Утопить мир в «Кислоте». Как новое молодежное кино исследует социальное отчуждение

Текст раскрывает некоторые сюжетные ходы, так что если вы боитесь спойлеров, лучше почитайте о том, как русские жители пограничья оказываются ненужными центру и враждебными коренному населению.

Сюжет «Кислоты» разворачивается вокруг реакции двух молодых техно-кобр Александра и Петра на самоубийство их друга. Меняются характерные московские декорации: молодежная коммуналка, бедный дом в спальном районе, темный и забитый танцпол, потомственная квартира в центре, офис олигарха, крыша дома среднего класса в дорогом районе юго-западного направления, бескрайние деревенские поля. В звуковое поле изредка врываются быстрые и ритмичные техно-биты. Они контрастируют с короткими и редкими фразами его героев, которые сами становятся лишь помехами, глитчем среди заполняющей фильм не тишины — но тяжелого молчания.

Немногочисленные массовые сцены заполнены обезличенными людьми-функциями: тусовщиками с танцпола, бойцами спецназа, ученицами школы художественной гимнастики. Они ярко контрастируют со статичными, едва ли не портретными кадрами, которыми заполнена большая часть произведения.

Герои остаются внутренне изолированы друг от друга и лишь случайное взаимодействие или исполнение заранее заданной и формализованной социальной роли может столкнуть их вместе.

Но и эти столкновения приводят лишь к конфликту и отсутствию взаимопонимания. Путешествующая в поисках покоя и духовности по Востоку мать, погруженная в быт бабушка и их внук — главный герой — боятся друг друга и не могут общаться без (остающихся предельно лаконичными) ссор и борьбы за власть.

Сестры — дочери уставшего отца-силовика, нехотя исполняющего социальную роль насильственного мачо, — не разговаривают, ненавидят друг друга и конкурируют за парней.

Модный актуальный художник — сын официозного советского скульптора — безразличен к своему делу и высказывается лишь для того, чтобы снять очередного полового партнера.

Друзья-тусовщики — также почти всегда молчат. Молчание прерывается лишь однажды: вышедший из СИЗО Петр произносит перед Александром небольшую высокопарную проповедь о смысле жизни и стирает всю написанную другом музыку, якобы для того, чтобы избавить Александра от его бездарности.

Настоящим главным героем фильма оказывается опустевший и опустошенный язык. На нем не может происходить никакой содержательной речи, никакого диалога — лишь распределение мест в иерархии, выяснение статуса каждого во взаимодействиях.

На этом языке родители отвергают своих детей или утверждают свою тотальную — сочетающую гиперопеку с прямым насилием — власть над ними. На нем же молодые герои проявляют безразличие к судьбе друг друга: их дружба лицемерна, полна лжи и стремления к конструированию позитивного имиджа перед собой и другими. Любое действие должно быть по крайней мере оправдано подобным мотивом, если и не руководствоваться им напрямую.

Герои, включенные, казалось бы, в многочисленные сети социальных взаимодействий, остаются наедине со своим языком. Неслучайно на протяжении половины фильма Петр теряет голос и физически. Звук живой речи на деле ему не нужен. Достаточно жеста.

Место общества в мире «Кислоты» занимает не наполненный никаким внутренним содержанием комплекс социальных ролей.

«Левиафан» государства, гендера, церкви и капитала царствует здесь безраздельно. Только он оказывается способен объединить предельно атомизированных индивидов, выдав каждому собственную единую и неизменную клетку.

Социум разделяется на роли вдоль нескольких линий отчуждения.

Самой бессмысленной и слабой из них оказывается линия власти: герои во главе с художником Василиском спокойно ускользают через служебный выход клуба, после его захвата ОМОНом и задержания десятков тусовщиков. Полиция безразлична к пришедшему сдаваться Петру. Он обвиняет себя в самоубийстве друга. А благодаря вмешательству отца-олигарха Петр почти сразу выходит на свободу. По сути, безразличен силовик, отец двух дочерей, конкурирующих за внимание Александра. Он признается в том, что исполнять мачистскую роль его заставляют жена и «устав». Получив однажды силовой отпор от главного героя, мачо разворачивается и, кажется, с облегчением уезжает.

Сильнее оказывается гендер. Общество «Кислоты» — при всей атомизации — остается крайне патриархальным. Молодые женщины думают в основном о мужчинах и замужестве, попеременно примеряя на себя маски «Мадонны» и «Блудницы».

Женщины постарше — одиноки, озабочены бытом или же своей несчастной судьбой.

Мужчины же, напротив, интересуются главным образом конкуренцией за власть, деньги и статус. Каждый в своей социальной среде — разница между акулой капитализма и его брошенным сыном-тусовщиком, выросшим с бедной матерью-одиночкой, оказывается невелика. Предельно маскулинным и патриархальным остается и бисексуальный художник Василиск. В коммерческих целях он создает себе имидж провокатора, но приходит крестить новорожденного сына в православную церковь.

Разделяет людей и возраст — точнее, разница поколений, стереотипно разделенных на детей и родителей. Последние не могут общаться с детьми: могут лишь исполнять власть-заботу или отказываться от нее. Дети могут ей подчиняться или против нее бунтовать. Других вариантов коммуникации не предусмотрено. Попытки диалога наталкиваются лишь на взаимные страхи и непонимания.

Стихийные агрессия и аутоагрессия оказываются единственным непокорным явлением в разграфленном и регулярно организованном молчащем мире. И символом становится кислота — жидкое, неопределенное и тем более опасное орудие.

В финальной сцене стоящий на пустынной трассе Саша лишает бутылку с кислотой ее изначальной функциональности. Сосуд, предназначенный для символа агрессии, становится духовым инструментом. Быть может, именно в этой трансформации — в лишении объекта его предзаданной функциональности — создатели фильма и видят возможность преодоления отчуждения. Быть может, лишь в ней они находят выход из пустынного, потерявшего всякие внутренние смыслы ада, которым по их мысли является современное общество.