Пространство herstory. Надежды и чаяния исторической феминологии

Путешествие в историческую феминологию начинается в конце 1960-х годов, когда в науке возникла ситуация мягкого интеллектуального затруднения. Казалось, обилие источников и форм их изучения гонит ученых вперед, однако методы и подходы оставались ограниченными, не позволяя ученым двигаться дальше. Масштабные структуры и тотальный интерес к крупным конструкциям уже изжили себя, а новое поколение ученых с микроисторией и интересом к локальным сюжетам еще только училось в университетах.

И в очередной раз наука оказалась связана с событиями, происходившими за стенами душных аудиторий и пыльных университетских кабинетов. Масштабные студенческие движения по всей Европе, взлет культуры хиппи и новая волна борьбы женщин за свои права оказались куда более полезными для ученых, чем бесконечный перебор источников.

Не то чтобы реальной необходимости изучать женщин у ученых не было. Просто первая волна феминизма решала куда более насущные вопросы женского бытия, фокусируясь скорее на их правовом положении в обществе, борьбе за право существовать с мужчинами в одном пространстве: составлять завещания, получать образование, голосовать и жить без надзора со стороны семьи.

Однако после мировых войн и после того, как Симона де Бовуар с работой «Второй пол» проинтерпретировала гендер как социальный конструкт, идея о проведении необычных исследований обрела право на жизнь. Дело было не в равном взгляде на историю, а в признании своеобразия женской сферы существования, женского мировоззрения и опыта, отличавшегося от мужского взгляда на мир. Вторая волна феминизма, боровшаяся за признание специфики женской культуры, личности и модели поведения, стала интересна науке и позволила родиться новому гуманитарному направлению.

Вопрос «А где же женщина?» стал одним из тех, что был поставлен перед представителями различных дисциплин. И как это ни прискорбно признавать, но всё в науке — от выбора тем до структуры академических институтов и учреждений — несло на себе «печать сексистской окраски». Женщины, их образ жизни, мышление, интересы и быт оставались за бортом большинства исторических (и не только) исследований. А внимание ученых к «великим личностям» ограничивало женщин в истории несколькими наиболее значимыми фигурами из числа правительниц, придворных дам, жен и воспитательниц более известных мужчин. Даже марксистская концепция, ставившая «старый порядок» под сомнение, не замечала опыта женщин и их социальных потребностей. Ведь признавая исчезновение рабства как формации с течением времени, концепция Энгельса не могла объяснить, почему самый бедный мужчина мог присваивать себе время, силы и труд женщины через институт семьи.

Нерешенные вопросы, болевые точки и проблемы изучения женщин в науке требовали ответа. А потому сторонницы и сторонники феминизма искали решение в различных модернистских концепциях, среди которых были:

• структурный функционализм Толкотта Парсона, в рамках которого общество являлось социальной системой, в которой оба пола играли конкретные функциональные роли;
• теория конструирования социальной реальности Питера Людвига Бергера и Томаса Лукмана, считавших общество процессом непрерывного конструирования значений и символов;
• ситуационная драматургия (или символический интеракционизм) Ирвинга Гофмана с его «социальным дисплеем» и набором ритуалов для взаимодействия между людьми.

Колесо нового направления понемногу набирало обороты. Наука становилась всё доступнее, а дискриминация по признаку пола постепенно сходила на нет. Несмотря на это, количество исследовательниц со степенями и званиями увеличивалось крайне медленно, а потому в скором времени ученые задумались о причинах и особенностях неравенства в их профессиональной среде. Вопрос о женщине в пределах определенной области превратился из личного в профессиональный.

Итак, в конце 1960-х — начале 1970-х мир стал интересоваться женщинами. Речь шла не только о том, как женщинам внезапно стала интересна история самих себя. Неофеминизм породил интерес к женщинам и в маскулинных академических кругах, пришедших в движение. На рубеже десятилетий появляются первые феминистские журналы, в США, Франции и Великобритании начинают читать курсы по истории женского движения, а в высших школах понемногу формируются профессиональные женские коллективы. Шаг за шагом женщина отвоевывала себе право быть и субъектом, и объектом исследования. Постепенно в рамках традиционных академических дисциплин появилось «изучение женщин», продвижением которого и занимались ученые с феминистскими взглядами — как женщины, так и мужчины.

Как обычно бывает при формировании нового направления, сначала было непонятно, как называть его сторонниц и сторонников. Вариантов обобщенного определения было несколько, но все они с течением времени отпали, а ученые всего мира сошлись в итоге на women studies.

Название female studies показалось слишком биологизированным. Формулировка feminist studies была отвергнута ввиду излишних идеологических смыслов. Определение women’s studies не прижилось из-за апострофа, который указывал на объектный статус женщины и ее подчиненный характер в условиях направления.

В 1975 году американская исследовательница Нин Коч впервые использовала термин «феминология», получивший особую популярность в России. Отличительными чертами нового направления стали ориентированность на критику традиционной науки и общества и развитие междисциплинарных подходов. Не прошло и ста лет, как новые веяния добрались и до исторической науки. Особых препятствий они не встретили, тем более что на дворе была эпоха открытий и широкого становления множества ответвлений новой исторической науки. «Женская история» и «женские исследования» вписались как нельзя лучше.

В первую очередь исследованиями женщин заинтересовались специалисты по проблемам массовых движений. Рабочие и крестьянские движения, суфражизм и феминизм стали благодатным полем для women studies, в отличие от пресловутых тайных обществ и партий, где женщин почти не было, а смотрели там на них в лучшем случае как на прислугу.

Затем к исследованию женщин подтянулись медиевисты. Этим ребятам стало скучно и грустно изучать расширившийся круг источников и пересматривать результаты предыдущих поколений. Подобная встряска пришлась специалистам по Средневековью и раннему Новому времени очень кстати. А потому интерес к быту, взрослению, социальным ролям и восприятию женщин нашел отражение в ряде научных работ.

Кроме всего прочего, в 1970-е годы по полю исторической науки уверенными шагами шла историческая антропология, в рамках которой появлялись всё новые и новые направления, выбравшие себе в качестве объекта исследования человека во всём его многообразии. Коллектив, в который входили в том числе история повседневности, история детства, история смерти и история сексуальности, с радостью принял в свои ряды и историю женщин.

Самостоятельной и самоценной частью социальной истории стала и историческая демография, которая во второй половине XX века обрела второе дыхание. Вовлечение в методы исторических исследований математических приемов обработки массовых источников позволило выйти на новый уровень исследования населения. Выводы этого направления для женской истории оказались неутешительными — лиц женского пола в истории оказалось очень мало. И речь идет не о правителях, реформаторах или ученых, с которыми всё, казалось бы, понятно. Речь идет о настоящем дефиците женского пола практически во всех социальных и возрастных группах. Их просто нет: о них не вспоминали, о них не говорили, их не упоминали, их не исследовали.

В середине 1970-х годов история женщин пережила собственный бум — публикации на эту тематику получили постоянную рубрику в десятках научных журналов. Ежегодно стало выходить в свет множество исследований по самым разным периодам и регионам, а в обобщающих работах разного уровня освещались практически все вопросы, имеющие отношение к жизни женщин прошедших эпох.

Первая программа женских исследований появилась в 1969–1970 годах в США, в Университете Сан-Диего. К 1980 году количество подобных программ в американских университетах выросло до 350. Позднее они появились и в европейских университетах, став базой для их дальнейшей реорганизации в центры и факультеты женских и гендерных исследований.

Так сформировался предмет исторической феминологии — история изменений женского социального статуса и функциональных ролей, а также история глазами женщин, написанная с позиций женского опыта.

Энтузиастки-первопроходчицы активно начали работу в архивах по всей Европе и Америке, извлекая всё новые и новые источники, проливающие свет на положение женщин в разные эпохи, на их эмоции, переживания, роли, модели поведения, интересы и деятельность. Внимание уделялось не только отдельным женщинам, от которых мог остаться личный дневник, но и женским общностям — например, монастырям и первым женским организациям.

Историческая феминология «вернула женщин» общим курсам истории. Задача восстановления женских имен, роли женщин, вычеркнутых из официальной историографии, была если не решена, то хотя бы ориентирована на решение. В европейских и американских учебниках появились женские имена, а фраза «выдающаяся женщина» стала применима не только к Екатерине Медичи или Феодоре Византийской.

Самые рьяные из исследовательниц старались пересмотреть в свете новых данных даже хронологию, выстроенную до того в соответствии с мужским пониманием времени и исторического процесса. Они говорили о желании, о необходимости преодолеть господство старой — мужской — истории. Так, Делия Давин, одна из исследовательниц женской истории Китая, обращала внимание на то, что именно в 1980-е годы появилась мысль о замене для женских исследований термина history (буквально his-story) на herstory.

Конечно, крайности имеют место даже в науке. Но, так или иначе, в представлениях о прошлом действительно случился переворот. Закрепила его полноценная конференция в итальянском городке Белладжио и основание в 1990 году Международной федерации исследователей женской истории.

Мысль о «едином» и «полноценном» знании о прошлом тоже перестала выглядеть убедительной. О каком полноценном знании можно говорить, если при его получении не учитывался опыт женской части населения? Да, случилось «престрашное»: оказывается, женщины всё время и во все эпохи имели свое мировоззрение, свою систему ценностей, которая часто не совпадала с мужской. И вместо описания того, как оба пола взаимно дополняли друг друга, внимание ученых вскоре сосредоточилось на их различиях. Эти исследования внесли вклад в развенчание стереотипа о «природном назначении» женщины, актуальность которого с годами стала теряться для наиболее развитых обществ.

История женщин придала иной смысл изучению истории повседневности, еще раз убедила ученых в том, что необходимо разделять общественную и приватную сферы жизни.

Конечно, женская история часто увязывалась с историей общества с позиций неомарксизма, где половое неравенство объяснялось его укорененностью в неравенстве экономическом. Однако мысль о доминировании большую часть исторического прошлого патриархальных структур успешно подорвала мифотворчество официальной истории. Возникли вопросы о ценности отдельных событий мировой истории для женщин, о том, насколько успешными были те или иные преобразования, войны или революции. Альтернативная точка зрения, которая подвергла деконструкции привычные представления о том, как выглядит история, — это всегда приятно для тех, кто эту деконструкцию творит, и полезно для тех, кто в этой деконструкции сомневается.

Однако постепенно историко-феминологические штудии становились всё более кастовыми. Из истории женщин историческая феминология медленно превращалась в историю подавления женщин. Всё больше внимания получали сюжеты о систематическом угнетении женского пола, и в конечном итоге исследования феминологов стали выглядеть как пародия на самих себя несколькими десятилетиями раньше. Из истории женщины как самостоятельной константы со своим правом на жизнь, взгляды и интересы они превратились в историю женщины как постоянной жертвы. А на страницах исследований стали проступать мысли о том, что история, написанная женщиной, более точна и объективна, что знание угнетенного точнее и глубже знания угнетателя.

Как ответ на подобный подход к прошлому в исторической науке появилась история гомосексуальности, а также история мужчин и мужественности. Ее сторонники, в отличие от своих предшественников, не осознававших мужскую направленность истории, сформировали направление исторической андрологии, в которой history действительно стала his-story. Как и в случае с женской историей, мужское осмысление прошлого по-настоящему началось лишь тогда, когда произошло осознание своего особого опыта.

К концу 1970-х годов раздельное существование историй полов — мужской и женской, а также отсутствие собственной истории у сексуальных меньшинств грозили стать методологическим тупиком. И дело было не в том, что без квир-истории наука замерла бы на месте, а ученые перестали бы писать статьи об экономическом состоянии Пфальца XVIII века. Здесь имеется в виду маячащий на горизонте застой в развитии науки, отсутствие новых идей, подходов, новых направлений и проблемных вопросов. Ведь именно они и заставляют ученых разных полов, возрастов, школ и национальностей ставить перед собой задачи и цели, решать их и двигаться дальше.

К середине 1980-х буйные тренды исторической антропологии и социальной истории с ориентацией на индивида понемногу сдают позиции. Пальма первенства переходит к истории культурной и интеллектуальной. Объектом этого направления становятся не просто социальные или культурные категории общества, а их изменения. В связи с этим появляются новые субнаправления вроде психоистории, истории чувств и эмоций, истории представлений и образов (имагология) и т. д. Дрейф исторической науки от изучения «победителей» в лотерее прошлого до всех, кто принимал в ней участие, предопределил интерес ученых к историям больных, маргиналов, нищих, люмпеном — всех угнетенных и неактуальных до того слоев. Среди них ввиду своей длительной «непопулярности» оказались и женщины. При этом ориентация на культуру и психологию исследуемых людей оказалась удачной для женских исследований.

Однако с течением времени идеи противостояния человека и общества, индивида и массы, единичного и множественного в мировой науке, в том числе исторической, стали затихать. Они уступали место идеям баланса, терпимости, неагрессии и принятия существования иного как данности. Границы дисциплин к концу XX века стали весьма расплывчатыми, а тренд на междисциплинарность расширился еще больше, вынуждая отдельные дисциплины бояться за свою самостоятельность. Понятие пола также становилось в науке всё более абстрактным, а введение в историческую терминологию понятия «гендер» было не за горами.

В 1986 году американская исследовательница Джоан Скотт опубликует статью «Гендер: полезная категория исторического анализа», которая символически отмечает исчезновение как чисто женской, так и чисто мужской истории. В свое время основоположница новейшей гендерной истории изучала общественные движения Франции XIX века. Однако в какой-то момент ей надоели бессмысленные бодания сторонников традиционной истории со сторонниками феминологии, из-за чего Скотт предложила положить конец этому противостоянию за счет введения гендера в поле исторической дискуссии в таком толковании, которое устроило бы всех. В декабре 1985 года она выступила с докладом на собрании Американской исторической ассоциации, в котором призвала воспринимать гендер как «исторически первую форму фиксации властных отношений». В такой трактовке гендер переставал быть просто «социальным полом», он превращался в сложную систему отношений между носителем власти и объектом, к которому она применялась. Этот язык был более понятен историкам, которым оперировать связями в рамках социальной, политической и экономической структур было намного проще, чем гоняться за интеллектуальной моделью.

Оценивая женскую историю как этап развития современной историографии, стоит понимать, что обращение к женщинам как части нашего прошлого является вполне естественным ответов на вызов, брошенный обществу. А потому думать, что женская история является всего лишь «прогибом» академических структур под феминизм, некорректно. Тем более что наука радушно приняла и саму новую тему для исследований, и интересующихся этим вопросом.

Сейчас, глядя на историков прошлого, можно лишь удивляться, что им пришлось потратить несколько веков, чтобы осознать важность такой банальной вещи, как критика источника или проверка социального контекста его автора. С исследованиями женщин — та же ситуация. Многие годы понадобились историкам, чтобы принять реальность женского опыта, сокрытого от них в прошлом.

Историческая феминология после появления гендера не умерла и не канула в небытие. Однако в настоящее время ввиду сохранения тренда на междисциплинарность довольно сложно отделить ее от гендерных исследований прошлого, и наоборот. Исследование женщин продолжается на самых разных уровнях культуры: от эмоций и интересов до секса и брака. Объединение методов и взаимное признание уникального опыта разных социальных слоев стало одним из выходов для тех, кто завяз в границах одного течения. Гендер в исторической науке остается тоже довольно размытым понятием, однако комплексность гендерных исследований и их широта охвата позволили направлению, которое называется гендерной историей, остаться на плаву и сохранять свою актуальность даже сейчас.

---

Что почитать

• History of Women in the West, в 5 томах, под редакцией Ж. Дюби и М. Перро.
  Данная работа отмечает важнейший этап в развитии исторической мысли на тему женской истории в Западной Европе. Предлагается к прочтению, чтобы осмыслить развитие методологии и подходов применительно к социальной группе, долгое время остававшейся на задворках ученых работ.
• Гендерная теория и историческое знание: материалы Второй международной научно-практической конференции. Сыктывкар, 2005.
  Один из первых исторических сборников статей в России, посвященных вопросам женской и гендерной истории. Предлагается к прочтению, чтобы посмотреть, какие темы становятся объектом изучения в женской и гендерной истории и что за проблемы привлекают внимание ученых.
• Маргарет Мид. Мужское и женское. Исследование полового вопроса в меняющемся мире. М., 2004.
  Работа американского антрополога Маргарет Мид написана в 1949 году и пересмотрена в середине 1960-х на материале народов Южных морей, собранном автором во время научных изысканий. Предлагается к прочтению, чтобы узнать, как меняются категории мужского и женского в непохожих на наше сообществах.
• Наталья Пушкарёва. Гендерная теория и историческое знание. СПб., 2007.
  Первое в российской историографии издание, излагающее историю складывания женских и гендерных исследований. Предлагается к прочтению, чтобы познакомиться с Натальей Пушкарёвой — одной из первых, кто поднял в отечественной науке тему истории женщин.