«Михайловская площадь совершенно утратила свою физиономию». Как общественные организации боролись за сохранение архитектурных памятников в Российской империи

До середины XIX века: градозащита, которой не было

В допетровские времена сохранять исторические здания почти никому не приходило в голову: более-менее бережно относились только к культовым постройкам. Впрочем, и с ними не особенно церемонились: если храм обветшал, считалось, что лучше построить на его месте новый. Реставрационые работы проводились в единичных случаях, да и то тогдашние «реставраторы» мало заботились о том, чтобы сохранить первоначальный облик здания.

При Петре I объекты культурного наследия, по сути, впервые попытались взять под защиту государства. Но под объектами культурного наследия все еще редко понимали архитектуру. Если что-то из недвижимых памятников старины все же пытались сохранить, то разве что в порядке исключения. Так, в 1877 году, проезжая Казань, Петр I обратил внимание на руины древнего города Булгара — средневековой столицы Волжской Булгарии — и «прислал из Астрахани Казанскому губернатору повеление отправить немедленно к остаткам разоренного города несколько каменщиков с довольным количеством извести для починки поврежденных и грозящих упадком строений и монументов, пещись о сохранении оных, и на сей конец всякий год посылать туда кого-нибудь осматривать для предупреждения дальнейшего вреда». Но это была разовая акция.

Начиная с петровских времен интерес к старине, казалось бы, только возрастал: все, у кого была возможность, коллекционировали старинные картины, иконы, летописи, произведения искусства… А вот архитектурные объекты по-прежнему не считались достойными охраны: законодательство их никак не защищало, поэтому бесконтрольно разрушались и перестраивались даже ценнейшие старинные здания. Например, очень показателен проект Большого Кремлевского дворца, который архитектор Василий Баженов разработал для Екатерины II.

Для постройки этого гигантского комплекса архитектор планировал снести значительную часть древних построек Кремля и частично разобрать кремлевские стены — и ни его, ни утверждавшую проект императрицу ничего в этом проекте не смутило.

Более того, для расчистки места под дворец успели разобрать несколько дворцов, церквей и обращенную к Москве-реке часть Кремлевской стены с шестью башнями. К счастью, строительство было сначала заморожено, а потом и вовсе остановлено (впрочем, совсем не потому, что исторический облик Кремля вдруг стал кого-то волновать — проблема была скорее в финансировании). Снесенные стены и башни позже восстановили, а вот церкви и дворцы оказались утрачены навсегда. Что уж говорить о менее значимых зданиях, если даже главный архитектурный символ страны не считался достойным защиты? Не церемонились в XVIII веке и с античными постройками: так, при строительстве Севастополя активно использовали камень из развалин Херсонеса, а Павел I узаконил права жителей Евпатории и Феодосии разбирать на строительные нужды руины древних зданий.

В XIX веке наконец-то начинает появляться законодательная база, защищающая памятники архитектуры. Так, 31 декабря 1826 года вышло распоряжение о «собирании по всем губерниям сведений об остатках древних замков и крепостей или других зданий древности». Предписывалось, «чтобы строжайше было запрещено таковые здания разрушать, что и должно оставаться на ответственности начальников городов и местных полиций». Но этот документ не устанавливал ни хронологических рамок или критериев для выявления древности построек, ни, самое главное, ответственности за нарушения, то есть фактически носил рекомендательный характер. Об охране памятников мельком упоминалось и в Строительных уставах, но тоже очень расплывчато, поэтому они тоже не слишком помогли делу. Старинные здания продолжали разрушаться — особенно в крупных городах, где во второй половине XIX века шло бурное строительство.

Чуть лучше обстояло дело с охраной старинных церквей. Указ «О правилах устроения церквей» регулировал перестройку и ремонт храмов. Теперь их нельзя было сносить и перестраивать бесконтрольно, как раньше: проект реконструкции (с указанием «точного плана и фасада окон, как она была до повреждения, в чем и каким образом положено ее исправить или переменить») должен был утвердить Строительный комитет МВД. Кроме того, во второй половине XIX века за охрану церквей взялся Синод: по всем епархиям разослали циркуляры, что «…нигде ни под каким предлогом в древних церквах не дозволялось ни малейшего исправления» без разрешения высшего церковного начальства. Но деятельность Синода по охране церквей тоже была не слишком успешной: несмотря на циркуляры, на местах древние храмы продолжали самовольно перестраивать. Конечно, не из злого умысла: просто в те времена архитектурные памятники не казались большинству людей ценными. Священники на местах тоже не очень понимали, зачем сохранять старый обветшавший храм, если можно построить новый, большой и красивый?

Словом, государство защита исторических зданий не слишком заботила. Тем временем страна все больше нуждалась в градозащите. Города стремительно росли, и застройщики безжалостно расчищали место для новых зданий. Особенно в этом смысле страдал Петербург: с одной стороны, как столица он разрастался особенно активно, с другой — до сих пор воспринимался современниками как новый город, где никаких подлежащих сохранению «древностей» нет, поэтому можно экспериментировать как угодно. Хронологическим рубежом для охраны памятников архитектуры негласно считался 1725 год, а в основанном в 1703 году Петербурге зданий, построенных до этого времени, по понятным причинам было немного. К началу XX века историческими памятниками в Петербурге были признаны лишь несколько зданий петровских времен, которые даже несмотря на это не были в полной безопасности.

Если бы некоторые проекты, всерьез обсуждавшиеся в те годы, были реализованы, Петербург имел бы мало общего с тем городом, который мы знаем сегодня. Екатерининский канал (сегодня — канал Грибоедова) могли бы засыпать и разместить на его месте то ли бульвар, то ли эстакаду с надземными линиями метро.

У Невского проспекта мог появиться дублер, а это означало бы снос огромного количества исторических зданий. Даже здание Двенадцати коллегий (несмотря на то, что оно было построено в петровские времена и, значит, подлежало охране) собирались радикально перестроить. И если Двенадцати коллегиям повезло, то многие архитектурные памятники успели снести или перестроить до неузнаваемости. Так, петербургский Большой театр, построенный Антонио Ринальди и в начале XIX века реконструированный Тома де Томоном, считался одной из главных достопримечательностей Петербурга, но это не спасло его от кардинальной перестройки. «На месте Томоновского Большого Театра — вдруг явилась чудовищная постройка, состоящая из полдюжины „фасадов“, вроде тех, которые чертятся на 1-м академическом курсе», — писал по этому поводу Александр Бенуа в статье «Живописный Петербург». В ней же он перечислил и другие неприятные перемены, происходящие с городом: «дивная решетка Казанского собора исчезла за всякими домишками и лавочками, грандиозная площадь Михайловского замка застроилось безобразнейшими павильонами, чопорная Михайловская площадь совершенно утратила свою физиономию и может теперь гордиться тем, что на ней воздвигнут самый безобразный во всем Петербурге „подъезд“, ежегодно изрезают целыми десятками прелестные особнячки Александровского и Екатерининского времени».

С этим нужно было срочно что-то делать.

Научные общества на защите архитектуры

Как часто бывает в России, если государство не справляется с проблемой или вообще не торопится ею заниматься, инициатива переходит в частные руки. Так же случилось и с градозащитой. Эту функцию в XIX — начале XX века взяли на себя научные общества: сначала археологические, а потом и архитектурно-художественные.

Археологические общества начали активно появляться с середины XIX века в столицах и в регионах. Помимо основного своего профиля, они взяли на себя защиту архитектурных памятников (просто потому, что больше было некому): рассматривали проекты их реставрации, контролировали реставрационные работы, а самые влиятельные общества даже обладали правом вето и могли запретить снос или перестройку здания. А главное — они влияли на общественное мнение, приучая людей к неочевидной на тот момент мысли, что архитектурные памятники нуждаются в защите.

Особенно заметны были два общества: в Петербурге — Императорское русское археологическое общество, в Москве — Московское археологическое общество.

О масштабах их влияния говорит, например, то, что по распоряжению Синода любая епархия, собиравшаяся перестроить свой храм, предварительно обязана была обратиться в МАО.

Общество рассматривало обращение, изучало проект, отправляло на место специально созданную группу и в конце концов одобряло реконструкцию или накладывало вето. То есть, по сути, выполняло функции государства.

При МАО работала Комиссия по сохранению памятников старины: она изучала и защищала памятники церковной и гражданской архитектуры, разрешала или запрещала реконструкции, а в случаях, когда утрата памятника была неотвратима, пыталась хотя бы зафиксировать его для истории с помощью рисунков, фотографий, планов и описаний. Кроме того, МАО и другим обществам приходилось буквально «с нуля» разрабатывать инструкции и методические пособия по работе с памятниками старины: как их выявлять, изучать, описывать, реставрировать.

Позже к градозащите присоединились и архитектурно-художественные общества. С появлением этих обществ и развитием архитектурной критики начинает меняться подход к охране архитектурных объектов: если раньше их ценность (а значит, и необходимость сохранения) определялась возрастом, то теперь все более важную роль стал играть эстетический критерий. Архитектурно-художественные общества расширили и хронологический диапазон объектов, подлежащих охране: если археологические общества интересовали в основном сооружения, построенные до 1725 года, то архитектурные защищали и относительно новые здания.

Одним из самых влиятельных обществ такого типа стало Петербургское Общество архитекторов-художников, созданное в 1903 году по инициативе Л. Бенуа. П. Сюзора, И. Фомина и других ведущих архитекторов своего времени. Цели новой организации выразил Александр Бенуа в статье «Живописный Петербург», опубликованной в журнале «Мир искусства» в 1902 году: «Хотелось бы, чтоб художники полюбили Петербург и, освятив, выдвинув его красоту, тем самым спасли его от погибели, остановили варварское искажение его, оградили бы его красоту от посягательства грубых невежд, обращающихся с ним с таким невероятным пренебрежением, скорее всего потому только, что не находится протестующего голоса, голоса защиты, голоса восторга». При обществе работали Комиссия по борьбе за сохранение памятников архитектуры XVIII–XIX веков и Комиссия по изучению и описанию Старого Петербурга. Члены общества выявляли памятники, нуждающиеся в защите, и действительно спасли множество архитектурных объектов от уничтожения. Позже силами членов общества открылся Музей старого Петербурга.

Главным печатным органом общества стал журнал «Старые годы». В нем, помимо прочего, была постоянная рубрика «Хроника провинциальных вандализмов»: авторы журнала вели список разрушений и информировали о вопиющих случаях варварского обращения с памятниками архитектуры. Вскоре о таких случаях стали сообщать в редакцию и читатели. Впрочем, параллельно журнал рассказывал и об успехах: отчитывался о ходе реставрационных работ (для этого тоже была отдельная рубрика «Реставрации и ремонты»), писал о восстановленных зданиях и соборах.

Еще одно влиятельное общество — Общество защиты и сохранения в России памятников искусства и старины при Академии художеств. Оно активно занималось регистрацией памятников искусства и старины в Петербурге и губернии, создавало инструкции, разрабатывало теорию реставрации, сохранило от разрушения множество зданий. Секретарь общества, Николай Николаевич Врангель, один из известнейших градозащитников своего времени, особое внимание уделял помещичьим усадьбам.

Его статья «Помещичья Россия» стала настоящим прорывом в изучении усадеб: лично посетив и описав 25 усадеб, он одним из первых вынес на общественное обсуждение тот факт, что усадьбы — многие из которых уже находились в плачевном состоянии — тоже достойны сохранения.

Удачи градозащитников: примеры успешных кейсов

Надо сказать, что в те годы к градозащитникам прислушивались — кажется, не в пример больше, чем сейчас. Вероятно, дело было и в том, что градозащитой в те годы занимались люди очень влиятельные: при необходимости они могли обратиться за поддержкой в самые высшие инстанции, вплоть до членов императорской семьи. Результаты их деятельности впечатляют: всего за несколько лет активной работы (с начала 1900-х до революции) они отстояли множество исторических зданий и архитектурных памятников. Вот только несколько успешных кейсов.

• В Петербурге больше всего объектов сумела отстоять созданная при Обществе архитекторов-художников Комиссия по изучению и описанию Старого Петербурга. Например, именно она спасла ансамбль площади Инженерного замка: в 1905 году павильоны замка решено было снести, а на их месте построить казармы Артиллерийской академии (для чего пришлось бы застроить всю площадь перед зданием). Чтобы помешать этому плану, члены комиссии использовали все доступные средства: развернули дискуссию в прессе, привлекая внимание общественности; обращались к президенту Академии художеств; разослали письма всем должностным лицам, от которых зависело строительство (от военного министра и министра внутренних дел до великих князей); а потом ееё нанесли этим лицам визиты. «Сюзор (…) поехал к великому князю, от которого все зависело, и предварительно еще пристыдили его другими способами, и — победили», — радовался художник Мстислав Добужинский. Военное ведомство отказалось от строительства.

• Та же Комиссия уже в первый год своего существования провела успешную кампанию по возвращению первоначальных цветов фасадам исторических зданий. Сделав изыскания, Комиссия разослала в Сенат, Морской и Кадетский корпуса, Смольный институт, Архив военно-учебных заведений и другие учреждения письма с предложением вернуть этим зданиям первоначальные цвета. Рекомендации с благодарностью приняли, и в течение двух лет фасады были перекрашены. К 1917 году стараниями Комиссии и созданного по ее инициативе музея Старого Петербурга первоначальный цвет фасадов был возвращен уже нескольким десяткам зданий. В случаях, когда установить первоначальный цвет было невозможно (например, так было со зданием Двенадцати коллегий), члены Комиссии предлагали собственные эскизы и голосованием выбирали из них один. В случае с Двенадцатью коллегиями победил эскиз А.Н. Бенуа — сочетание красного и белого при черной крыше. Именно в эти цвета здание окрашивают и сегодня.

• Еще одна победа Комиссии — проведенная в 1907 году кампания в защиту старинных мостов, которые предполагалось снести при прокладке трамвайных путей. Удалось сохранить Чернышев (ныне — Ломоносова) и Старо-Калинкин, Михайловский и Введенский мосты. Правда, не обошлось без потерь: красивейший цепной Пантелеймоновский мост у Летнего сада все-таки заменили другим. «Кому-то писали, к кому-то ездили, убеждали, но ничего не помогло: мост разобрали. Мы очень горевали», — вспоминала художница Анна Остроумова-Лебедева.

• Другие успехи градозащитников в Петербурге — сохранение усадьбы Г.Р. Державина, «Новой Голландии», предотвращение засыпки Лебяжьей Канавки и застройки Таврического сада и Марсова поля.

• В Москве множество объектов удалось отстоять Московскому археологическому обществу. Причем и здесь для защиты исторических зданий члены общества зачастую использовали связи «в верхах».

Так, когда в 1900-х годах выяснилось, что на месте красивейшей церкви Рождества Богородицы в Путинках планируется построить доходный дом, тогдашняя председательница МАО графиня Прасковья Уварова обратилась напрямую к императору. Церковь была спасена.

• МАО удалось спасти и Китайгородскую стену. На лакомую территорию в центре покушались много раз, но МАО каждый раз отбивало эти попытки. В конце XIX века они даже создали специальную комиссию по охране стен Китай-города. К сожалению, в 1930-х защитить стену было уже некому.

• Отдельной проблемой были объекты, находившиеся в частном владении: формально собственники могли делать с ними что угодно, и полномочий помешать им у градозащитников не было. Но они не опускали руки и в этих случаях. Например, членам МАО удалось сохранить старинную колокольню в усадьбе Братцево. Последний владелец усадьбы Николай Щербатов хотел разобрать колокольню, поскольку она начала опасно накрениваться, но члены МАО убедили владельца поставить контрфорс и сохранить здание. К сожалению, в советское время ее все-таки разобрали.

• Иногда с объектами в частном владении помогала огласка. Так произошло, например, с особняком Леонтьевых в Гранатном переулке. Дом был поставлен на торги, и было известно, что предполагаемый новый владелец собирается снести его и построить на его месте многоэтажный доходный дом. Тогда общество опубликовало в своих изданиях фотографии дома и обратилось «ко всем просвещенным россиянам» с просьбой купить и сохранить особняк.

Параллельно с практической деятельностью по спасению зданий градозащитники добивались принятия закона об охране памятников. Несмотря на то, что первый проект такого закона руководитель Московского археологического общества граф Алексей Уваров подготовил еще в 1869 году, к началу XX века никакой единой государственной системы охраны памятников по-прежнему не существовало.

В начале века полемика вокруг старых зданий возобновилась с новой силой: дискуссии об охране памятников и соответствующем законе велись во всех профильных журналах — «Мир искусства», «Столица и усадьба», «Зодчий», «Старые годы», «Художественные сокровища России». Казалось, дело сдвинулось с мертвой точки: в 1904 году при МВД заработала правительственная комиссия по пересмотру действующих постановлений об охранении древних памятников и зданий, а министр внутренних дел Петр Столыпин попросил министра иностранных дел доставить ему образцы законов по охране исторических памятников, которые действовали на тот момент в Западной Европе.

Тем временем градозащитники разработали новый проект закона и накануне Первой мировой войны направили его на рассмотрение в Государственную Думу. К сожалению, проект лег под сукно, и до революции закона об охране памятников в России так и не появилось.