Бородавчатый дед, кожаные трусы на лямках и игуанодон из графства Кент, или Новые приключения евробомжа и барыги в окрестностях Лондона

Мейдстон

Водитель попался припадочный. Он то и дело бил по тормозам, нарушал правила и спровоцировал две лондонские пробки. В Кройдоне умудрился остановиться поперек движения, встал наискось и демонстративно вышел курить. Каждый проходивший мимо стучал кулаком по стене; автобус шатало.

От нечего делать пассажиры распевали похабную песню и раскачивались песне в такт. Автобус кренился то в одну, то в другую сторону. Вот все вокруг жалуются: лондонские пробки — скучно. Лишь мне одному в покачивающемся от ударов автобусе до поры до времени было хорошо — как в лодочке на волнах…

Читайте также предыдущие материалы серии

Карлсон-барыга, конготроника и водкопровод в Нарву: нойз-приключения по пути в Лондон

Дух зловещего Мазози, нудистская солидарность и сумасшедшая старуха Леннон. Как Фил Волокитин забомжевал в лондонском аэропорту и отправился из черного анклава на музыкальный фестиваль

Довольно скоро меня разбудили тычком в плечо:

— Старикан, ты там как? Случайно не знаешь, что значит «козак»?

Тони наконец закончил общение с татуированной дылдой Рашель по фамилии Козак. С момента посадки в автобус до Мейдстона прошло полтора часа. За это время они успели несколько раз влюбиться и два раза поссориться. Происходило это чуть вдалеке, за три кресла. Я спокойно отдыхал, прикрыв глаза.

По-настоящему отдыхал.

Ну а что? Хмурая татуированная дылда не обращала на меня никакого внимания. Русским артистом она считала не меня, а Тони Аццопарди. Незнакомого мне прежде Тони Аццопарди, которому, видимо, было выгодно так считать… Это было забавно.

— Пиво к вашему столику…

Все было мне на руку до тех пор, пока Тони делился пивом. Главное, ему, а не мне ради этого пришлось врать не краснея — вначале водителю, а потом татуированной Козак. Дескать, руки дрожат…

Никакие руки у него не дрожали. Зато, когда он врал, глаза его были на мокром месте. Короче, он был душка.

Хулиганов среди англичан уже давно нет. В хулиганстве попросту нет необходимости.

Англия, если уж на то пошло, страна спокойных, понятных, логичных запретов. Не следует делать то, не следует делать се. Если ошибся, можно объясниться. Врать совершенно не обязательно.

Бузить и пить пиво в автобусах, как ни странно, не запрещено. Нет ни одной соответствующей поправки к городскому уставу…

Однако занимаются этим лишь отморозки. От скуки они втыкают нож в промежутки между багажником и отделением для шляп. Бывает, пристают к старым дамам. Кто-то из них нет-нет да и хлопнет крышкой восточноевропейского пива — редко встречающегося «Бургаса» или «Зубра» — и жадно прихлебывает. И вот уже весь автобус глотает слюну и завидует, но пиво по-прежнему пьет только он — единственный на весь салон отморозок, награждающий ругательствами тех, кто ему не понравился.

Сейчас таким отморозком был Тони. В обмен на пиво он требует важной для себя информации.

— Что такое козак, старина?

— Козак — это сухопутный отряд русских вооруженных сил, кавалерист… Катафракт! — я вспомнил идиотское английское слово. Казалось бы, козак не совсем катафракт. Но я не знал, как определить его функцию по-иному.

Тони важно кивнул и записал слово «катафракт» на бумажку.

Мейдстонский игуанодон

Автобус остановился под табличкой «Мейдстон — 2 мили». Это рядом с пабом «Игуанодон», сразу напротив кладбища.

— Скидывайте инструменты, — велела Рашель.

Тут я влип. Если помните, у меня с собой не было инструментов. Такое случается. Год назад в подобной ситуации меня подвесили на стальных тросах под кроной старого вяза. Выдали барабанные палочки и изредка смеха ради подставляли под них барабан. Барабан был игрушечным. Он напоминал о потешных войсках. С горем пополам я справился с выступлением и получил деньги.

Мой товарищ по несчастью исследовал возможности укорачивания диапазона воздушного столба одолженного у кого-то тромбона. Говоря точнее, он наполнял тромбон через ситечко чем-то крепким. Потом издавал звуки…

Парой дней назад мы лишились своих рюкзаков, оставив их в машине у подозрительного водителя. Если бы это не произошло, наше выступление было бы куда как менее жалким.

— Предлагаю украсть трубу, — размечтался Тони, вдохновленный этим рассказом.

Он задумчиво глядел на тянущуюся вдоль ограды кладбища похоронную процессию. У каждого второго был альт-горн. Все нормально. Свой первый чоппер для фанки-свинга Тони свистнул на точно таком же кладбище. Он четко представлял себе механику кражи и тактику сбивания с толку преследователей.

— Будем играть фанки-свинг…

Тут я разочаровал его, сказав, что фанки-свинг играть не умею. В ответ Тони раздосадованно хмыкнул, пожал плечами и прошел в паб. Традиционный английский, я полагаю.

Традиционный английский паб

Традиционный английский паб в Мейдстоне выглядел замечательно. Знаменитый ископаемый мейдстонский игуанодон благосклонно ухмыльнулся при входе.

Паб был масонским. Внутри развешаны регалии офицеров имперской ложи. Я с уважением посмотрел на красивую старинную масонскую дверь. Кто-то не помещался в дверной проем, так как с ног до головы был обвешан детскими масонскими синтезаторами.

Тот, что за барной стойкой, явный масон. Другой масон расплачивается по другую сторону стойки. Молодой человек, пытающийся пролезть в дверь с синтезаторами, тоже масон. И так далее.

Через пару часов масоны поставили сцену, зажгли фонарь и все остальное.

Первыми играли неинтересные, битые эгоцентризмом, не похожие ни на кого кентские группы. Все, включая наихудшие, запоминались оторванной эксцентричностью. Мне показалось, что они перенервничали и кривлялись. Впрочем, до моего мнения никому из них дела не было.

Больше всего понравился прыщавый малый, похожий на тапира. Был он в возрасте, в котором нельзя заказывать пиво, поэтому сразу взялся читать стихи. Ради такого повода он надел прикид Великого Кукурузо — футболка на голове. Конечно, он тоже был масоном. Правда, пока еще маленьким.

Масоны общались между собой по-свойски, заговорщицки обмениваясь шуточками. А потом на сцену взобралась главная персона сегодняшнего вечера — Рашель Козак. Я прозвал ее козой. Она воинственно трясла татуировками на мудях, воинственно нажимала на кнопки приборов и воинственно демонстрировала разрисованные прелести.

Напомню, что в общественных местах Англии не рекомендуется раздеваться даже до пояса. Показ татуировок идет вразрез со всеми принятыми нормами. Рашель Козак по местным понятиям считалась почти голой.

Кроме татуировок, на ней были кожаные шорты с трикселями. Лямки прикрывали огромные сиськи. Невероятно огромные сиськи. Я не мог оторваться. Она включила видеопроектор и продемонстрировала несколько кадров времен Зимней войны. Затем перешла к истеричному рифмованному комментированию.

Звучало, как я уже сказал, все это не особенно впечатляюще. Качество концертного звука в традиционных английских пабах — понятие условное. Иногда кашлянешь — получится чуточку громче, чем то, что играет в этот момент на сцене…

Разумеется, пока ты играешь, вокруг тебя кашляют.

Затем какой-то старикан с бородавками на веках затеял разговор с бородатым мистером в замотанных скотчем кроссовках. Сперва они чокнулись бокалами. Сидр в них был одинаковый. Их это изрядно повеселило. Потом проверили трусы по надписям по биркам. Трусы тоже оказались одинаковыми — фирма «Биба». Потом бородавка показал фотографию детей. А ботинки со скотчем пригласил его на заработки в Корею.

В Корею, черт побери! Рашель еще только заканчивала с первой частью своего выступления, а они уже собирались вместе поехать в Корею.

— В тот год нас кормили одной курицей, — причмокивая, нес ахинею тот, что с бородавкой, — но курица — это вкусно. Из-за нее я перестал быть вегетарианцем. Мокрицы! Мокрицы и креветки. Черт побери. Но и это не то! Угадай, что было самым ужасным?

— Какая-нибудь океанская тварь? — гадал второй. — Дохлая лошадь?

Я похлопал каждого посетителя бара по плечу и поинтересовался, как вообще погодка в Мейдстоне.

— Эй, не мешайте, я вникаю в тексты, — отшил меня стихотворец-тапир.

Чтобы заглушить разговоры и кашель, Рашель Козак пришлось пару раз крикнуть по-орочьи. Кто-то почувствовал дискомфорт, кто-то насторожился и отставил в сторону стаканы с сидром. И те, и другие затопали к выходу.

В Англии существуют хренова туча стилевых шаблонов поведения. В общественных местах их лучше не нарушать. По крайней мере без видимых на то причин. Дело даже не в том, что ни одному англичанину, выступающему в пабах, не придет в голову прятаться за видеоряд. И не в том, что ни одному из посетителей не захочется смотреть кино вместо распевания песен.

Триксельные татуировки Рашель Козак — вот что было не к месту! На них смотрели неодобрительно. Плюс некоторая зажатость. Она тоже не всем бывает к лицу.

Немного­численные английские музыканты, которые косят под эсэсовцев, в этой стране носят спортивные значки и треники. Они ведут себя во время выступления развязно, как на коктейльной вечеринке…

Впрочем, Рашель Козак была не последним из развлекателей мейдстонских баров. Следует признать, что вторая часть выступления удалась ей немного больше. Сиськи почти вывалились. Произошло это во время главного аттракциона — соло на сигнальном горне.

Катафракт, или Мат всему заведению

Махнув на ее выступление рукой, я решил подготовиться к собственному. Все равно из публики уже никого не осталось. Остался роскошный усатый поляк-гастролер, не решающийся расстаться с редким в его краях копченым пивом.

— Гитлер, — растерянно перечислял он, бросая взгляды на экран и сжимая в руке стакан все сильнее и сильнее, — помехи какие-то… снова Гитлер…

На фоне Гитлера уже шли финальные титры. Рашель Козак заканчивала выступление. Под конец ее вроде как ударило током. Потом какая-то тень мелькнула у нее за спиной. Потом скрылась за тюлевой гардиной. Схватив микрофон, Козак проследовала за ней, настигла, наклонилась и… микрофон позволил разобрать лишь сдавленное шипение и матерщину.

И вот мы с поляком снова видим Рашель Козак. За шиворот она держала Тони Аццопарди. Второй рукой она пыталась лишить его возможности жестикулировать. Поляк очень обрадовался. Семейной пары на этой сцене пока еще не появлялось. Повода к насилию тоже не было. Что-то новенькое, не иначе, поделился мыслями о происходящем поляк.

— Хуй, мудила, яйценос, — кричала Козак, вошедшая в образ эсэсовского офицера.

Сапогом она старалась врезать Тони в промежность.

— Катафракт, — рыгал Тони. Он переел традиционно предлагаемого музыкантам чили.

Не приставал же он к ней. С такими бабами проще и результативнее сразу договориться. Что же произошло? Он спер ее волшебный горн вместе с сумочкой и пытался принести его ко мне, спрятав в штаны и продвигаясь в сторону своей сумки на карачках!

Зрители неуверенно хлопали. Рашель, не умея ставить в таких ситуациях мат, нервно теребила пальцами свои трикселя и бретельки.

— Прошу прощения, — я вспомнил, что я русский музыкант. — Мне выступать.

Рашель Козак посмотрела на меня своим фирменным взглядом. Недобрым в духе Мэри Поппинс. И осоловевшим, почти как у Чарли Мэнсона.

— Что?

— Мне выступать, — я тыкнул пальцем в ее микрофон. Микрофон сказал «чаф», а потом добавил «вау».

Поляк продолжал хлопать в ладоши.

— Идите…

Я решил поставить всему заведению мат. При этом такой, какого еще здесь не видели. Для начала я взял со стола чей-то стакан. Принялся сурово его раскручивать над головой. И, зарядив кому-то в лоб, закричал: «Начинаю».

Это было хорошим началом. Жаль, закрепить успех и продолжать мне было нечем.

Я постоял еще немного в тишине, размышляя, не уйти ли со сцены. А потом поймал лбом вернувшийся из публики стакан. Слезы еле удалось сдержать. Атмосфера заметно накалялась. Люди хотели зрелищ, а может быть, и убийств.

Пожалуй, мне тоже требовалось что-то вроде военного горна.

«Бутылка!» — надувал щеками пузырь Тони Аццопарди. Перед выступлением я заказал за его счет в баре один поразивший меня своей жантильностью шотик с черной коровкой. После этого Тони исчез и надолго. Вот, значит, куда он бегал — в магазин!

Развернув микрофон поближе к динамику, я прошлепал через столики. Небрежно вытащил бутылку из сумки Тони. Публика задвигалась в такт и максимально раскрепостилась.

— Выпиваю, — возвестил я и поднес бутылку ко рту.

— Ох, дает! — заорал щербатый малый, только что метнувший в меня стакан.

Я показал ему сложенный из пальцев кукан и сделал глоток помощнее.

— Вот и все.

И сделал неуклюжую попытку раскланяться.

Бармены отчаянно замахали руками.

— Как это все! — заорали присутствующие. — Нет, нет, нет!

Перевернули и со всего размаха бросили мое тело на барную стойку.

В Россию полетит диван (вместе с Рашель Козак)

Тони пронес мое тело через заднюю дверь и оставил во дворике проветриваться. Они с Рашель Козак хихикали. Я молча смотрел на розовый поросячий закат и, следя за утихающей болью, гадал, не пойдет ли дождик.

— Так вы, получается и есть русский музыкант? — едва сдерживая смех, заметила одетая в кожаные трусы Рашель Козак.

Я кивнул, тут же задергавшись от боли. Человек, брошенный на барную стойку, не в состоянии отвечать на простые вопросы.

— Значит, так, — она просверлила меня особенно магнетическим взглядом. — Завтра вы едете обратно в Лондон. Там у вас будет еще один концерт, но без меня. Я, конечно, хотела с вами затусить, но… — Она с любовью посмотрела на Тони. — С этого момента с вами я не разговариваю. И помогать тоже больше не буду.

Тони хмыкнул и показал большой палец за ее спиной.

— Она было собралась со мной в Россию, — впоследствии объяснял он мне и всем остальным, — но в связи с тем, что бар не заплатил ей денег за твой концерт, она туда не поедет.

Тут поясню.

Деньги — не то чтобы достойные — в пабах платят по закону установленной неизвестно в какие времена средневековой ренты.

Пабы придерживаются политики бесплатного входа на мероприятия. Держится эта политика на честном слове. Если люди пьют в баре (а что им там еще, спрашивается, делать?), то никто не будет выставлять арендную плату артистам. И бар будет продолжать заниматься своими прямыми обязанностями — то есть продавать алкоголь.

Нюанс в том, что местный контингент в пабе знают наперечет. И напоить всех местных завсегдатаев — это все равно что получить зарплату без надбавок. Задача музыкантов состоит именно в том, чтобы привлечь выпивающих из других городов. Разумеется, если музыканты привозят выпивку с собой, то это совсем никуда не годится.

Спасая наш гонорар, Рашель Козак попыталась врать бартендеру, что бутылка водки — концертный реквизит, но человек за баром был непреклонен. По его мнению, именно моя бутылка водки была причиной не особенно крупной выручки. Выпито было между прочим, на сумму порядочную. Пусть и меньшую, чем мог бы рассчитывать представительный паб «Мейдстонский игуанодон», где полы лежат сплошным настилом, а стенки увиты виноградным плющом, но все же порядочную настолько, чтобы можно было попытаться договориться.

Ответить на вопрос, что Рашель Козак собиралась делать в России, я затрудняюсь.

Может, интерес был в финской войне или еще какой-нибудь патриотической заварушке. Ратная тематика сильно ее привлекала — как драки привлекают добравшегося до дома дембеля….

Ночлег Рашель Козак устроила нам не где-нибудь, а в Армии спасения. Нам дали пачку клея плюс картинки с Господом при условии, что мы будем клеить их, пока те не закончатся. С тех пор на вопрос, можно ли путешествовать по Англии без копейки, я утвердительно киваю. С наклейками Армии спасения и джином для всех встречающихся по дороге негров? Сколько угодно!

— В Россию полетит диван, — задумавшись о своем, пробормотал я. Я лежал под промокшим от пролитого сидра вретищем. Сильно болела спина, и вдобавок подташнивало.

— Вместе с Рашель Козак, — рыгнул остатками чили голос откуда-то справа.

В кроличью нору

Обратный автобус до Лондона был душный и некомфортный. В пробку мы, разумеется, тоже попали. Я сидел у окна с рюкзаком листовок Армии спасения. Никак не мог из-за этого рюкзака почесаться. Все осточертело. Общаться со мной уже никто не хотел. В течение долгого времени я разглядывал наклейку с надписью «Коттарий у бордария». Возможно, картинка пролила бы свет на то, чем первый отличается от второго.

Тони уже отдремал полтора часа ногами в проход. Сейчас он обменивался ругательствами с кудрявой барышней, поставившей ему на мозоль авоську с арбузами. Поверх арбузов лежали персики. Они были похожи на маленькие жопы.

— Что значит «коттарий», Тони? — спросил я, зевнув.

— В этом слове нет смысла, — убежденно сказал Тони Аццопарди.

Тут он изо всех сил брыкнул ногой багаж персиковой девицы.

-— Хотя я полагаю, что коттарий — это владелец дачного участка, — добавил он уже с оттенком раздраженности. Я понял его проблему. У него на спине висел точно такой же рюкзак Армии спасения, и ему тоже хотелось чесаться.

Было жарко. Хотелось пить. Язык не поворачивался.

— А «бордарий» — это не таможенная служба случайно? — сделал последнюю попытку догадаться я.

Тут в разговор вмешалась барышня с арбузами. Он обратилась ко мне с противоположной от Тони стороны, чтобы тот не вмешался.

— Бордарий! — шепнула она многообещающе.

Я пожал плечами и показал ей наклейку.

— Леди, он далеко не дебил, — дружелюбно сказал Тони, — он просто не владеет английским на нашем с вами уровне. Ах, да, он еще думает, что он черный…

Персиковая страшно возмутилась.

— Дебил — это вы. Вы направились на рельсы посредственной логики. По-вашему, коттарий — всего лишь владелец дачного участка. Значит, бордарий — безусловно сотрудник таможенной службы. Других вариантов быть не может. Но тем не менее это не так.

И протянула руку:

— Меня зовут Шарлотта. Шарлотта Верндль. Я преподаватель логики.

— Очень приятно.

Я и правда был польщен. Прекрасный преподаватель логики — наилучшее из из того, что могло встретиться в Англии параноикy. Хотя девушка могла оказаться кем угодно. Например, феминизированной убийцей и насильником. А звали бы ее не Шарлотта, допустим, а Дьердь. Или, скажем, Фингал.

— Давайте вначале разберемся, почему вы черный, — она с заговорщицким видом вытащила блокнот на резиночке.

— Знаете что, — я старался говорить ей в тон, показав тем самым знание правил заигрывания, описанных в «Наблюдая за англичанами» Кейт Фокс, — вначале давайте разберемся с коттариями и бордариями.

— И выясним, кто тут дебил, — перебил Тони Аццопарди.

С тем, кто тут дебил, думаю, она расщелкает за пять минут… А с этими ребятами, с бордарием и коттарием, можно разбираться хоть ночью…

— Оставите телефон? — нашелся я, нацелившись на продолжение.

— Нет, — Тони был краток и строг, — дайте ему лучше адрес кафедры.

Мне всучили визитную карточку профессора по имени Влодек. Я храню ее по сей день вместе с членскими взносами из библиотеки, игрушечными бульдогами и тому подобным трогательным барахлом из Британии.

Приеду сюда в следующий раз, думаю. Вместо Брикстона пойду к этому Влодеку (по-нашему, к Володьке, да и к Рабиновичу тоже по-нашему — по местному-то ведь он Рабиновиц, с ударением на второй слог). Эх…

Шарлотта Верндль вышла напротив вокзала Ватерлоо и послала мне воздушный поцелуй костлявой лапкой. А на сиденье подо мной остался лежать ее персик. И я подумал, точнее, мысль пронеслась: может быть, все это мне нужно? Может, выйти с Шарлоттой и ее персиками, оставив Тони Аццопарди на этом маршруте?

С этими нелепыми мыслями я заснул.

Через минуту у Тони завыл будильник. Некоторое время я пытался осознать, до чего глупо просыпаться по будильнику в стоящем в пробке автобусе бюджетных линий, но Тони было виднее. Взглянув в окно на серебряные котлы с вензелями и музыкой, он принялся пробираться к выходу — Лондон!

Выскочив сразу из двух дверей, Тони деловитым шагом направился под рыжеватую ленту рабочей изгороди. Он несся вприпрыжку, на бегу оборачивался, улыбался и что-то орал. Еще он сунул мне под нос бумажку с адресом. Она пахла кожаными труселями Рашель Козак.

Вскоре перед нами замаячила знакомая эстакада, под которой я уже однажды коротал вечера, — Бэнк-энд-Моньюмент! В былые времена я так и не удосужился заглянуть в огороженную рабочими изгородями дыру в асфальте. Это была настоящая кроличья нора.

Может, тут будет уместно перейти на стиль Джерома?

Метро — вещь довольно удобная. Впрочем, в иных странах она может быть непредсказуемой. В незнакомом метро укачивает со страшной силой. Не остается сил ни на что, кроме блевания в пакетик, пусть врачи и рекомендуют в таких случаях, наоборот, расслаблять мышцы и не блевать. Уж не знаю, что здесь первично, а что вторично.

Когда я вхожу в метро со знакомым и одновременно надежным человеком, то меня вроде бы не тошнит…

При виде лезущего в кроличью норку Тони Аццопарди мне захотелось расслабить мышцы и пуститься блевать одновременно. Меня начала бить безнадежная паника. Что уж поделаешь! Такой уж незнакомым и ненадежным человеком показался мне этот Тони.

Присоединиться к клубу