Пьянство и похмелье в искусстве

Алкоголь может приносить веселье и радость, а может — плохое самочувствие и горе. В прошлый раз мы поговорили о позитивном и приличном изображении вина и других видов спиртных напитков в мировой живописи; теперь давайте посмотрим глазами художников нескольких эпох на темную сторону этой человеческой привычки.

После симпозиума

Килик мастера Брига. Ок. 480 г. до н. э. Музей Мартина фон Вагнера, Вюрцбург

За какую тему в европейском искусстве ни возьмись — все у древних греков уже было! Даже в изображении ситуаций, которые можно было бы объединить под общим хештегом #перепой, мы можем проследить богатую иконографическую традицию.

Обычно это сосуды с иллюстрациями на сюжет «симпосия» ритуального пиршества. В нем участвовали свободнорожденные граждане-мужчины, а гостями-развлекателями были музыканты, актеры, гетеры и красивые юноши неназванной профессии.

На чашах и кувшинах, использовавшихся на этих праздниках, изображали веселые эпизоды из жизни: танцы, пиршества, однополый секс, распитие алкогольных напитков. Сценок с участием людей в последней кондиции, которых натурально рвет, тоже сохранилось немало.

Любопытно, что пьяница обычно страдает не в одиночестве, а в обществе гетеры или обнаженного эфеба: они поддерживают ему голову и волосы — высшая степень заботы! Рисовали подобное непотребство обычно на дне чаши, чтобы занимательная картинка не сразу попадалась на глаза участникам пиршества.

Наглядная агитация

Фернан Сабатте. Спартанец, показывающий пьяного илота своим сыновьям. 1900. Национальная высшая школа изящных искусств, Париж

Что пьянство — зло, греки тоже осознали очень рано, еще даже дистиллировать никто не научился. Сохранилось довольно большое количество текстов об этикете потребления спиртного. Приличный человек, достойный гражданин полиса, не должен был напиваться и вести себя по-скотски. Полностью отказаться от вина, конечно, никто не призывал: тогда это попросту был самый распространенный и безопасный напиток для утоления жажды, поскольку до великого открытия «кипячение воды убивает микробы» оставалось еще не одно тысячелетие. Но вино следовало пить сильно разбавленным: это спасало в жару, но не позволяло опьянеть.

Перебравший человек уподоблялся животному или, что еще хуже, рабу. Плутарх не зря описывает обычай, распространенный у свободных жителей Спарты: мальчикам показывали напившихся илотов (представителей крепостного сословия), чтобы молодежь запоминала, насколько это отвратительное зрелище.

В Новое время с похожей целью продвинутые отцы водили сыновей в больницы: планировалось, что, насмотревшись на последствия венерических болезней, те раз и навсегда потеряют охоту к беспорядочному сексу. Понятно, что в обоих случаях иногда агитация срабатывала, а иногда — нет, ведь от сладких пороков так трудно отказаться.

Священные книги

Якопо да Эмполи. Опьянение Ноя. 1-я треть XVII века. Доротеум, Вена

До изобретения полноценной жанровой живописи в XVII веке основными произведениями искусства на тему вреда пьянства были работы на библейские сюжеты, благо вина в этой книге хоть залейся. Филологи насчитали там больше полутора десятков различных слов для всяких видов алкоголя — не только виноградного, но также из фиг и фиников. «Пиво» в русском синодальном переводе обычно называется «сикерой»: «Вино — глумливо, сикера — буйна; и всякий, увлекающийся ими, неразумен» (Пр. 20:1).

Пьянство — это грех, достойный порицания. В картинах он выставлялся напоказ, осуждался, а зритель должен был бояться уподобиться. Самый популярный сюжет, встречающийся и на средневековых миниатюрах, и на капителях романских соборов, — «Опьянение Ноя».

После спасения от потопа усталый библейский патриарх, чтобы снять стресс, выпил вино (которое сам, кстати, только что и изобрел). Его разморило, и он заснул как был, выставив свой «срам» наружу. Голого отца увидели сыновья. Старшие стыдливо укрыли его, а младший — Хам — начал показывать пальцем и смеяться, благодаря чему вошел в историю и сделал свое имя нарицательным. Не довело вино до добра и Олоферна, щедро угощавшего им Юдифь…

В другом популярном сюжете дочери Лота напоили его допьяна: им захотелось детей от представителя своего народа, а отец был единственным, кто выжил. Захмелевший Лот не понял, с кем именно занимается сексом. На картинах обычно изображался старик в обществе двух прекрасных обнаженных женщин. Сюжет, от которого нас сегодня коробит, тогда воспринимался как радующая глаз эротическая сцена с обнаженной натурой, а тема алкоголя уходила на второй план.

Ситкомы и назидания

Ян Стен. Вино — глумливо. 1663–1664. Музей Нортона Саймона, Пасадена

Художники поставили на поток изображение пьяниц в XVII веке. Особенно здесь преуспели малые голландцы, обожавшие писать пирушки, таверны, служанок, танцы. По большей части это жизнерадостные картины, которые просто передают наслаждение полнотой бытия, вкусной едой и свежим пивом. Но встречаются и нравоучительные произведения — куда же без них, ведь христианская религия продолжает определять идеологию.

Если вглядеться в это полотно Стена, то на козырьке крыльца можно заметить вырезанную строчку из Книги Притч. Кстати, люди на нем не просто смеются над пьяной женщиной. Одежда подчеркивает явную разницу в общественном статусе: на главной героине куртка с дорогим мехом и блестящая юбка из очень ценного шелка. То есть это еще и социальная сатира, а стало быть, зритель испытывает дополнительное удовольствие от унижения богачки.

Буйство во хмелю

Уильям Хогарт. Полночные посиделки в современном духе (фрагмент). Ок. 1732. Йельский центр британского искусства

Чем ближе к нашей эпохе — тем шире ассортимент и крепче напитки. И тем больше вреда они приносят, особенно беднякам, которые получили легкое средство глушить боль и забывать о проблемах. Все чаще бичуют порок в своих произведениях литераторы, в том числе беллетристы — взять хоть Дефо, хоть Диккенса. Угрожающих масштабов проблема достигает в Англии, где вследствие роста производства джина наступил так называемый период джиномании (gin madness), длившийся с 1720-х по 1750-е годы.

В XVIII столетии, которое принято считать «веком разума», просто так изображать жизнерадостных гуляк уже не модно. Художнику обязательно хочется ввернуть мораль.

Хогарт, автор сатирических циклов «Модный брак» и «Карьера проститутки», разумеется, обойти стороной проблему алкоголя не мог. Смотреть на его персонажей, выведенных ядовитой кистью, противно и смешно. Поучение иногда выходило неожиданным: сравните хогартовскую гравюру «Переулок джина», на котором изображены буйные бомжи в рваной одежде, с его же «Пивной улицей», где прилично одетые, зажиточные ремесленники спокойно пьют добропорядочное пиво.

Русская безысходность

Василий Перов. Сельский крестный ход на пасхе (фрагмент). 1865. Третьяковская галерея, Москва

Если попробовать восстановить картину жизни в Российской империи по полотнам передвижников, то сразу повеситься хочется. Быт крестьян и провинциальных священников, конечно, был тяжелым, а в водке простой люд видел способ смириться с этой беспросветностью.

Стоит, впрочем, отметить, что такого уж огромного количества подзаборных пьяниц в русской живописи указанного периода мы не найдем. Дело в том, что художники все-таки были скованы условностями общества.

Например, написал ты слишком смелую и обличительную картину — а ее запретили выставлять власти, главный меценат той эпохи коллекционер Третьяков, а равно и другие собиратели покупать твое творение побоялись, и такой скандал мог привести к тяжелым для автора последствиям.

У наследников передвижников, социалистических реалистов, с этой темой стало еще сложнее. Ведь пьянство было предметом недостойным высокой техники масляной живописи — о нем могли рассказывать только карикатуристы.

Зеленая фея

Альфонс Муха. Абсент (эскиз женской фигуры). 1900–1905. Национальный музей, Прага

Главный алкогольный напиток в творчестве импрессионистов и постимпрессионистов, разумеется, абсент. И дело не только в том, что это крепкое и глючное варево стало тогда чрезвычайно модным среди самих художников, — популярным оно было и у простых парижан из небогатых слоев, причем из-за своей дешевизны. Куда важнее другое обстоятельство: «культура пития» абсента отличалась от потребления иных видов алкоголя. И эта тема оказалась новой и интересной тем, кто взрослел на музейных шумных пирушках от классиков живописи.

Абсент — для индивидуалистов. Из года в год — Мане в 1859-м, а Пикассо в 1901-м — мастера-новаторы пишут эти непривычные отношения с алкоголем. Одинокого человека наедине с рюмкой, без собеседников и собутыльников.

Иногда, правда, в кадре появляется «зеленая фея» этого напитка. Интересна трактовка Альфонса Мухи — великого мастера рекламных плакатов. У него есть постеры абсентных брендов Blanqui и Robette, выполненные в его фирменной графической манере ар-нуво. Но куда сильнее поражает рисунок с изображением все той же пьяной женщины наедине с рюмкой. В чем-то это предвозвестник грядущего ХХ века — эпохи, когда алкоголь все реже будет использоваться как средство установления социальных связей и все чаще — как аналог антидепрессанта для одинокого человека в пустой квартире.