Запах погребальных костров: древние греки — о войне

Сложно найти человека, который не видел фильма «300 спартанцев» или хотя бы мема со спартанским царем Леонидом, скидывающим в пропасть персидского посла. В массовой культуре Леонид и многие другие греки являются воплощением мачистской маскулинности: суровые накачанные гетеросексуалы, чуждые чувств и рефлексии, они всегда готовы сражаться с врагом до последней капли крови. Но на самом деле этот образ связан скорее с фантазиями наших современников, чем с людьми прошлого. Настоящие древние греки много воевали и много писали об этом, а потому хорошо понимали, что война — это не только проявления героизма, но еще и боль, страдания и несчастья. О том, как эллины изображали войну, рассказывает автор канала VERBA филолог Даня Плешак.

Войне был посвящен главный греческий эпос — «Илиада». Действие поэмы происходит во время осады малоазийского города Илион, также известного как Троя, объединенным войском греков-ахейцев. На момент начала сюжета осада длится не первый год. Предводитель греков Агамемнон захватывает в качестве пленницы Хрисеиду, дочь троянского жреца из храма Аполлона. Тот пытается ее выкупить, но Агамемнон отказывает. В наказание за это на лагерь греков Аполлон насылает чуму. На десятый день чумы Агамемнон соглашается отдать Хрисеиду, но взамен требует, чтобы ему свою пленницу отдал Ахилл, лучший греческий воин. Тот соглашается, но в знак протеста вместе со своими воинами уходит из лагеря. После этого греки начинают штурм города, который заканчивается отступлением. В последовавших за ним стычках Гектор, сын правителя Трои Приама, убивает Патрокла, лучшего друга Ахилла. Ахилл в гневе мстит за друга, убивая Гектора. Он привязывает тело Гектора к своей колеснице и 12 дней так ездит по окрестностям Трои, оплакивая Патрокла. Придя в ужас от обращения с останками сына, Приам приносит выкуп Ахиллу, и поэма заканчивается погребением Гектора.

Из пересказа сюжета видно, что «Илиада» полна актов насилия. Ее герои занимаются грабежом, убийством и издевательством над телами мертвых, не переставая быть героями. Описания военных действий могут шокировать современного читателя анатомическими подробностями («Илиада», XI, 90–99, пер. Гнедича):

В час сей ахеяне силой своей разорвали фаланги,
Крикнувши разом дружина к дружине; вперед Агамемнон
Ринулся первый и свергнул владыку мужей Бианора,
Свергнул и друга его — Оилея, гонителя коней.
Он, с колесницы ниспрянувши, противостал Атрейону,
И в чело устремленного острым копьем Агамемнон
Грянул, копья не сдержал ни шелом его меднотяжелый:
Быстро сквозь медь и сквозь кость пролетело и, в череп ворвавшись,
С кровью смесило весь мозг и смирило его в нападенье.

Сами герои «Илиады» понимают, что война несет смерть им самим и их близким. Это ощущение хорошо передается в сцене прощания Гектора с его супругой Андромахой («Илиада», VI, 404–412, пер. Гнедича):

Тихо отец улыбнулся, безмолвно взирая на сына.
Подле него Андромаха стояла, лиющая слезы;
Руку пожала ему и такие слова говорила:
Муж удивительный, губит тебя твоя храбрость! ни сына
Ты не жалеешь, младенца, ни бедной матери; скоро
Буду вдовой я, несчастная! скоро тебя аргивяне,
Вместе напавши, убьют! а тобою покинутой, Гектор,
Лучше мне в землю сойти: никакой мне не будет отрады,
Если, постигнутый роком, меня ты оставишь…

Война калечит людей не только физически, но и психологически. И герои гомеровского эпоса не исключение. По крайне мере, в таком ключе интерпретировал «Илиаду» американский психиатр Джонатан Шэй. В книге Achilles in Vietnam: Combat Trauma and the Undoing of Character он сравнивает текст поэмы Гомера и рассказы его пациентов, вернувшихся из Вьетнама с посттравматическим стрессовым расстройством. Для него любой солдат, от Ахилла до американского морпеха, — это не примитивная машина для убийств, а глубокая и сложная личность, искореженная войной.

«Илиада» становится для Шэя медицинской историей Ахилла и его глубокой травмы, приведшей к убийству Гектора и издевательству над телом.

Шэй выделяет несколько стадий развития посттравматического расстройства у вьетнамских ветеранов и у Ахилла. Оно начинается с утраты веры в начальство и в осмысленность своей миссии. Если командование проявляет некомпетентность или безразличие к подчиненным, то солдат теряет уверенность в своей безопасности и его вера в собственное выживание падает. Кроме того, он может начать сомневаться, правильно ли это бездарное руководство ставит цели войны. Это сомнение приходит к Ахиллу после конфликта с Агамемноном, когда тот несправедливо лишает его законной добычи. Недоверие растет, и солдат начинает видеть в сослуживцах не соратников, а конкурентов за скудные ресурсы. Его социальные связи разрушаются, и доверие у него вызывает лишь круг самых близких товарищей. Для Ахилла такими товарищами становится группа воинов, вместе с которыми он уходит из ахейского войска в знак протеста против беззакония Агамемнона.

Война уничтожает большинство социальных связей и обостряет другие. Постоянная опасность и необходимость взаимовыручки создает уникальные отношения между людьми. Два солдата, воюющие бок о бок, могут достичь такой степени близости, какой у них нет даже с ближайшими родственниками, поскольку их выживание зависит от взаимной поддержки. Шэй замечает, что в английском языке нет подходящего слова. Английское love передает интенсивность этого чувства, но имеет отсутствующие в боевом братстве сексуальные коннотации. Греческое же φιλιά не имеет таких оттенков и означает чрезвычайную степень доверия и близости между двумя людьми. В конечном итоге для воюющего важной становится жизнь только самого близкого товарища, и когда она прекращается, он испытывает глубочайшее горе. Это и происходит с Ахиллом после смерти Патрокла.

Смерть товарища полностью выключает солдата из мира людей, он становится машиной для убийств, для которой не существует морали и важно лишь самосохранение любой ценой. Именно в этом состоянии Ахилл и волочил за собой изувеченный труп Гектора.

Может быть интересно

Крепкая мужская дружба или гей-пара? Как менялись представления об отношениях гомеровских героев Ахилла и Патрокла в Древней Греции

Поступки героев «Илиады» кажутся ужасными с точки зрения современного обывателя. Однако они совершают их, исходя из собственных представлений о чести. Главной добродетелью для них является не милосердие, а смелость. Бросить оружие и бежать с поля боя считалось проявлением подлой натуры и недостойным свободного гражданина. Но уже в самой ранней греческой поэзии мы видим другое отношение к доблести. Первым греческим поэтом, сделавшим темой произведений собственные эмоции, был живший в VII веке до н. э. Архилох. И он вполне открыто заявлял о своем дезертирстве в одном из стихов:

Носит теперь горделиво саиец мой щит безупречный:
Волей-неволей пришлось бросить его мне в кустах.
Сам я кончины зато избежал. И пускай пропадает
Щит мой. Не хуже ничуть новый могу я добыть.

Если Архилох смотрел на войну как ее рядовой участник, то у историка Фукидида был более комплексный взгляд. Его «История» описывает события Пелопоннесской войны 431–404 годов до н. э., которая велась между греческими полисами — Афинами и Спартой.

Противоборствующие стороны создали альянсы, в которые были вовлечены почти все греческие города. Эти города осознавали свою общность, и Фукидид начинает повествование с описания их общего происхождения. Тем самым он подчеркивает братоубийственный характер войны, участники которой хоть и отличались немного по языку и обычаям, но были соединены множеством исторических и культурных связей.

Возможно, поэтому Фукидид говорит о своем стремлении описать эту войну как можно более объективно, тщательно отбирая и проверяя источники. Поэтому у Фукидида нет протагонистов и антагонистов, а обе стороны представлены одинаково неприглядно. Это отличает его от Геродота, который в своей истории Греко-персидских войн явно сочувствует грекам. Так что вместо развлекательного и познавательного чтения, как у Геродота, читатель Фукидида узнает о катастрофе греческого народа (Фукидид, «История», книга I):

«…эта война затянулась надолго, и за время ее Эллада испытала столько бедствий, сколько не испытывала раньше в равный промежуток времени. Действительно, никогда не было взято и разорено столько городов частью варварами, частью самими воюющими сторонами (в некоторых городах после завоевания их переменилось даже население), не было столько изгнаний и смертоубийств, вызванных или самою войною, или междоусобицами. Что рассказывается о прошлом на основании преданий и на деле подтверждается слишком редко, то стало теперь несомненным: землетрясения, охватившие разом и с ужасною силою огромную часть земли, солнечные затмения, случавшиеся чаще сравнительно с тем, как передают по памяти о прежних временах, потом засухи и как их следствие жестокий голод, наконец, заразная болезнь, причинившая величайшие беды и унесшая немало людей. Всё это обрушилось зараз вместе с этой войной».

Пелопоннесская война в изложении Фукидида начинается с преступления. В греческой колонии Эпидамн, которая находилась на месте современного албанского Дурреса, произошел переворот. Жители изгнали местных олигархов и перешли под покровительство могущественного полиса Коринфа, который прислал им в помощь свой гарнизон. Керкира, чьей защитой до того пользовался Эпидамн, приняла олигархов и начала войну против Коринфа. Керкиряне одержали победу над морским флотом коринфян, а затем взяли Эпидамн. После этого победители казнили всех пленников, захваченных в морском сражении, а членов коринфского гарнизона обратили в рабство. В ответ на этот акт жестокости Коринф вместе с союзниками начал полномасштабную войну против Керкиры. Та, в свою очередь, заключила союз с Афинами, что вовлекло в локальный конфликт всё больше и больше полисов, пока в войне не начали участвовать почти все греческие поселения Средиземноморья.

Казнь пленников керкирянами вызвала подобные действия с противоположной стороны. Каждый последующий акт насилия показывается как наказание за предыдущий. Ожесточение нарастало, и уничтожению стали подвергаться нейтральные города. Это произошло с островным полисом Мелос. Он не состоял ни в одном союзе и не участвовал в военных действиях. Однако афинское войско подошло к нему и потребовало присоединиться к Афинам в войне и выплатить дань. Получив отказ, афиняне взяли Мелос в осаду. Через несколько месяцев город сдался, но афиняне не пощадили его жителей, убив всех мужчин и продав женщин и детей в рабство.

Фукидид писал «Историю» для потомков и старался быть нейтральным в изображении Пелопоннесской войны. По-другому к ней относился Аристофан, ставивший во время нее свои комедии. Его пьеса «Мир» была поставлена для афинян за несколько дней до заключения перемирия со Спартой. Сюжет, с типичным для Аристофана абсурдным и скабрезным юмором, рассказывает о попытках виноградаря Тригея остановить войну. Для этого он ловит гигантского навозного жука и летит на нем на небо, в обитель богов. Там он находит только Гермеса. Он присматривает за имуществом богов, которые оставили эти покои и отправились на небеса повыше. О причине ухода богов Гермес сообщается следующее:

На греков рассердились [боги]. Поселили здесь
Они Войну и ей на растерзание
Вас отдали. Что хочет, то и делает.
А сами удалились в выси горние,
Чтобы не видеть ваших непрестанных свар
И жалоб ваших не слыхать назойливых.

Война появляется на сцене и начинает в гигантской ступе размалывать города и страны, готовя их себе в пищу. Тригей спрашивает у Гермеса, отчего началась война. Тот называет ее причиной воинственных политиков:

Тригей:
Зачем же боги с нами поступили так?

Гермес:
За то что вечно воевать хотели вы,
Хоть боги мир устраивали. Стоит лишь
Лаконцам потеснить афинян чуточку,
Они кричат: «Мы зададим афинянам!
Клянемся близнецами!» Если ж Аттике
Вдруг повезет и мир предложит Спарта вам,
Тут вы орете снова: «Нас надуть хотят!
Афиною клянемся мы! Не верьте им!
Ведь Пилос — наш. Послов пришлют опять они».

Кроме того, от Гермеса Тригей узнает, что богиня мира Эйрена заточена в темнице вместе с Жатвой и Ярмаркой. Гермес сообщает, что Эйрена ушла из Греции из-за политиканов, Тригей перечисляет имена этих политиков и рассказывает о бесславной кончине каждого из них. Заручившись помощью землепашцев, Тригей освобождает пленниц, и начинается празднование мира и благоденствия, которое он несет:

День счастливый, день желанный для хозяев-поселян!
Ты пришел. Веселья полон, шлю я лозам свой привет.
Вижу смоквы, что когда-то я мальчишкой посадил.
Их обнять я счастлив снова, после долгих-долгих лет!

В Афинах тоже царит всеобщее ликование. Народ готовится наконец-то вернуться к сельскому хозяйству и торговле.

Недовольны приходом мира лишь торговцы оружием, и Тригей начинает над ними издеваться.

Он предлагает купить товар по дешевке, придумывая ему новое применение: панцири он предлагает использовать как стульчаки, а шлемы отправлять в Египет, чтобы в них замешивали слабительное. Заканчивается комедия на литературной ноте: юный ученик зачитывает описания битв из Гомера, а Тригей их коверкает, поскольку уже не может слышать больше ничего про войну.

Пелопоннесская война продолжалась еще десять лет. В последние ее годы Аристофан создал еще одну антивоенную комедию. Лисистрата, по имени которой произведение названо, не может смириться с пассивным положением женщин во время войны. Решение начать войну было принято одними мужчинами, в то время как нести ее тяготы пришлось и женщинам:

Ты ведь помнишь, в начале войны и невзгод терпеливо нужду мы сносили.
Запрещала нам женская скромность тогда в ваше дело мужское мешаться.
Да и вы не давали ворчать и роптать, хоть не по сердцу многое было.
Только вскоре узнали мы вас хорошо — и как часто, за прялками сидя,
Приходилось нам слышать о новой беде и о новых безумиях ваших,
И, печаль глубоко затаивши, вопрос задавали мы, будто с улыбкой:
«Что же нового слышно о мире у вас? Что о мире решили сегодня
На собрании вы?» — «Что за дело тебе? — отвечали мужчины сердито.
— 
Ты молчи себе знай». Приходилось молчать. Мы молчали и дома сидели.
Но порой уже мы и о худших делах, о постыдных делах узнавали.
И у мужа хотели спросить, почему поступили вы так безрассудно?
Но, с презреньем взглянув, отвечали мужья: «Принимайся за пряжу скорее!
А не то берегись, заболит голова. А война — это дело мужское!»

Лисистрата решает остановить войну, организовав сексуальную забастовку. Пока мужчины воюют, женщины должны отказывать им в близости. Она созывает женщин из всех участвующих в войне полисов и объявляет им о своем решении:

Да! Клянусь богинями!
Когда сидеть мы будем надушенные,
В коротеньких рубашечках в прошивочку,
С открытой шейкой, грудкой, с щелкой выбритой,
Мужчинам распаленным ласк захочется,
А мы им не дадимся, мы воздержимся.
Тут, знаю я, тотчас они помирятся.

Женщины приносят клятву. Одновременно в Афинах начинается бунт и местные старухи захватывают сокровищницу, не давая мужчинам тратить деньги на войну. Лисистрата пытается навести порядок и объясняет, какие тяготы приносят женщинам развязанные мужчинами войны:

Советник:
Возмутительно, право, что ткать и прясти
вы хотите дела государства.
Да какое вам дело, скажи, до войны?

Лисистрата:
Это нам что за дело? Проклятый!
Знай, для женщин война — это слезы
вдвойне! Для того ль сыновей мы рожаем,
Чтоб на бой и на смерть провожать сыновей?

Советник:
Замолчи! О, не надо про горе!

Лисистрата:
И к тому же в года, тогда юность цветет,
когда хочется радость увидеть,
Из-за ваших походов как вдовы мы спим.
Ну, про нас говорить я не стану.
Наших девушек бедных мне жалко до слез,
что стареются, сидя за прялкой.

И мужчины, и женщины с трудом сдерживают сексуальное желание. Дело доходит до того, что из Спарты является гонец с предложением мира, и при этом у него под туникой явно видна сильная эрекция. Ему навстречу выходит такой же возбужденный афинский посланник и соглашается на мирный договор. Пьеса заканчивается на взаимном примирении как враждующих городов Греции, так и женщин и мужчин.

«Лисистрата» интересна не только своим антивоенным содержанием, но и явным феминистским посылом. Ее главная героиня является единственным разумным человеком среди творящегося вокруг хаоса.

Благодаря своему уму и смелости она прекращает войну. По этим причинам «Лисистрата» стала одной из самых популярных пьес Аристофана и одним из известнейших антивоенных высказываний. Например, американский режиссер Спайк Ли перенес ее действие в неблагополучные районы Чикаго. В его фильме Chiraq при помощи сексуальной забастовки главная героиня останавливает войну между двумя уличными бандами.

В какой-то мере эта пьеса была воплощена и в жизни. В 2003 году женщины Либерии объединились в организацию Women of Liberia Mass Action for Peace. Главной целью организации было обеспечить безопасность женщин, которые в условиях войны страдали от вымогательств, изнасилований и убийств. Различными ненасильственными методами, включая наложение проклятий и сексуальный бойкот, они принудили официальное правительство и местных повстанцев заключить перемирие, которое окончило четырехлетнюю гражданскую войну в стране.

Женщины Древней Греции также не были защищены от насилия во время войны. Их опыт описывается в трагедии греческого поэта Еврипида «Троянки».

Эта пьеса тоже была создана во время Пелопоннесской войны и поставлена в год описанной Фукидидом резни на Мелосе. Для обсуждения современных событий трагедия использовала гомеровский миф о Троянской войне. Сама эта война в трагедии описывается как бессмысленная:

Кассандра:
А ахейцы?
Пошли на смерть. Добро б еще предел
Отцовский отбивая иль твердыни
Родной земли. И если взял Арей
Кого из них, тем не пришлось увидеть
И сыновей… И пеплосами жен
Их мертвые тела не обовьются…
В чужой земле лежат. А вдовы где ж?
Не дождались и старцы, чтобы кровью
Могильный холм их дети оросили.
Поистине был славен тот поход!

Но сюжет для «Троянок» не важен. Гомеровские героини становятся лишь голосами всех жертв войны. Они рассказывают о том, что пережили в плену, и о том, что им еще предстоит пережить:

Царицей я была
По роду и по браку, принесла я
Блистательных детей — не рядовой
Они народ, а цвет фригийцев были.
Ни в Трое, ни в Элладе и нигде
Таких никто не принесет из женщин,
И даром бы хвалиться стали… Их
Я видела убитыми, и даром
Моих волос курганы их почтили.
Приама я оплакала, отца
Моих детей, и мне не кто-нибудь
Про смерть его поведал, а упал он,
Зарезанный, у самого костра
Геркейского, и на моих глазах
Передо мной горела Троя. Дев
Для избранных вскормила женихов я,
А их из рук повырвали, и нет
Надежды нам увидеться.