Прорыв политического. Почему коронавирусная выставка «Гаража» стала триумфом вовлеченного искусства и с каких позиций можно критиковать новый мейнстрим

В конце марта в «Гараже» открылась выставка «Выбирая дистанцию: спекуляции, фейки, прогнозы в эпоху коронацена», курируемая Ярославом Воловодом, Екатериной Лазаревой и Екатериной Савченко. Она оказалась не просто художественной рефлексией на актуальную тему, но и масштабным политическим манифестом: едва ли не каждая работа на выставке представляет собой законченное социальное высказывание. Журналистка «Ножа» — о том, как кураторы и отобранные ими художники осмысляют ковидную эпоху.

Отдаленные звуки сирены разрывают тревожный саундскейп, сложенный из произведений Марины Карповой и архивных импровизаций Льва Термена, светящаяся дорога подвисает над серым бетонным полом, колеблются тактильные скульптуры Екатерины Соколовской — трясутся над ними смотрители. Новая масштабная экспозиция «Гаража» немедленно погружает зрителя в темпоральность мультисенсорной тревоги, в мир причудливых бриколажей и мутантных структур: картины вырастают из черных луж, гробоподобные кристаллы покрываются бархатом, а спортивные снаряды и органы-без-тел транслируют симфонии горящих вышек 5G и поют «Светлые песни» на коллажное блэкаут-либретто Марии Мориной. Выйдя из привычного пространства музейного холла, зрители будто погружаются в глубокий псевдофольклорный лес, вроде описанного Ануфриевым и Пепперштейном в «Мифогенной любви каст». Впрочем, почему будто — одна из центральных инсталляций зала и есть лес: постконцептуалистская инсталляция группы «МишМаш» кажется на первый взгляд типичным произведением «медгерменевтов».

Фрагмент инсталляции группы «Мишмаш» «Конструктор для Дэвида Юма» (2019–2021)

Кураторы аккуратно ухватывают внезапное чувство тревоги, стремительный распад повседневности, обращающий в небытие ее привычные формы и оставляющий на ее месте случайные сочетания покинутых, предоставленных самим себе вещей и ситуаций, — то, с чем год назад столкнулись, кажется, почти все из нас.

Можем ли мы ответить на вызов этого нового мира — и каким может стать этот ответ? Первая — и самая масштабная — попытка ответить представлена в залах санкт-петербургской левой группы «Что делать?».

Звезды международного искусства Дмитрий Виленский, Ольга Егорова, Нина Гастева, Николай Олейников нечасто выставляются в России, где они куда более заметны в качестве организаторов «Школы вовлеченного искусства» — санкт-петербургской институции, вводящей будущих художников в мир арт-активизма.

Организаторами они проявили себя и в коллаборативной инсталляции «Шесть кинетических мелодий для потребного будущего». Ее название отсылает к идеям раннесоветского физиолога движений Николая Бернштейна, начинавшего деятельность в качестве одного из сотрудников Центрального института труда Алексея Гастева. Но если Гастев и Бернштейн в духе своего времени пытались исследовать и формализовать трудовую деятельность рабочего, то художники группы «Что делать?» идут дальше — и создают игровые «лаборатории», посвященные исследованию и трансформации базовых человеческих рефлексов: герои включенного в инсталляцию 45-минутного фильма учатся блевать в качестве базовой реакции на насилие, исследуют танцевальные движения шоплифтеров («освобождение товаров» рассматривается художниками как один из методов обеспечения творческой праздности), учатся дарить друг другу конфеты и детерриторизировать собственное присутствие, скрываясь за занавеской.

Читайте также

Перформанс как утопия: почему в будущем, которое придумывают современные художники, останутся приключения, но исчезнут отчуждение и труд

Это произведение могло бы быть считано в качестве дадаистского жеста, обнажающего бессмысленность и абсурдность повседневной микровласти рационального, которая подчиняет себе даже базовые жесты и интенции: ведь в «новой осознанности» героев видео место произвольности и свободы оказывается лишь в самые дальних закоулках человеческого действия — вроде импровизированной игры на тибетской чаше. Но, кажется, это прочтение неверно. Напротив, следующий радикальному большевистскому рационализму брехтовский театр «Что делать?» предельно далек от перманентной иронии или субверсивных стратегий: хирургические исследования дружбы и нежности, управления мельчайшими оттенками чувства представляют собой едва ли не политическую программу.

Место всепоглощающего капиталистического производства товара заменяет производство человеческих отношений, затрагивающее все без исключения аспекты психической жизни — и несущее с собой новый, небывалый по глубине механизм социального контроля.

Программа эта, надо сказать, вполне ожидаемая — ведь мало что так соответствует корчащемуся в пароксизмах религиозной «веры в науку» миру, судорожно пытающемуся противопоставить распространению COVID-19 мегатонны «обоснованных мер». Меры эти зачастую проистекают из математических моделей с сомнительными условиями применимости, но претендуют на тотальный контроль над базовыми механизмами человеческой жизни и коммуникации.

Кураторы и художники скорее следуют за временем, чем, например, противостоят ему или критически осмысляют его тренд — и «художественное исследование» становится одним из ключевых направлений выставки.

Фрагмент инсталляции группы «Что делать» «Шесть кинетических мелодий для потребного будущего» (2021)

Впрочем, критикуя, нельзя не отметить политичный характер выставки как таковой — следуя за мировыми художественными трендами, многие работы открыто и жестко высказываются о трендах национальных. Статичная часть инсталляции группы «Что делать?» — лишь одно из многих остросоциальных произведений, представленных сейчас в пространстве «Гаража». Она посвящена вступившим в силу за прошедший год репрессивным законам — от «закона о просвещении» и «закона о перекрытии дорог» до появления статуса «физических лиц — иностранных агентов» — и наиболее важным происшествиям, таким как экологическая катастрофа в Норильске, январские акции протеста или перегрузка системы скорой помощи во время пандемии. За абстрактными занавесками скрываются важнейшие репортажные фото прошлого года, на которых искусственными цветами вышиты номера новых статей законов: компьютерные обои скрывают кладбищенский декор новой реальности. Над зрителем возвышается динамичный барельеф-аппликация Николая Олейникова из костюмов участников фильма — последние кажутся своеобразными парашютистами, которые вот-вот совершат посадку и займутся, наконец, преобразованием мира.

Может быть интересно

Молотом дробить пролетарское прошлое! Курентзис и экс-Einstürzende Neubauten устроили в Перми радикальную честность

Из зоны вовлеченного, политичного высказывания группы «Что делать?» (напомню, что, по кураторской мысли, перемещение по выставке возможно лишь в рамках строго линейного маршрута) мы попадаем в зал, который условно можно назвать «человеческим», посвященным базовым моделям осмысления меняющегося мира.Впрочем, точнее было бы назвать его залом беспомощных игрушек. Оснащенные вай-фай-приемниками виртуальные алтайские козы, счеты в виде спирали ДНК, портрет матери художника, напечатанный на карточках Сбербанка, и деконструированные российские банкноты возвращают нас к ностальгическим состояниям наивной иронии и повседневной социальной критики старой, еще доковидной «нормальности».

Лишь к концу зала, где ирония сталкивается с мощью фантазии и реальной историей, легкий арток обретает силу.

Татьяна Эфрусси. Макет музея Алёны Арзамасской (2021)

Интересно смотрится представленный Татьяной Эфрусси макет деколониального феминистского музея Алены Арзамасской, одной из лидерок восстания Степана Разина 1670–1671 годов. Созданный будто в диалоге с инстаграмно-великодержавным хитом — музеем «Зои», сжигавшей крестьянские дома во исполнение приказа Сталина, — музей-макет Алены Арзамасской находится не в произведении современной архитектуры, но в деревенской избе и наполнен классическими для краеведческих музеев диорамами, а трехъязычная (русский, английский и эрзянский) история «русской Жанны д’Арк» — ведьмы, монашки и воительницы — одновременно ставится в контекст антифеодальных восстаний и антиколониального сопротивления народов Поволжья.

Не менее анархо-ироничным кажется мокьюментари туапсинской арт-группы «Хочешь», превращающее повседневность гаражной жизни в модернистский проект, наследующий утопическому проекту «Летающий город» вхутемасовского авангардиста Георгия Крутикова.

«Выбирая дистанцию…» наполнена зеркалами: представленные на выставке работы и даже целые залы постоянно расслаиваются, создавая множество соответствий, линий напряжения и отголосков. Так, следующий большой зал выставки не только архитектурно противопоставлен залу входному, но и является его своеобразным удвоением. Место критического исследования работы «Что делать?» занимает картография трудовых проблем некоммерческого искусства от медиаактивистского объединения «Кафе-мороженое», в которое входят левые и анархистские художники, и рабочей группы «Радикальные грезы». Место концептуалистского леса «МишМаш» занимают их эскизы к собственной инсталляции, а за «постгуманистическую тревожность» отвечают технологические объекты Кирилла Савченкова, Бориса Шершенкова и группы ШШШ. Они, в отличие от полубытовых бриколажей первого зала, уже живут собственной жизнью, претендуют на автономию и мало связывают себя с присутствием ослабшего человека (впрочем, проживающая в виртуальной реальности «пушистая печенька» Татьяны Шерстюк может и проклясть зрителя, который недостаточно уважительно сориентировался в ее личном пространстве).

Медиаактивистское объединение «Кафе-мороженое» и Рабочая группа Радикальные грёзы (2021)

Картография трудовых проблем некоммерческого искусства кажется вместе с инсталляцией «Что делать?» не только геометрической, но и смысловой осью выставки. Пространственно противопоставленные концептуализму «МишМаш», их работы кажутся символом смены художественных поколений: место галлюцинирующих наследников «Второй культуры» — неофициального искусства советской эпохи — занимают рационалистические и рационализирующие левые.

«Выбирая дистанцию…» становится триумфом этого холодно-исследовательского, нежно-отчужденного движения, десятилетиями сознательно исключаемого крупными институциями из мейнстрима российской сцены.

В этом смысле проект «Гаража» можно назвать политическим прорывом, существенно приближающим российскую художественную ситуацию к мировой.

И именно этот прорыв делает поиск подходов к публичной критике «левого искусства» максимально релевантным сегодня.

Читайте также

«Московский концептуалист — это человек, который может говорить о чем угодно, когда угодно и сколь угодно долго». Павел Пепперштейн — о рейвах, картах и Сакральном Советском Писателе

Искусство в представлении этого крыла арт-сцены оказывается не свободной игрой ребенка, не результатом воздействия вдохновения или глубинного импульса, не движением души интеллектуала, находящегося в сложных, неоднозначных отношениях с окружающей реальностью, — но частью индустриального производственного процесса, в котором бесплатное творчество означает самоэксплуатацию, а жизнь и даже содержание искусства определяется «социальным заказом» и постоянным противоборством зрителя, художественного коллектива, кураторской группы и финансирующей организации. В своей картографии «левые художники» даже не ставят вопроса о возможности отказа от включения в индустрию, приравнивая максимальный уровень независимости к опоре на гранты западных организаций. Именно эта производственность и определяет весь характер выставки, состоящей прежде всего из программных, технически совершенных, социально актуальных произведений с дорогим музейным продакшеном — при этом предельно прямолинейных, сводящихся к собственной экспликации.

Собственно творческая, неуправляемая и невербализуемая стихия сведена в большинстве представленных работ к минимуму: они не оставляют зрителя в недоумении, не оставляют вопросов, не заставляют взглянуть на мир под странным, неизведанным углом.

Искусство для «новых левых художников» — это, конечно, еще и политика. Однако вопрос о том, каков характер этой политики, какие формы политической мобилизации она — ограниченная институциональными рамками и утонченными, часто метафорическими формами — может производить и как именно эти формы мобилизации могут повлиять на текущий статус-кво распределения власти и капитала, — остается открытым. Впрочем, возможно, именно эта подвешенность и неопределенность вопроса о борьбе и есть то, что позволило этому изводу политического искусства успешно пережить все социальные трансформации, исключившие более радикальные направления художественной мысли не только из мейнстрима, но и из институционального или даже из какого-либо широкого публичного контекста. Ведь новые Александр Бренер, группа ПГ или «Война» в современном контексте кажутся совершенно невозможными.

Алиса Смородина и Алёна Шаповалова. Площадка перформансов «Тестирование способности к деантропоцентрации. Насекомое» (2021)

Зато стройных постгуманистических жестов на выставке немало, более того — им и посвящен финальный, четвертый большой зал экспозиции, находящийся в оппозиции к залу «человеческому»: Алиса Смородина и Алена Шаповалова предлагают учебный тест, в котором можно сравнить себя с насекомыми, Митя Зильберштейн и Наташа Тазбаш исследуют пустыни эпохи антропоцена и выстраивают параллели между геологической и культурной памятью, а «Театр взаимных действий» в рамках перформативной программы организует саундскейп-мессу в храме вымерших птиц и музыкальный университет, в котором можно узнать о способах межптичьей коммуникации и китайском геноциде воробьев.

Впрочем, природа природы, как и природа человека, остается для художников мирной, ненасильственной и беззубой — картины затопленной Венеции демонстрируют нам тихий и нейтральный взгляд рыб, а бунт Геи оказывается выступлением игрушечных пластиковых динозавров.

Столкнувшись с неуправляемым и безразличным к нам миром, человечество и искусство эпохи коронацена не столько принимают брошенный им вызов, не столько пытаются вступить во взаимодействие со вновь обретшим агентность нечеловеческим, сколько пытаются еще глубже запереться в удобном рациональном и всё более тонко контролируемом мире, где подлинной агентностью не обладает никто и ничто.

Путешествуя по выставке, оказываешься словно внутри облака хайповых тегов, где «образы массовой культуры» сменяют «забытые оккультные общества», на их место приходят «записи речи при шизофазии» и «этика постгуманизма», а венчают этот список поисковых запросов студентов ВШЭ «трансгендеры, обсуждающие Агамбена в ходе квир-водевиля». Всё это, разумеется, блестяще соответствует повестке музея «Гараж», ориентированного прежде всего на популярную репрезентацию современной художественной мысли для широкой городской аудитории. Но иную может оставить и в недоумении — поскольку живое биение мысли и чувства за этой репрезентацией разглядеть оказывается довольно сложно.

Митя Зильберштейн и Наталия Тазбаш SiNai (2020–2021)

Эта ситуация находится в разительном контрасте с контекстом, представленным на предыдущей мегавыставке «Гаража» — триеннале «Красивая ночь всех людей», выставке не столько темпоральной, сколько пространственной, где кураторы, устранившись от отбора, предоставили его представителям художественного сообщества.

Место совершенного продакшена, четко определенных маршрутов и программных произведений было занято многообразным и хаотичным полем свободных художников, не запирающих себя в рамках ни одной из актуальных концепций (а порой и вовсе не знающих об их существовании). Но, вероятно, в атмосфере подпольной квартирной галереи большой музей долго существовать не может — так что за триеннале последовал вполне классический «популяризаторский проект».

Читайте также

«Генеральная репетиция», или Как капиталисты от искусства присваивают освободительные теории

Проект, однако, в качестве продукта предельно качественный — и предлагающий масштабное, эмоционально вовлеченное, более того, эмоционально изматывающее художественное путешествие по наиболее актуальной проблематике современности.

Даже само преследующее зрителя чувство напряжения максимально точно соответствует истории последнего года — кажется, неслучайно единственной работой, предоставляющей посетителю возможность отдыха, оказывается генеративная видеоинсталляция «Флаталити» Михаила Максимова, располагающая аудиозаписи речи ментально- и нейроотличных людей внутри виртуальных ландшафтов, представляющих собой разные регионы России.

Покой в эпоху коронацена оказывается возможен только в безумии.


Фото:
— Вид экспозиции выставки «Выбирая дистанцию: спекуляции, фейки, прогнозы в эпоху коронацена». Музей современного искусства «Гараж», Москва. 2021Фото: Юрий Пальмин© Музей современного искусства «Гараж»
— Assuming Distance: Speculations, Fakes, and Predictions in the Age of the Coronacene, installation view, Garage Museum of Contemporary Art, Moscow, 2021Photo: Yuri Palmin© Garage Museum of Contemporary Art
Коронавирус