку похожи на Алана Партриджа — есть такой характерный персонаж в британских сериалах.

А пять минут тишины! Это на словах всё так быстро. А на деле затягивается на час-полтора. В такие минуты всем скучно — как бейсболистам, ожидающим мячика, — но в этом-то вся и соль! Поэтому лучше терпеливо ждать своей очереди. Я имею в виду музыкантов, а не зрителей. Зрители-то уже давно резались в карты. Ставкой были наспех оборванные листья физалиса, потому что денег у этой шпаны точно нет.

Под финал ноттингемская шпана села играть в игру «Русская почта». Проигравшему на выбор два варианта: поцеловаться или принять участие в друидском ритуале прямо на сцене…

Дурацкая вечеринка подходила к концу, зато друидская мистерия затянулась до утра. Наши новоявленные дружки оказались друидами и свершили ночью над Тони Аццопарди чудо в лесной чаще. Теперь вспоминая о Ноттингеме, он постоянно отнекивается и смеется.

Ноттингем

Честно скажу: английские города удивляют, лишь когда рисуешь их где-то в воображении. Рисуешь их гораздо помпезнее и сюрреалистичнее, чем они есть.

Готовишься к встрече с Бирмингемом. Держишь в голове большой длинный сосисочный паб; по бокам красного красного кирпича биржа и общественные гальюны, а за углом жаждет встречи Барни Гринуэй из группы «Напалм Дет» (или, на худой конец, кожаный пьяница из новой волны британского хэви-метала). Но потом сразу же — разочарование. От автобусной остановки начинается линия таунхаусов, аптека, площадь, где фонари не горят… вообще ничего не горит… Только вывеска «Мистер Кебаб, работаем с двенадцати ночи до десятого посетителя» полыхает, как будто потерпевшая.

Барни Гринуэя видишь в очереди из этих пресловутых десяти посетителей и уже не удивляешься, а только вздыхаешь: ну разве же это жизнь, разве всё так и останется будничным и неправильным?

А Ноттингем — это нет, совершенно не то… ну футбол, ну Робин Гуды какие-то, какие-то папки с конспектами студенческими и надпись «Индустриальная революция» на стене; лондонцы кривятся от презрения; английский город без портовой зоны — как зонтик без ручки. И как-то ничего особенного от Ноттингема не ожидаешь. Но неожиданно — парк, такой прекрасный и ухоженный, что диву даешься; потом дивный сад, друидские капища… В пабе обращаешь внимание на вычурные резные инкрустации из сандала, как в готических деревянных соборах. Рядом — параша вместо цивилизованного туалета. До чего хорошо…

Сестры Монтгомери

В месте, где нам из жалости дали возможность выступить в обмен на сто фунтов, царила атмосфера темного фолка.

Местные банды назывались замысловато. Типа «Три сестры мисс Монтгомери извлекают сперму из Гименея».

А песни были такими, что слезы по-настоящему лились из глаз.

— Это про ребенка, которого мне пришлось зарезать в младенчестве, — неторопливо объясняла одна из сестер, демонстрируя жадным до ощущений зрителям туго спеленутый пень, с лицом потерявшего нос Буратино.

Тони Аццопарди заметил:

— У вас на лице капли спермы…

Сестры Монтгомери сказали хором:

— Это мы плачем…

— Вы уверены? — заинтересовался Тони Аццопарди.

Тут набежали подростки, намеревавшиеся порвать сцену на лоскуты. Но, увидев спеленутый пень, они тоже опешили.

Потом еще один вышел… Звали его, между прочим, Ли Скретч Перри Второй, и он не поддавался на провокации тех, кто спрашивал, куда делся первый. Всё шло прекрасно, а потом он поднял на руках колонку размером с гроб. После этого у него разыгрался аппендицит, и он в молчании удалился.

Тут его напарник сказал:

— Подождите. У нас есть для вас замечательный вальс Шостаковича…

А потом тоже ушел.

Говорят, потом оба пришли обратно. Говорят, на входе давали так называемый боевой лимон, от которого прибавлялись силы и укреплялся дух.

Всё это быстро наскучило. Я посидел, помял в руке оставленный кем-то окурок и тоже вышел на улицу.

Тони Аццопарди лежал на спине и с интересом разглядывал пробегающие над головой облака.

Шальные деньги

Посещают наши концерты жители бывшей совдепии. Чаще всего это покладистые эстонцы и неожиданно милитаризированные латыши. Очень редко, но появляются русские. С ними, как водится, не забалуешь. Владелец бара в Берлине как-то спрашивает меня:

— Это ваш русский друг? Я его не пущу, он пьян.

Я замахал руками и спрятал лицо:

— С русскими не дружу.— Он из Эстонии!

Я чурался знакомства с русскими в этом большом городе. Не люблю русских и всегда притворяюсь эстонцем. А тут…

— Строй-ся! — закричали вдруг за спиной придурошным голосом, — равнение на нос рядового Сойбельмана… Кто не успел, тот опоздал. Танки к бою!

Он вытащил из кармана игрушечный танк, завел его. И бросился на меня очертя голову… Как на него обижаться? А в другой раз мне самому пришлось убегать от подвыпившей компании диджеев-головорезов, называющей себя «Правда-матка».

Ну а здесь-то и вовсе был случай особенный. Бритого налысо человечка в парчовой косухе я помнил со вчерашнего дня. Был он с двумя Монтгомери со вчерашнего концерта… Монтгомери тщательно скрывали факт знакомства, и тем не менее он постоянно целовал одну за другой в нос.

Кажется, звали его как-то замысловато. То ли Подонок Икс, то ли Мерзавец Игрек.

Афиноген

Нет, на самом деле всё было не так… Звали-то его Афиногеном. Точнее, началось с того, что я услышал по-русски: «Тьфу, ** твое [чтоб тебя]».

Подошел поздороваться. Тут я понял, что мешаю продавать Тони какие-то тапочки. А главное, он особенным образом мигал мне, передавая информацию: «Делай вид, что всё идет как надо. И всё закончится хорошо».

Тогда я сказал небрежно:

— А, тапочки…

Покупатель сосредоточенно нюхал подошвы.

— Нет, ну нет, я же не спорю, что они в кислоте, — промямлил он, а потом махнул рукой, — но откуда вы бере…

— Это мои тапочки, — перебил его Тони. — Из гостиницы. Не задавай вопросов, Афинский Ген. Думай быстрее.

— Тапочки со вкусом, — захихикала одна дама Монтгомери. — И мы со вкусом. Аццопарди, мы тоже хотим еще!

Афиноген швырнул деньги на стол.

— Принеси побольше этих ****** [гребаных] тапочек, Тони. — И зацеловал в нос вторую Монтгомери.

— Больше нет, — виновато развел руками Тони. — Но если хотите, сейчас принесу. Только это выйдет дороже…

Скоро Афиноген бегал туда-сюда, бросив Монтгомери на произвол судьбы, а Тони пересчитывал выручку.

— Вот видишь, — поучающее сказал он. — Всякий раз, когда за дело берется единственный профессионал, мы оба остаемся в выигрыше.

Это был намек на то, что я брезгую торговать воздухом. Но я оценил взглядом пачку денег. И промолчал.

Продолжение следует.

Присоединиться к клубу