Прирожденные киборги. Почему мы — это не только наше тело
Мое «я» — это мой организм, мой мозг или же вся совокупность предметов, информационных ресурсов, взаимодействий и систем, составляющих важную часть моей деятельности? Философы и исследователи отвечают на эти вопросы очень по-разному, и сегодня Максим Мирошниченко, сотрудник Центра истории идей и социологии знания ИГИТИ им. А. В. Полетаева ВШЭ, рассказывает на «Ноже» о гипотезе расширенного познания — последнем из упомянутых выше подходов.
Где я? Где пролегают границы между моим телом и внешним миром? Ограничивается ли мое сознание моей кожей или оно может быть выгружено на какой-нибудь внешний носитель? Когда мои пальцы обхватывают ручку, чтобы фиксировать приходящие в голову мысли, делать зарисовки и визуализировать приходящие аналогии, то кого здесь можно считать субъектом мысли? Допустим, это я. Но кто здесь этот я? Бесплотный разум, помещенный в темницу тела, управляющий им как бортовой компьютер и использующий его в своих целях? Одушевленное тело с репертуаром привычных действий и жестов? Или же сборка из тела, ручки, бумаги и их взаимодействий?
Все эти вопросы склоняют некоторых исследователей-когнитивистов к предположению: субъект мысли и действия — это не человек, а гибрид из биологического тела и технологических приспособлений. Данная гипотеза получила название расширенного познания (extended cognition).
Читайте также
«Мясные машины», или Яблоко раздора когнитивизма
В чем же состоит его расширенность? Известно, что когнитивная наука понимает познание как получение и обработку мозгом информации. Мозг уподобляется цифровому компьютеру, который производит символические вычисления. Это стандартная метафора для мейнстрима когнитивной науки. Говоря философски, из нее следует тезис функционализма: когнитивное состояние системы определяется его функциональной ролью в сети других состояний этой системы. Проще говоря, не важно, что я переживаю субъективно, когда вижу красное яблоко, важны те операции, которые производит мозг, чтобы получить образ красного яблока, обработав визуальную информацию.
Эти операции могут быть реализованы не только в «мясных машинах», но и в искусственных системах. Идея множественной реализуемости гласит, что такие функциональные состояния могут быть реализованы на различных физических носителях. Отсюда возникает энтузиазм вокруг искусственного интеллекта: если когнитивные процессы не зависят от своего физического субстрата (белковой жизни), то они могут быть эмулированы в технологических агентах. Или же по меньшей мере их можно хотя бы частично выгрузить на внешние носители, с которыми мозг мог бы образовать динамическую связь.
«Евангелисты» расширенного познания Энди Кларк и Дэвид Чалмерс пытаются примирить функционализм с идеей о том, что ключевую роль в когнитивных процессах играет тело — воплощенным познанием. Адепты воплощенного подхода считают, что характер познания зависит от того, каким телом обладает познающий. В связи с этим когнитивные операции не сводятся к формальным символическим операциям в мозге, а осуществляются в устойчивых сенсомоторных паттернах. Потому сознание находится не в голове, а в определенном смысле рассредоточено по всему телу.
В противовес этому для расширенного познания истина о сознании находится где-то посередине между абстрактными нейровычислениями и их «сгущением» в сенсомоторных схемах тела.
Мозг — действительно компьютер. Но чтобы вынести часть вычислений наружу, ему нужно тело, границы которого податливы и пластичны. А потому единицей познания является система «мозг — тело — мир», по природе склонная к расширению и обогащению связей.
Микрофлора нечистого разума
Вам знакомо чувство дыры в голове, когда вы теряете телефон или тетрадь с важными записями? Ведь мы доверяем этим подручным вещам часть своей памяти, заносим туда какие-то мысли, чтобы не забыть. Человеческая память имеет ограниченные ресурсы, и было бы неплохо ее как-то расширить.
Я, печатающий сейчас этот текст на своем ноутбуке, не представляю, как буду жить, если у меня его отнять. Если он сломается, то я буду страдать так же, как если бы мне ампутировали часть мозга — так много значимой для меня информации он хранит. За несколько лет мы образовали с ним единую экосистему, он пропитался образцами микрофлоры моего организма. А может быть, он даже хранит на своих поверхностях образцы вирусов, которые я могу переносить. Действительно, я и мой ноутбук — нечто единое.
Когнитивные системы склонны к расширению своих границ. Часто это объясняют особого рода «ленью», свойственной мозгу. Так, в одном из исследований испытуемые выполняли задание по перемещению цветных блоков из одной зоны экрана в другую. С помощью айтрекинга было обнаружено, что они смотрели на перемещаемые блоки дважды: непосредственно перед и сразу после перемещения.
Может быть интересно
Почему так происходит? Исследователи предположили, что при взгляде на объект мозг «запоминает» только один вид информации: или цвет, или форму. Ему требуется смотреть на один и тот же объект дважды, связывая пространственную информацию и информацию о цвете по ходу выполнения задания. Мозг как бы доверяет хранение информации цветным блокам — по сути, он использует их в качестве внешних накопителей данных. При первом взгляде на объект он «запоминает» только его цвет. Информацию о форме он «извлекает» уже при втором взгляде, делегируя ее хранение самому этому объекту. Это означает, что мозгу не нужно «запоминать» всю требуемую для исполнения задачи информацию, поскольку он перепоручает ее хранение доступным накопителям, откуда в случае необходимости ее можно будет «вытащить» и «распаковать».
Следовательно, решение когнитивных задач можно распределить между мозгом и внешними ресурсами. К примеру, вместо того чтобы запоминать номера телефонов и дни рождения всех друзей, мы заносим их в телефонные книжки смартфонов, которые лучше «запоминают» эту информацию, чем наша память. В более общем смысле исследователи утверждают, что небиологические информационные ресурсы могут быть временно или долгосрочно «вживлены» в исполнение когнитивных задач. Мозг «ленится» и потому склонен сбрасывать часть когнитивной нагрузки на вещи из внешней среды, которые могут быть вовлечены в нейровычислительные процессы.
Рассеянные обезьяны и тактильные интерфейсы
Другой яркий пример когнитивного расширения — интерфейс «мозг — компьютер». В одном из исследований ученые имплантировали в лобную и теменную доли мозга обезьян по несколько сотен электродов. Эти участки мозга ответственны за движения рукой и кистью, а электроды позволяли отслеживать их активность.
Обезьян учили управлять объектами на экране с помощью джойстика. Электроды отслеживали активность мозга, соответствующую движениям обезьяны. Затем джойстик отсоединялся, но паттерны нейронных импульсов, ответственные за управление курсором, сохранились в мозге. После этого они посылались в компьютер, который отдавал команды руке-манипулятору. Движения механической руки влияли на перемещение курсора на экране точно так же, как джойстик.
Подопытным потребовалось какое-то время, чтобы научиться управлять механическим манипулятором. Их мозгам нужно было совладать с физическими свойствами этой «руки» и небольшой задержкой между посылаемой мысленной командой и исполняемым движением.
Со временем свойства манипулятора оказались «вживлены» в телесную схему обезьяны, и это позволило ей управлять рукой силой мысли.
Было отмечено, что благодаря взаимодействию обезьяны с интерфейсом «мозг — компьютер» в лобно-теменных участках мозга возникли долговременные изменения. Произошла реорганизация участков мозга, ответственных за исполнение двигательной активности. Другими словами, мозгу обезьяны пришлось научиться управлять этим расширением, включив его в телесную схему. А это привело к тому, что животное научилось управлять механической рукой как своей собственной — как, например, в этом видео.
Читайте также
Для сторонников расширенного познания это значит, что нервная система и тело пластичны и модифицируемы. Они способны изменять свою организацию и динамические паттерны, «вживляя» в себя искусственные объекты и инструменты. Система «мозг — тело — мир» способна произвольно подключать к себе элементы среды, распределяя и упрощая исполнение познавательных задач. Точно так же, как мозг пластичен и адаптируется к новым условиям, привычкам и навыкам своего «пользователя», тело способно расширяться и рассеивать свои границы при помощи инструментов и артефактов.
Открытие способности мозга «вживлять» в телесную схему инструменты и артефакты уже получило применение в оборонной отрасли. К примеру, в оснащение ВМФ США стали внедряться тактильные летные костюмы. Это жилеты, состоящие из пояса и сбруи, которые снабжены вибрационными щитками. Пилоты вертолетов используют костюмы как особые системы обнаружения, работающие на основе тактильных ощущений. Щитки, вшитые в костюм, подают телу летчика сигналы о направлении полета. Например, если вертолет кренится влево, то щитки в левой части тела пилота активируются и оповещают о положении машины. Чтобы сменить направление движения, пилоту достаточно двинуться в другую сторону. Система отреагирует на его движения, «считав» телесные сигналы и переведя их в команды системе управления вертолетом.
Такая вибрационная сигнальная система позволяет даже неопытным вертолетчикам исполнять сложные навигационные задачи, например, неподвижно парить в воздухе. С ней можно летать даже вслепую, полагаясь только на свои тактильные инстинкты и на то, как мозг воспринимает пространственные сигналы. Тактильный летный костюм работает интуитивно и помогает человеку и пилотируемому им аппарату «срастись» и образовать единую, слаженно работающую систему, а заодно — снизить количество аварий из-за потери управления при плохой видимости.
Пилот, носящий «умный» жилет, ощущает вертолет как расширенное тело, которое включено в положительную обратную связь с телом пилота.
Расширенные мы — от морской навигации к социальным институтам
Расширить можно не только индивида, но и коллектив, который пытается выполнить какую-нибудь большую задачу. К примеру, когнитивный антрополог, моряк и серфингист Эдвин Хатчинс исследовал, как работает экипаж военного корабля для навигации в открытом море. Это нетривиальная когнитивная задача, с которой одному человеку не справиться: для морской навигации требуется соотнести данные о движениях небесных тел и местоположении судна с уже составленными ранее картами, да еще и учесть возможные погрешности в них. Всё это нужно для того, чтобы сконструировать картину открытого моря с высоты птичьего полета, на которой будет строиться маршрут движения судна.
Здесь нужен большой коллектив, в котором глобальная задача разбита на сравнительно простые подзадачи. Когнитивный агент здесь — большая интегрированная система, которая предполагает совместное исполнение подзадач, подключающее людей, аппараты и процедуры. А ее вычислительная мощность превышает возможности каждого члена экипажа по отдельности. Получается, что с точки зрения идеи расширенного познания разработка морской карты похожа на вычисления в аналоговом компьютере.
Информация циркулирует между членами экипажа разных рангов, корабельной инфраструктурой и их ситуативно возникающими сборками и дробится на множество связанных операций, рассеянных на борту корабля.
Может быть интересно
Не мозгом единым. Как тело участвует в когнитивной деятельности человека
Такая же сверхиндивидуальность присуща и более привычным повседневным практикам. Чтобы, к примеру, узнать специфику исполнения того или иного закона, требуется целая инфраструктура, которая обеспечила бы среду использования этих абстрактных норм и правил. Нужны система кодифицированного права, люди, обеспечивающие правоприменение, а также социальные институты, которые учреждаются и поддерживаются правовыми нормами. В этом смысле социальные институты тоже служат расширениями человека, поскольку накапливают в себе информацию, готовую к выгрузке и обработке без ее запоминания индивидом. К примеру, я могу не знать весь массив законодательных актов, но могу обратиться к субъектам, которые знают их и могут показать, как именно они претворяются в жизнь. Так формируются образования, которые философ Шон Галлахер довольно двусмысленно называет ментальными институциями.
Следовательно, расширенное познание позволяет совершать действия, которые не могут быть осуществлены одним человеком. Но здесь же кроется и трудность, ведь принято считать, что расширение происходит преимущественно за счет неодушевленных предметов. Тогда как трактовать расширение когнитивных процессов за счет объективации других людей? К тому же мы знаем, что в истории были и остаются целые периоды, когда социальные группы низводились до статуса вещей. Этот вопрос пока что остается открытым, но кое-какие подвижки в сторону рефлексивного, социально-критического использования расширенного познания уже есть.
Становясь экосистемой: когнитивистский киберпанк
Австралийский художник Стеларк в одном из своих проектов прирастил себе механическую третью руку, которая управляется командами его мозга. Команды руке посылаются через электроды в местах крепления мышц ног и брюшной полости — точно так же, как у подопытных обезьян, вооруженных искусственными манипуляторами. Более того, датчики на кисти третьей руки посылают тактильные сигналы остальному телу. Благодаря этому со временем художник стал ощущать эту руку как «родную», послушно выполняющую произвольные команды.
Некоторые психологи утверждают, что на ранних стадиях развития младенцы учатся управлять своими неподконтрольными и беспорядочно двигающимися конечностями. Требуются время и усилия, чтобы совладать с собственным телом. По сути, в своем эксперименте Стеларк заново прошел эти стадии психофизиологического развития, вырастив еще одну конечность.
Читайте также
Здесь, конечно, напрашиваются аллюзии на трансгуманизм и другие учения о совершенствовании человека. Может быть, отчасти вдохновляясь опытом Стеларка, сторонники расширенного познания подыгрывают этой ассоциации. К примеру, Энди Кларк вводит плохо переводимое понятие wideware, по аналогии с software (программным обеспечением), hardware (аппаратным обеспечением) и wetware (нейрофизиологическим субстратом их взаимодействия). Чтобы понять, что оно значит, представьте себе среду, в которой каждый индивид «рассеивается» в сети технических приспособлений. Соответственно, границы между индивидами и их окружением становятся проницаемыми.
Это немного похоже на интернет вещей, только каждая вещь подключена не только к остальным вещам, но и к мозгам своих пользователей, которые осуществляют контроль за всеми сетевыми процессами. Набор подключаемых объектов, процессов и накопителей информации ничем не ограничен, мозг может образовывать интерфейсы с чем угодно — отсюда и название протокола wideware. В такой технобиологической экосистеме сложно провести границу между индивидами и их технорасширениями.
Пока что работа таких технологических или биологических расширений выглядит как спонтанный процесс, ведомый лишь биологическими стремлениями «ленивых» мозгов. Но что, если мы сможем направленно расширять свои когнитивные способности? Можно предположить, что мы станем киборгами, биомашинными гибридными системами.
Киборгичность здесь не нужно понимать в смысле трансгуманистического призыва к совершенствованию человеческой природы. Нет такого набора вечных и неизменных характеристик, которые формировали бы человека и которые будто бы нужно преодолеть. Наоборот, сторонники расширенного познания считают, что человек по природе склонен к трансформациям и пересборкам и не привязан ни к каким характеристикам. Фокус состоит в том, что человек — это прирожденный киборг.
Мы всегда были гибридами, а не стали ими в какой-то момент. Расширенность не предполагает, что когда-то познание было нерасширенным. Культуры прошлого мы можем восстанавливать по остаткам артефактов. А если учесть, что артефакты были включены во взаимодействия с телами и мозгами, то мы получаем новую точку входа в историю человеческой культуры. Археолог Ламброз Малафурис, вооружившись идеей расширенного познания, предполагает, что возникновение разума у человека напрямую связано с производством орудий труда, потребовавших соответствующих изменений в физиологии мозга и сенсомоторных паттернах.
Символическая культура и создание артефактов были и остаются неизбежными «вживлениями» в когнитивную эволюцию человечества.
Сама логика этой эволюции предполагает редизайн наших тел и разумов, обогащение аппарата восприятия и ускорение мышления. Вся история материальной культуры, в сущности, была свидетельством этому: от возникновения линейного письма и до нейроинтерфейсов мы неосознанно оптимизировали вычислительные процессы наших мозгов, вынося их в распределенные инфраструктуры познания и выращивая настоящие технобиологические экосистемы.
Расширение неизбежно, ведь я не могу представить самого себя как чистую «мясную машину»: любое мое действие предполагает обращение к артефактам, социальным институтам и коллективным практикам. Мы всегда были гибридными, биомашинными системами. Если мы в какой-то момент утратим свою технологическую инфраструктуру, то перестанем быть самими собой, даже если успеем переизобрести себя в радикальной, «расчеловечивающей» инженерии. В качестве примера приведу яркую цитату из посткиберпанк-романа Чарльза Стросса «Акселерандо»:
В Солнечной системе живут примерно десять миллиардов человек — и каждое сознание окружено гигантским экзокортексом распределенных агентов. Эти ветви их личностей, берущие начало в их головах, обитают на облаках сервисной пыли — состоящей из тех же бесконечно гибких вычислительных элементов размером с пылинку, из которых построены и их жилища. Туманные глубины, озаряемые широкополосным мерцанием, полны жизни, а большая часть земной биосферы, наоборот, законсервирована для сохранения и последующих исследований. На каждого человека приходится по миллиарду электронных агентов, несущих информацию к самым дальним уголкам адресного пространства мысли и обратно.
Если взглянуть на расширенное познание в более широкой перспективе, то получается, что эта философская гипотеза предлагает своего рода киберпанк, но методологически ориентированный на научную фантастику. Представьте себе, каким может быть наше будущее, если мы сможем сделать себя объектами инженерии и перекалибровки. Это не трансгуманизм, это скорее постгуманизм: мы никогда не были людьми, ставшими киборгами. Мы всегда ими и были, мы — прирожденные киборги, а наша природа — пластичность системы мозга, тела и мира, пересобирающейся на лету.