Истинное прощение. Обязаны ли мы прощать обидчиков

Семнадцать лет назад вышло первое издание этой книги. Сейчас, когда моей частной практике исполняется 43 года, я продолжаю наблюдать те же самые истины, что и тогда: когда люди переживают глубокие межличностные травмы — неверность партнера, суровое обращение родителей, ложь брата, у которого проблемы с наркотиками, детскую неблагодарность, — пострадавшая сторона часто считает прощение чересчур великодушной и неискренней реакцией. Им некуда деть ненависть и боль. Я пыталась разработать разумную модель отношений без прощения и подробно расписать, что должно произойти между двумя людьми, связанными общей обидой, чтобы истинное прощение стало возможным. На момент публикации книги я была не готова к агрессивной негативной реакции, которую у людей вызывает базовое понятие прощения.

Моя первая презентация была в Смитсоновском институте в Вашингтоне. Я отлично помню, как гордо стояла перед столом с высокой стопкой моих книг и ждала открытия заседания. Ко мне подошел мужчина лет пятидесяти, взял одну и заявил: «Прощение, посмотри-ка. Отличная тема!» Потом помолчал и сказал: «Честно говоря, я обычно не прощаю, но тема действительно важная». Он подмигнул мне, положил книгу обратно и вышел из здания.

Останься он на презентацию, он бы услышал, как я говорила: «Многие люди думают точно так же. Но, возможно, есть другой способ проработать травмы в отношениях, без прощения». Увы, он ушел задолго до того, как я подошла к микрофону.

Следующее мое выступление было на ретрите, посвященном духовному благополучию, в Беркшире. Все — и гости, и выступающие — ужинали за длинными столами. Я повернулась к сидевшей рядом женщине средних лет и спросила: «Как проходят ваши дни здесь?» Она перечислила мне свои занятия, после чего спросила: «А у вас?» Я рассказала ей, что веду семинар о прощении. Ее ответ был мгновенным и резким. «Мой муж изменил мне в этом году, — сказала она, сверкая глазами, — и в последнюю очередь мне надо, чтобы кто-то рассказывал мне, что я должна его простить. Так что позвольте сообщить вам, что, когда я увидела ваш семинар в каталоге, я как можно быстрее перелистнула страницу!»

«Именно! — сказала я, на этот раз более подготовленная к ответу. — Когда с нами плохо и незаслуженно обращаются и не думают о том, какую боль нам причинили, многих людей тошнит от мысли, что прощение пойдет им на пользу». Я сообщила ей, что на моем семинаре никто не заставит ее прощать; на самом деле ей предложат разумную альтернативу прощению. Почему бы не заглянуть на 15 минут?

Она смерила меня подозрительным взглядом и сказала: «Семинар по не прощению? Я подумаю об этом».

Мои опасения, что любая книга со словом «простить» в заголовке обречена на неудачу, только возросли, когда мне довелось встретиться с преподобным Уильямом Слоаном Коффином, капелланом Йельского университета. Я спросила его, как бы он посоветовал своим прихожанам простить чудовище, кого-нибудь вроде Усамы бен Ладена. Ответил он премило, но уклончиво, ссылаясь на определения из общепринятых концепций прощения. Он пошутил: «Я бы сказал им: если вы хотите практиковать прощение, возможно, вам стоит начать с кого-нибудь попроще».

После публикации первого издания книги «Смелость прощать и свобода этого не делать» со мной случались и другие примечательные события, показавшие мне, как близко к сердцу и нередко враждебно люди воспринимают идею прощения. Мне посчастливилось наткнуться на книгу Симона Визенталя «Подсолнух». В ней нацистский солдат спрашивает Визенталя, простит ли тот его за ужасные преступления, которые он совершил во время Второй мировой. Поговорив с несколькими религиозными и политическими лидерами, Визенталь пришел к выводу, что у него нет морального или законного права прощать других: только тот человек, которому причинили вред, может простить того, кто это сделал. А поскольку те люди были уничтожены, виновные не могли получить прощение. Я считаю, что это разумно, поскольку убеждена, что истинное прощение — наиболее действенный и очистительный бальзам для межличностных ран — должно быть заслужено и может случиться только между двумя людьми, объединенными одним оскорблением.

Но к этому я хочу добавить: есть много путей к исцелению. Вот подборка случаев из практики, когда мои клиенты описывали свои травмы в отношениях, а я предлагала им конкретные советы и упражнения, чтобы помочь залечить раны, — как с прощением, так и без него.

1. Мы с Джоном женаты четыре года, у нас двухлетний сын. Шесть месяцев назад я узнала, что Джон изменил мне с парикмахершей и она забеременела. Она решила оставить ребенка. Для меня, помимо эмоционального ущерба от этой травмы, который просто огромен, это означает еще и финансовые обязательства. Она собирается подать в суд на алименты. Я пытаюсь принять это бремя, которое нам придется нести до конца жизни, но я решительно отказываюсь разрешать мужу продолжать отношения с этой женщиной или ребенком, который у них получился. Мне жаль, я знаю, что ребенок ни в чем не виноват, но я не могу оставаться в этом браке, воспитывать нашего ребенка и чувствовать себя спокойно и уютно, если он будет проводить время с ними. Прощение? Я его не чувствую. Это очень плохо, это эгоистично?

Если партнер вам изменил, вам и так непросто выдерживать натиск стыда и стресса; если же сюда оказываются замешаны дети, ситуация становится просто невыносимой. Чтобы почувствовать себя желанной и нужной, чтобы восстановить доверие и проторить путь к прощению, пострадавшая сторона часто требует, чтобы неверный партнер оборвал все контакты с любовником и всем его окружением. Я называю это «кошерный забой» — стопроцентное исключение из жизни всех участников измены. В этом есть смысл, но порой это невозможно или просто неправильно.

Люди, пережившие тяжелую межличностную травму, такую как измена, выбирают разные пути взаимодействия с теми, кто оказался так или иначе в нее втянут, — от полного разрыва до полноценного принятия. В случае другой пары, которую я консультировала, одна из продавщиц их магазина забеременела от мужа, однако жена была на удивление внимательна к ребенку: она интересовалась его жизнью, дарила подарки на Рождество и день рождения. Впоследствии я узнала, что жена также изменяла мужу, только он ничего об этом не подозревал. Великодушие и снисхождение жены были обусловлены чувством вины в той же степени, что и состраданием или человечностью.

Что до решения пострадавшей стороны исключить любые контакты с ребенком, родившимся в результате измены, кроме разве что финансовой поддержки, назначенной судом, некоторые на это скажут: «Конечно, вы не можете исцелиться или простить, если ваш супруг продолжает близко общаться с любовницей и их ребенком. К ому-то придется страдать, и вас не устраивает расклад, при котором этим кем-то будете вы. Пусть мама найдет себе мужа, а ребенку объясняет, почему это не его настоящий отец». Подобные заявления могут показаться жестокими, но межличностные обиды — а измена стоит в их списке одной из первых — жестоки.

И последствия могут быть тяжкими. Кому-то неизбежно придется страдать.

Подводя итоги, пострадавшей стороне — в данном случае жене — я хочу сказать: будьте осторожны в стремлении восстановить справедливость, чтобы, когда вы будете наказывать своего обидчика, не пострадали невинные. И пока вы лавируете среди этих невыносимо трудных решений, стремитесь к тому, чтобы ваше поведение со всеми этими людьми соответствовало вашим ценностям и не заставило вас краснеть уже тогда, когда разрушительный эффект измены начнет сходить на нет. Если вы примете невинного ребенка своего мужа, это не значит, что вы закроете глаза на причиненный вам вред или отделаетесь легким прощением; наоборот, таким образом вы предложите мужу осознанно исправить свои ошибки и заслужить ваше прощение.

Вот к какому решению пришла эта пара: жена решила поддерживать отношения с ребенком мужа, но все свидания должны были происходить на безопасной территории — только у них дома. Муж, неверный партнер, принял ответственность за свои поступки, отказавшись употреблять марихуану ради развлечения, устроив так, чтобы любая встреча с матерью ребенка проходила в присутствии жены, и вложившись в воспитание двоих детей. Вместе пара посвятила себя укреплению отношений в контексте их расширившейся семьи.

2. Я и раньше знала, что мой муж злоупотребляет алкоголем, но недавно я выяснила, что он изменял мне с разными женщинами. Он говорит, что сожалеет, хочет исправиться и пойти на семейную терапию. Я же просто хочу развестись. У нас два сына. Он всегда будет их отцом, но с меня хватит, я не вижу смысла в сеансах. Я что-то упускаю?

Возможно. У вас может быть много причин пойти на семейную терапию. Например, высказать и понять обиды друг друга, чтобы остаться вместе и работать над укреплением брака. Или, например, заложить основы для лучших взаимоотношений после развода. Я называю этот процесс «заслужить прощение без примирения».

Вот пример. Брайан, биржевой маклер 48 лет, рассказал мне, что жизнь его летит под откос, и попросил совета, как ему выбраться. На протяжении года он почти каждую пятницу проводил в местном баре в компании алкоголя и различных женщин. Затем, в то время, когда его дети, благодаря стараниям жены Хайди, уже спали, он кое-как добирался до дома, от него несло алкоголем и сексом, и он хотел продолжать веселиться уже с женой. Когда у Хайди открылись глаза на его двойную жизнь, которую он почти не скрывал, она преисполнилась гнева и отвращения и подала на развод. Брайан пришел ко мне, и мы сформулировали его цели: обуздать его зависимости, попытаться заслужить доверие и прощение жены и пробудить в детях положительные чувства к нему.

Понимая, сколько он потерял, и, по правде говоря, стыдясь своего поведения, Брайан искренне раскаивался и попросил жену пойти с ним на семейную терапию. Она согласилась, потому что дети связывали их неразрывными узами. Но на индивидуальной сессии Хайди предупредила меня: если она почувствует, что я подталкиваю ее остаться с Брайаном, она перестанет ходить на сеансы. Для нее целью терапии было обговорить наилучшие финансовые условия, которые мог назначить суд, и поощрить почти что бывшего мужа выстроить лучшие отношения с сыновьями.

Стоит отдать Брайану должное, он упорно стремился к своим целям. Он бросил пить, записался на программу реабилитации и регулярно посещал занятия.

Он начал больше времени уделять семье, стал лучшим мужем и отцом, чем был когда-либо прежде, и возил детей на дополнительные уроки гитары, математики и в футбольную секцию. Кроме того, он внимательно выслушал Хайди и написал ей конкретное и сердечное извинение. И согласился на щедрое соглашение о разделе имущества.

Что же стало с этой парой? Да, они развелись, Хайди этот вопрос даже не обсуждала. Но на индивидуальной сессии она призналась, что, если бы ее муж попытался исправиться раньше, возможно, она бы не стала так поспешно разрывать этот брак. Такова печальная истина: порой мы должны столкнуться с суровыми последствиями своего деструктивного поведения, чтобы обрести мотивацию стать лучше для своих близких.

«Он убил моего ребенка, а потом пришел ко мне и извинился». Как в Руанде жертвы геноцида и преступники мирятся с травматичным прошлым и друг с другом

Важно не путать старания заслужить прощение с примирением. Если вы, пострадавшая сторона, допустите эту ошибку, вы можете лишить своего партнера возможности исправить содеянное, что пошло бы на благо вам и вашей семье. Помните, что пострадавшая сторона может предложить обидчику искупить свою вину, не обещая при этом совместного будущего. А обидчик может попытаться заслужить прощение, даже если больше не живет с партнером и формально ему ничем не обязан. Но поскольку родители всегда будут связаны через своих детей, их желание принять ответственность за свои ошибки определит качество жизни их семьи после развода и те установки, которые они передадут своим детям.