«За любую вину ни по уху, ни по глазам не бить»: почему «Домострой» — не учебник домашнего насилия
Почти все памятники русской литературы XVI века сегодня известны только специалистам, но «Домострой» — исключение: ему посвящают научно-популярные лекции и ролики в тиктоке, на него даже ссылаются авторы школьных учебных программ. Для кого была составлена эта книга, о чем она рассказывает и правда ли, что «Домострой» учит домашнему насилию?
Как появился «Домострой»?
Как и многие памятники той эпохи, «Домострой» складывался постепенно. Большинство исследователей считает, что основная часть книги, включавшая более шестидесяти глав, возникла в середине XVI века. В ней обычно выделяют три раздела: о «духовном строении» (наставления о том, как молиться и участвовать в религиозных ритуалах), о «мирском строении» (об отношениях в семье и ближнем круге знакомых) и о «домовном строении» (советы по ведению хозяйства).
Анализ языка показывает, что эту часть книги, скорее всего, составил один человек. С уверенностью можно сказать, что это был мужчина. Он осознанно обходит вниманием те сферы, в которых тогда могла разбираться только женщина, — деторождение или отношения невестки и свекрови, да и свидетельств о том, что женщины участвовали в создании подобных сочинений, не осталось.
Мы не знаем ни его имени, ни подробностей биографии. Ученые могут лишь строить предположения: кто-то считает его служащим одного из приказов, кто-то — необыкновенно образованным купцом, а кто-то — и вовсе иностранцем, хорошо знавшим язык Московской Руси.
Куда больше известно о составителе «Послания и наказания [наставления] от отца к сыну», которое переписчики-редакторы вскоре присоединили к основному тексту. Сильвестр был священником кремлевского Благовещенского собора и одним из сподвижников молодого Ивана Грозного. До какой степени он мог влиять на решения государя, до сих пор обсуждается. Сильвестр многое сделал для культурной политики Москвы середины XVI века. Например, ему подчинялись иконописцы, работавшие в московских церквях после страшного пожара 1547 года. В XIX веке Сильвестра называли составителем всего текста «Домостроя», но сегодня считается, что он написал лишь «Послание…». В нем он повторил основные принципы книги и заявил, что сам придерживался их, показав это на примерах из своей жизни.
Читайте также
Последними в книгу вошли несколько «технических» глав. Это длинные перечни блюд, которые разрешалось подавать на стол в зависимости от времени года. Разнообразие повседневной пищи, даже постной, удивляет и сегодня:
«В Успенский пост к столу еду подают рыбную. Подается капуста кислая с сельдью, икра различная ставится рядом, белужья спинка вяленая, лососина с чесноком подается дольками, осетрина шехонская, белорыбица, семга сушеная, спинка осетрины да стерляжья, сельдь копченая, щуки копченые, стерляди копченые, лещи копченые, спинка семужья…».
Это лишь начало перечня, затем в тексте появятся «шейка лебяжья с шафраном», студень из рябчиков и множество видов пирогов. Рацион, описанный в основном тексте книги, куда скромнее. Исследователи считают, что такие «меню» предназначались для элиты, например для бояр, — но кто именно составлял эти списки, мы не знаем. Часть перечней блюд и вовсе могла быть переводной. Роскошью поражает и описание подготовки к свадьбе в одной из последних глав: комнаты, украшенные атласом и бархатом, дорогие подарки, затканная золотом одежда.
Кто читал «Домострой»?
Сегодня можно услышать, что «по „Домострою“» жила вся Московская Русь — от крестьян до государя. Но кто на самом деле читал этот текст? Очевидно, это были обеспеченные люди. «Домострой» до середины XIX века существовал только в рукописях, а созданные вручную книги стоили дорого.
К счастью для историков, многие владельцы книг оставили на них свои имена. Исследовательница Кэролин Паунси, изучая рукописи «Домостроя», обнаружила на них более шестидесяти имен владельцев, причем около пятидесяти надписей сообщают еще и об их положении в обществе. Примерно половину составляли «служилые люди», в основном военные и несколько канцелярских служащих. Треть владельцев принадлежала к духовенству, в основном «белому»: живущие в миру обращались к «Домострою» чаще монахов. Почти все, кто входил в оставшиеся 20%, были купцами. Впрочем, Паунси считает, что купцов среди владельцев могло быть и больше, — книги часто гибли в пожарах. Более ранние рукописи чаще принадлежали «служилым людям», а начиная с конца XVII века «Домостроем» всё чаще интересуются купцы и духовенство.
Итак, «Домострой» читали люди далеко не бедные, многие из них — высокопоставленные. Например, одна рукопись принадлежала князю Кириллу Шехонскому. На высокое положение читателей указывают и некоторые детали текста. Скажем, «доброй жене» книга не разрешает сплетничать «ни о княгинях, ни о боярынях, ни о соседях», даже если у нее будут выпытывать «с пристрастием». Если эта женщина и не входила в круги элиты, она могла обладать сведениями о них.
Рекомендации книги говорят и о богатстве ее адресата. Его дом — не просто отдельно стоящее здание, это целый хозяйственный комплекс, способный обеспечить практически все нужды семьи, включая большую часть пищи и одежды.
В этом доме немало слуг: например, приготовлением пищи заняты «и повара, и пекари, и стряпухи». «Домострой» описывает мельчайшие детали бытовых процессов: так, посуду для молока перед дойкой нужно обмыть, протереть и высушить. Конечно, хозяева не оттирали посуду сами, но знание всех подробностей помогало контролировать слуг.
Может быть интересно
Читатель «Домостроя» — горожанин. Составитель книги предполагал, что у этого человека может и вовсе не быть земли за пределами города. Есть отдельная глава о том, как в такой ситуации делать запасы на весь год: что придется купить, а где можно обойтись своими силами. Например, дома вполне реально было держать столько свиней, чтобы мяса, сала и потрохов всем домочадцам хватило до весны.
«Домострой» предназначался прежде всего для обеспеченных городских жителей — они и стали его читателями. Вероятно, первыми с книгой познакомились москвичи: самые древние сохранившиеся рукописи созданы в столице. Так можно ли говорить, что «по „Домострою“» жила вся Московская Русь? Кэролин Паунси считает: хотя «Домострой» — действительно важный документ эпохи, его непосредственное влияние на общество часто преувеличивают. Большая часть населения Руси не только не читала его (по понятным причинам), но и не нуждалась в инструкциях по управлению богатым домом. А общие для всех христиан принципы, выраженные в «Домострое», — например, необходимость почитать родителей, — люди усваивали из других источников.
О чем рассказывает «Домострой»?
Этот памятник — часть европейской средневековой традиции сборников правил и наставлений на все случаи жизни. Похожие сочинения были известны и в Западной Европе, и в Византии. Разброс тем в них может показаться современному читателю даже слишком широким. В «Домострое» есть рекомендации и о том, «как христианам веровать во Святую Троицу и Пречистую Богородицу», и о том, «как держать на сеновалах сено». Это не кощунство и не небрежность составителя текста, а принципиальное решение.
Для христианина той эпохи вся жизнь — это путь либо к Богу, либо прочь от Него, третьего не дано. Поэтому процесс духовного совершенствования не ограничивался стенами церкви и минутами молитвы. Нравственным правилам подчинялись все действия, даже самые простые бытовые заботы. В облике дома и поступках его обитателей отражался их ежедневный труд на этом пути к Богу. Кэролин Паунси пишет:
«В мире „Домостроя“ в соленых грибах и чистой соломе душа проявлялась так же явно, как и в благотворительности».
Вот что говорит сам «Домострой»:
«У добрых людей, у хозяйственной жены дом всегда чист и устроен, — всё как следует и припрятано, где что нужно, и вычищено, и подметено всегда: в такой порядок как в рай войти».
Этот земной бытовой «рай» не просто приятен глазу, он дает надежду на истинный рай после смерти.
Читайте также
Главный принцип жизни дома по «Домострою» — всё должно быть на своем месте, и каждый выполняет свои задачи так хорошо, как только может. Дети подчиняются родителям, те заботятся о них. Слуги делают всю необходимую работу, хозяева контролируют ее качество и обеспечивают слуг всем необходимым. Все обитатели дома должны стараться сохранять честь семьи и за пределами дома вести себя так, чтобы никто не сказал о них дурного: не сплетничать, не воровать, не напиваться допьяна.
Хозяин дома несет ответственность не только за то, чтобы все домочадцы, включая слуг, были одеты и накормлены. От его решений зависит, будут ли спасены их души после смерти, обретут ли они вечную жизнь или отправятся на вечную муку. Бремя их проступков ложится на плечи хозяина.
Например, если слуги воруют, значит, им не хватает на жизнь того, что выделяет господин, — следовательно, он живет не по средствам и его просчет подтолкнул другого человека покуситься на чужое, то есть совершить грех. Если к воровству подтолкнул не голод, а жадность, виноват вновь хозяин дома: в его обязанности входило донести моральные нормы до слуг, как до собственных детей.
Получалось ли соблюдать все правила на самом деле? Вряд ли. Жизнь, описанная в «Домострое», — не столько образец реалий XVI века, сколько идеал, к которому можно было лишь стремиться. Время от времени несовершенная реальность прорывается в текст: были там и вороватые слуги, и пьяные гости, и купцы-мошенники, и осуждаемые церковью, но любимые в народе знахари и гадатели.
«Домострой» — за домашнее насилие?
Сегодня нередко говорят о жестокости рекомендаций «Домостроя» по отношению к женщинам и детям. Один из самых печально известных фрагментов книги посвящен телесному наказанию: если слуги, дети или жена провинились и вразумить их словами не удалось, «Домострой» советует хозяину дома «плетью постегать, по вине смотря». Увы, реальность XVI–XVII веков и здесь оказалась куда более суровой, чем книга. Составитель «Домостроя» не придумывает жестокие правила, — напротив, выстраивая идиллическую картину идеального дома, он изо всех сил пытается смягчить существующее положение.
Книга подчеркивает, что телесное наказание — крайняя мера, применять его можно было лишь «за великое и за страшное ослушание и нерадение». Далее перечислено, чего делать ни в коем случае нельзя:
«За любую вину ни по уху, ни по глазам не бить, ни под сердце кулаком, ни пинком, ни посохом не колотить, ничем железным или деревянным не бить».
Сам этот перечень говорит о том, что побои в семье — куда более жестокие, чем советует «Домострой», — были реальностью.
По словам историка Нэнси Коллманн, об этом говорят и данные более поздних судебных процессов. Например, в 1692 году крестьянин из Белозерского уезда избил свою жену так сильно, что она болела две недели и затем умерла. В ходе расследования крестьянин заявил, что наказывал жену за неповиновение и не предполагал, что она умрет от побоев. То же самое он подтвердил под пыткой. Убийство признали непреднамеренным, поэтому преступник был наказан кнутом и отпущен на поруки, заплатив штраф. Коллманн пишет, что такие преступления чаще всего карались относительно мягко.
Насилию благоприятствовала сама строго иерархическая структура семьи. Историк приводит еще один пример: в 1679 году в том же уезде жена некого Михаила Семенова сбежала из дома к матери и брату и рассказала, что ее постоянно били не только муж, но и свекровь, деверь и золовка. По словам женщины, подначивала всех именно свекровь. Возможность безнаказанно применять насилие была у тех, кто находился выше в иерархии семьи, здесь был важен не столько пол, сколько эта позиция. Коллманн указывает: больше всего о положении жены в этой семье говорит тот факт, что жалоба поступила не из-за насилия над ней, а из-за оскорблений и побоев в адрес ее матери, вдовы Варвары, которая пришла к родственникам обсудить ситуацию. При этом преступления «низших» в иерархии членов семьи наказывались намного строже.
Соборное уложение 1649 года предписывало за убийство родителей карать смертью, а за убийство сына или дочери — годом в тюрьме.
«Домострой» создавался во времена, когда и домашнее насилие, и телесные наказания были нормой. Вопрос о том, может ли хозяин бить домочадцев, не ставился вовсе, — составитель книги мог призывать только к тому, чтобы максимально смягчить наказание.
Впрочем, говоря о любых связях «Домостроя» с историческими реалиями, стоит учитывать и то, что он содержал множество заимствований из авторитетных текстов, в первую очередь из Священного Писания. Это общий принцип русской литературы того времени, унаследованный от Средневековья: слова книжника чего-то стоят только в том случае, если они подтверждены опытом мудрецов прошлого. Такие заимствования возникают и там, где «Домострой» говорит о наказании детей. Главы книги, посвященные этому вопросу, содержат множество цитат «от притч», то есть из Книги притчей Соломоновых и Книги премудрости Иисуса, сына Сирахова. Из последней дословно взята, например, известная рекомендация «Домостроя»:
«И не дай ему [ребенку] воли в юности, но сокруши ему ребра, пока он растет».
Так в текст проникали следы отношения к воспитанию, свойственные не Московской Руси XVI века, а совсем другому обществу.
Воплощались ли идеалы строгого воспитания в реальность? Не факт. Вот что писал о Московской Руси путешественник и дипломат XVII века Якоб Рейтенфельс:
«Заботе о правильном воспитании детей <…> отводят последнее место, так что дети подрастают у них на полной свободе и распущенности. <…> они становятся лентяями, неотесанными, приобретают чудовищные привычки, никогда почти ничего честного не делая и не помышляя даже о лучшем образе жизни. Отцов они уважают весьма мало, матерей — едва ли уважают вообще».
Безоговорочно доверять Рейтенфельсу тоже не стоит, он явно сгустил краски, — истина, скорее всего, где-то посередине.
Кто придумал «домостройную Русь»?
Внимательно изучая текст «Домостроя», можно увидеть, что многие наши представления об этой книге не соответствуют действительности. Но когда «Домострой» стал символом косного и жестокого прошлого?
Большая часть стереотипов о книге возникла вскоре после того, как текст впервые напечатали, — в середине XIX века. Памятник обсуждали не только ученые, он быстро нашел и более широкую аудиторию.
Писатели и публицисты использовали его образы для выражения собственных идей. Вот как позже описал эту атмосферу публицист и литературный критик Николай Шелгунов:
«Мы очень негодовали на этот мешающий нам глухой и тупой мир безграничного самодурства <…>. Домострой царил у нас повсюду, во всех понятиях, во всех слоях общества, начиная с деревенской избы и кончая помещичьим домом. Везде ходил домостроевский „жезл“, везде в том или ином виде сокрушались ребра или вежливенько стегали жен и детей плеткой (советы Домостроя), — везде, с первых же шагов жизни, человек чувствовал, как его во всем нагнетали и принуждали…»
Интересно, что к «Домострою» критически относились и западники, и славянофилы.
В ХХ веке положение не изменилось. Это заметно, например, по словарям: если словарь Даля еще сохраняет традиционные толкования слова «домострой» как «домохозяйство, домовний обиход, наблюдение за порядком в дому», то словарь Д. Н. Ушакова в 1934 году определяет «домостроевский» как «патриархально-суровый, косный, и грубый (о семейном быте)». Ученые продолжали исследовать памятник, но стереотипы о нем уже прочно закрепились и мало изменились с тех пор.
Может быть интересно
Возвращение в Марфуткин кабак: пьянство в Москве от Ивана Грозного до наших дней
Сегодня мы знаем и о «Домострое», и о жизни Московской Руси намного больше, чем исследователи и публицисты XIX века. Его уже нельзя считать объективным и беспристрастным «зеркалом» всей допетровской эпохи, как думали когда-то. Эту книгу писали для высших слоев общества, и составители выразили в ней прежде всего свои представления об идеальном доме, подкрепив их фрагментами Священного Писания.
«Домострой» — прекрасный, богатый деталями исторический источник для тех, кто изучает, как люди той эпохи смотрели на мир, на какие идеалы ориентировались и какие правила нарушали. Но важно не забывать, что эта книга создавалась в обществе, совсем не похожем на наше, и включала фрагменты еще более древних текстов. Стереотипы о ней тоже возникли в определенной исторической ситуации. Учтем и то, что сами современники «Домостроя» вряд ли неукоснительно соблюдали его правила. Так что читать и исследовать его, разумеется, стоит, — а вот скопировать его нормы сегодня, в изменившемся мире, вряд ли получится.