Жевалка, вставалка и ритуальный антиязык. Краткий гайд по языковым табу от австралийских пустынь до польских лесов

Мы предупреждаем коренных жителей Австралии и Северной Америки о том, что в статье упоминаются имена умерших людей и обсуждаются детали секретных ритуалов.

Его жена в интересном положении — в каком таком она положении? После продолжительной болезни… — что это за болезнь? Есром вошел к дочери Махира… — и что было дальше? О некоторых вещах не принято говорить слишком прямо. В определенной ситуации считается правильным подобрать какое-нибудь описательное выражение: мы избегаем одних слов и заменяем их другими.

Такую замену лингвисты называют эвфемизмом, а то, что ей подверглось, — языковым табу. Строгость языковых табу варьируется. Какое-то слово может быть просто не совсем уместным или немного невежливым, а может быть вовсе запрещенным. Однако абсолютных табу не бывает. Некоторые слова неприемлемы только в определенных ситуациях. Если, сообщая о недавней смерти, мы скорее скажем, что Х ушел от нас после тяжелой болезни, то, говоря об этом через какое-то время, вполне уместно сказать, что он умер от рака.

Языковые табу являются продуктом более или менее осмысленной деятельности человека. Общество накладывает запрет на какой-то тип речевого поведения в определенной коммуникативной ситуации. Запретить что-то в языке, то есть вмешаться в абстрактную структуру в человеческом сознании, довольно сложно. Попытки искоренить ругательства или заимствования, ввести тотальные феминитивы, заставить склонять одни слова и не склонять другие в долгосрочной перспективе всегда терпят крах. В этой статье мы попробуем разобраться, насколько далеко человек может зайти в своем вмешательстве в язык, заменяя табуированные слова эвфемизмами и регламентируя регистры речи.

В европейские языки слово табу попало из языка тонга (полинезийская подгруппа, океанийская ветвь австронезийской семьи), где оно значит что-то вроде ‘запретный, заветный, священный’. Впервые оно появляется 15 июня 1777 года в дневнике капитана Джеймса Кука:

«…они отказались от еды во время обеда, сославшись на то, что соблюдают табу-аву [тапу а ваи]. Однако, осведомившись, как была приготовлена пища, и узнав, что, когда свинина и ямс жарились и пеклись, вода не употреблялась, оба гостя сели за стол и поели с большим аппетитом, а когда узнали, что в вине нет воды, приложились и к вину».

17 июля капитан Кук делает специальную запись, посвященную значению этого слова:

«Состояние, при котором нельзя пользоваться руками, называется у островитян табу рема [тапу нима]. Табу на их языке — запрет, а рема — рука. <…>

Табу, как я уже заметил, — понятие весьма обширное. Человеческие жертвоприношения называются тангата табу, словом табу обозначается запрет принимать пищу или пользоваться какой-либо вещью».

Джеймс Кук. Плавание в Тихом океане в 1776–1780 гг. Третье кругосветное плавание капитана Джеймса Кука. Дневник, написанный на борту барка Его Величества «Резолюшн». Перевод с английского Я. М. Света

Почему индейцам пришлось менять имена?

Язык североамериканских индейцев тонкава известен всего по четырем записям. Первые были сделаны в 1828–1829 годах натуралистом и антропологом Жаном Луи Берландье, а последняя — ровно сто лет спустя лингвистом Гарри Хоиджером, когда оставалось всего шесть носителей. Хотя сто лет не слишком большой интервал по меркам языка, лексика в записях Берландье и Хоиджера отличается очень сильно. Отличия затрагивают отнюдь не названия культурных реалий, которые, конечно, сильно изменились за эти сто лет, а названия частей тела и простых явлений природы. Это слова, входящие в так называемую базисную лексику.

Базисная лексика — наиболее стабильная часть словаря, не обусловленная типом культуры. В нормальных условиях за сто лет не должно заменяться больше одного-двух базисных слов.

Примеры из неопубликованных полевых записей Берландье и из работ Хоиджера цитируются по книге Campbell, Lyle & Marianne Mithun, The Languages of Native America: Historical and Comparative Assessment. University of Texas Press, 1979. Остальное изложение основано на этом же источнике.

Уже расхождение только в этих шести словах (а это лишь малая часть из списка отличий) заставляет лингвиста думать, что он имеет дело с двумя разными языками. Действительно, в ранних записях языков Нового Света под одним названием нередко фигурируют разные языки. Однако в остальном сравнение записей Берландье и Хоиджера показывает, что перед нами всё же один язык.

Что же произошло с базисной лексикой? Иногда такие серьезные изменения бывают вызваны заимствованием под каким-то очень сильным влиянием, но тогда мы бы ожидали заимствования из английского или испанского. В приведенном выше списке заимствование всего одно, а остальные «новые слова» образованы по продуктивным словообразовательным моделям. У этих замен должен был быть другой культурный триггер.

У индейцев тонкава существует табу на произнесение имен умерших. Если какое-то слово или чье-то имя оказывалось похожим на имя умершего члена племени, его нужно было заменить. В этой практике на самом деле нет ничего необычного. Запрет произносить имена покойников распространен от Гренландии до Австралии и является одним из самых частых языковых табу.

Случай с племенем тонкава интересен тем, что мы можем с точностью до дня датировать, когда в их языке произошли массовые эвфемистические замены. В ночь с 23 на 24 октября 1862 года племена вичита, каддо, шауни и некоторые другие, вставшие на сторону северян, атаковали тонкава, которые поддерживали конфедератов.

В результате той битвы погибла почти половина племени тонкава — 167 человек, включая вождя по имени Hašukana ‘Не-могу-его-убить’.

Имена всех погибших и слова, из которых они состояли, отныне стали табу.

Как говорить на охоте?

Результат охоты зависит не только от умения выследить зверя и метко выстрелить, но и от удачи. Запрет прямо называть объект охоты, то есть промысловое животное, — один из универсальных способов привлечения удачи, распространенный во всей Северной Евразии. Следы запретов остались и в русском языке, вспомните хотя бы такие слова-эпитеты, как косолапый, сохатый, косой. Но есть и много диалектных слов: вятское ма́ська ‘медведь’, вологодское саму́ха ‘медведица’, донское тру́сик и псковское криве́нь ‘заяц’.

Польские охотники называю зайцев котами, а лис — собаками.

Славянское слово медведь, как и германские bear, der Bär, уже само по себе эвфемизм, заменяющий старый индоевропейский корень, который сохранился в санскритском r̥kṣas, греческом ἄρκτος и латинском ursus. Буквально значение русского слова реконструируется как едящий мед, а английского и немецкого — как бурый.

За охотничьими эвфемизмами стоит довольно простая логика. Этнограф Дмитрий Зеленин еще в книге 1929 года «Табу слов у народов Восточной Европы и Северной Азии» связывал такие замены слов с представлением о способности животных или духов животных понимать человеческую речь. Зверь может подслушать и узнать, что его хотят убить, поэтому об охоте стараются говорить завуалированно. Эвфемизмы здесь нужны, чтобы обмануть потенциальную добычу.

Охотничьи табу есть и в языках Нового Света. Южноамериканские индейцы муруи (Колумбия, Перу) выстроили целую систему эвфемизмов, руководствуясь всего одним принципом.

Муруи вводят духов в заблуждение, говоря, что охотятся не на животных, а на растения.

За каждым животным закреплено свое растение. Замены мотивируются определенными устойчивыми ассоциациями. Растения считаются похожими на тех или иных животных по виду или свойствам. Так, например, ягуара janayari называют плодом хлебного дерева uibiyɨ, потому что лапы ягуара похожи на эти плоды.

Система эвфемистических замен в языках хантов в Западной Сибири касается в основном одного животного — медведя.

Медведь считается священным животным, в которое вселяются души умерших предков. Однако это не мешает хантам на него охотиться.

Убийство медведя само по себе не является табу. Но прямо говорить об этом категорически запрещено. Система эвфемизмов, связанных с медведем и отчасти с лосем, — вой йасəӊ ‘звериный язык’ — насчитывает, по некоторым данным, до 500 терминов. Особые слова в зверином языке есть для частей тела медведя, для любых действий человек на охоте, при разделке и поедании туши. На зверином языке говорят об охоте, на охоте и празднуя добычу на «Медвежьих игрищах», длящихся до пяти дней.

Собственно, уже само название этого стиля речи содержит эвфемизм. Вой буквально значит ‘зверь, птица’, а не ‘медведь’ и не ‘лось’. При этом вой ар ‘песня о медведе’, вой сух ‘шкура лося’, вой йємəӊ ‘сердце лося’. Употребление гиперонима, то есть слова с более общим, генерическим значением, — частотная стратегия эвфемистической замены. Сравните обобщенное русское выражение если со мной что случится, которое нередко употребляется вместо если я умру.

Самого медведя ханты называют или заимствованным словом из языка коми мойпəр (коми майбыр ‘счастливый, благополучный’), или уменьшительным словом из детской речи пўпи.

Может быть интересно

Ткаха, блогерша и новая глава города. Почему феминитивы были, есть и будут органичной частью русского языка

Ровно те же стратегии мы используем для наших табу. Половой орган можно назвать или «детским» словом пися, или на латыни: пенис, вагина.

На латыни всё получается прилично.

Структурно параллель безупречно точная, но хантам очень не понравилось бы такое сопоставление. Автор приносит свои извинения.

Как говорить на инициации?

Еще более близкое, чем на охоте, соприкосновение с мистическим происходит во время собственно религиозных обрядов. Религиозные практики в большинстве культур требуют особого регистра речи.

Лучшим кандидатом в сакральные языки является более древняя форма повседневного языка. Еще лучше подходит древний близкородственный язык, чтобы было понятно, но не слишком.

Здесь русская культура с церковно-славянским языком православного богослужения демонстрирует отличный пример.

Использование какого-нибудь языка с древней письменной культурой является очень распространенной практикой по всему миру. Язык религии может быть в разной степени сакральным. Иногда существует табу на использование повседневного языка в богослужении, как в случае с мусульманами, которые могут вести богослужение только на арабском. А иногда отдельный язык религии — всего лишь дань традиции.

А что делать, если в вашем культурном ареале нет никаких языков с древней письменной историей? Валпири — аборигены Центральной Австралии — разработали специальный язык для своего обряда инициации.

Во время многодневной инициации мальчики переживают символическую смерть и путешествие в мир времени снов, где их ждет обрезание, а на следующей ступени инициации — субинцизия, нанесение продольного разреза на нижнюю сторону пениса.

Язык, который используют во время инициации, называется тиливири ‘валпири наоборот’. Тиливири — тайное знание, принадлежащее прошедшим инициацию мужчинам племени валпири. В 1972 году лингвист Кеннет Хейл опубликовал о нем одну статью, но валпири были этим недовольны, и дальнейших публикаций не последовало. В 2008 году появились сведения о том, что подобный тайный язык существует и для женской инициации.

Тиливири использует те же грамматические конструкции и слова, что обычный валпири, но наоборот. Все слова в нем заменяются антонимами. Фраза kaṛi ka ŋuṛuŋka karimi, которая буквально переводится ‘другой стоит на небе’, на самом деле значит ‘я сижу на земле’. В начале обряда инициации мальчики должны были понять, как устроен этот язык, слушая такие диалоги старейшин:

Несложно заметить, что тиливири предполагает не антонимы в строгом лингвистическом смысле, а скорее культурно противопоставленные понятия: земля vs небо, огонь vs вода, запад vs восток. Если не находится явной оппозиции, то слово заменяется на обозначающее похожий, но не идентичный предмет. Так приходится делать с видами животных: орла заменяют на коршуна, кенгуру на евро (горный валлару). В крайнем случае добавляют отрицание: я вижу превращается в я не вижу.

Юношам племени латил (остров Морнингтон в заливе Карпентария, Австралия) приходилось труднее. Их церемония инициации проходила на языке дамин. Грамматика этого языка в целом совпадала с их родным языком латил. Слов в дамине было немного, и они обычно имели очень обобщенное значение. Нам известно всего около 250 слов этого языка. Они не выводятся по каким бы то ни было правилам из обычных слов латил. Скорее всего, лексические корни были просто придуманы с нуля.

Самым сложным в этом языке было произношение. Он содержал ряд щелчковых звуков, так называемых кликсов. В качестве звуков обычных слов кликсы встречаются только в языках койсанской семьи в Южной Африке. Мы произносим звуки, похожие на кликсы, когда цокаем языком, изображая удивление и разочарование, или когда чмокаем, изображая поцелуй. Такое паралингвистическое использование кликсов встречается довольно часто. Но дамин остается единственным примером использования кликсов в чем-то вроде слов естественного языка за пределами Африки.

Осваивать новое произношение, чтобы использовать его только в специальных обстоятельствах, желающих мало. Поэтому люди обычно не вмешиваются в фонетическую систему языка.

Дамин со своими труднопроизносимыми щелчковыми звуками — редкое исключение.

Как говорить с тещей?

Известную и русской культуре проблему отношений с тещей аборигены Австралии решают радикально. Общение с родителями своего партнера — табу. Но рано или поздно неизбежный визит тещи случается и в Австралии. Общаться тогда всё-таки приходится. На этот случай у самых разных племен австралийских аборигенов есть специальный тещин язык.

Тещин язык не является тайным. Осваивать его начинают с детства, потому что структура большинства племен устроена так, что предположить круг потенциальных свойственников можно заранее.

На тещином языке говорят не только со старшими родственниками партнера, но даже просто в их присутствии.

Стараниями австралийского лингвиста Роберта Диксона тещин язык племени дирбал (Квинсленд) описан лучше других. Он называется джалнгуй. Грамматическая и фонетическая система джалнгуй ничем не отличается от повседневного языка дирбал. А вот лексика, кроме имен и географических названий, отличается полностью. Джалнгуй оперирует более общими понятиями, чем обычный язык. Например, 23 названия разных лягушек заменяются одним гиперонимом bayi guwaga ‘лягушки’, вместо пяти названий пчел тоже используют один гипероним — bala mugilmbarran ‘пчелы’, этим же словом называют мед.

Откуда берутся слова в тещином языке? Известно три основные стратегии:

создать описательное название: bayi guyjul-muŋa ‘он-который-много-кусается’, что может означать ‘муха’, ‘комар’, ‘муравей’, ‘сороконожка’;
заимствовать слово из соседнего языка: больше трети слов джалнгуй — заимствования из соседних языков и диалектов;
исказить слова повседневного языка: ŋamir ‘голодный’ превращается в gabir, gaybal ‘звать’ в maybal, ŋulmuṛu ‘ночь’ в ŋuwuṛu.

Одной из немногих особенностей грамматики джалнгуй является замена единственного числа на множественное при обращении к теще, а также к старшей сестре или старшему брату. То же самое происходит при обращении к тому, вместе с кем говорящий проходил инициацию. Эти люди становятся в каком-то смысле тоже братьями и сестрами. В нашей системе вежливости, обращаясь на «вы», мы используем точно такую же стратегию.

Другой вежливый способ обратиться к теще, говоря на джалнгуй, — заменить второе лицо на третье. Снова получается точно как в русском языке XVIII века. Сравните письмо Екатерины II к князю Меншикову: «Изволит ваша светлость ко мне писать будто я не ответствую на письма ваши…».

Одни и те же механизмы эвфемистических замен и стратегии вежливости воспроизводятся в разное время в разных обществах. Вмешиваясь в язык по самым разным поводам, люди используют не слишком разнообразный набор приемов. Что именно табуируется, а что считается вежливым, сильно зависит от конкретного общества и меняется по мере культурных трансформаций.

На наших глазах в СМИ выросла новая система эвфемизмов с хлопком, задымлением, подтоплением, упомянутым гражданином и берлинским пациентом. ܾПолиткорректность приравняла N-word к F-word — Facebook банит за первое, но не за второе. Зато сегодня можно открыто обсуждать то, о чем мы не говорили вчера. Но завтра нам запретят произносить то, о чем мы говорим сегодня.