«Мне на лицо хотел присесть огромный рот»: история альбома Kiss Me Kiss Me Kiss Me группы The Cure
Есть группы, о которых хочется знать по возможности всё: The Beatles, Metallica, «Кино», etc. — и, конечно, The Cure. Но если до недавнего времени информацию о Роберте Смите и его одногруппниках приходилось черпать из интернета, то теперь на русском языке есть книга «Всегда мало: История группы The Cure», выпущенная издательством «Кабинетный ученый», на сайте которого ее можно заказать (а в Москве ее можно приобрести, например, в магазине «Фаланстер»). «Нож» с любезного разрешения издательства публикует отрывок из книги с небольшим вступительным словом Антона Касимова, координировавшего ее подготовку к печати.
Антон Касимов:
Книга «Всегда мало: История группы The Cure» в России оправдала свое название вполне буквально: стоило ей выйти — и ее тут же оказалось недостаточно. Возник ажиотаж, интернет-магазин издательства обвалился сразу после старта продаж, а первый тираж закончился так быстро, что не успел насытить кьюроманских аппетитов.
Занятно, что книга — от переговоров о покупке прав до непосредственной реализации — во многом повторила судьбу нашей любимой группы. Мы решили выпустить ее просто из любви к Роберту Смиту, для удовольствия. Идея, энтузиазм — два человека, три, и вот уже подтянулись друзья, начали помогать, тема стала разрастаться и выросла в ежедневную работу и настоящее большое дело со всеми вытекающими. Слава богу, до судебных процессов пока не дошло — но из нашей рабочей группы уже выбыло несколько человек, подобно тому, как из The Cure выбывали Лол Толхерст или Саймон Гэллап. Всё было непросто. Но на августовское выступление группы в Москве пришло куда больше людей, чем на предыдущее, в 2012 году, — и мы вновь убедились, что не одиноки в своем пристрастии. Есть повод подумать об издании другой книги о The Cure — Ten Imaginary Years. Впрочем, сперва нужно завершить дела с уже выпущенной книгой и выдохнуть.
Тысячу раз я слушал альбом Kiss Me Kiss Me Kiss Me и никак не мог понять, в чем его загадка: почему он такой легкий — и в то же время глубокий. Длинный (74:35) — и слишком быстро заканчивается. Только прочитав, как он создавался и записывался, я нашел ответ на свой вопрос. Настроение и окружавшая музыкантов обстановка просочились на пленку. Благодаря книге этот альбом стал для меня еще более объемным и насыщенным.
По записи Kiss Me Kiss Me Kiss Me чувствовалось, что The Cure получили новый, золотой статус. Различные лондонские студии (среди которых были RAK и Townhouse) располагали всем необходимым, что могло бы потребоваться стремительно взлетевшей группе (с соответствующим объемом бюджета), в том числе персоналом, способным понять, что звучит в голове у Роберта Смита. Но в Miraval, куда группа засела на десять недель, было еще кое-что. Во-первых, студия представляла собой идеальное убежище — глубоко на юге Франции, между Марселем и Ниццей, в сорока минутах езды от Канн и Сан-Тропе. В Miraval было достаточно спальных мест, чтобы разместить всю группу и их гостей (большинство партнеров музыкантов приехали, когда половина работы была уже позади). У студии было и реноме: со времени открытия в 1977 году среди ее клиентов числились Pink Floyd, записывавшие там вокал Роджера Уотерса к едва не стоившему им карьеры монструозному альбому The Wall; в ней также работали Дэвид Сильвиан, Стив Уинвуд, Yes, Шаде и Белинда Карлайл. Кроме того, величественный прованский замок XVII века, в котором размещалась Miraval, предлагал такие обычные увеселения, как бассейн, игровая комната и огромная трапезная — как раз на случай привычных The Cure вакханалий.
«В Miraval было здорово, — вспоминает Толхерст. — Потому что у нас было достаточно денег, чтобы записываться где душа пожелает. Мы решили, что лучше всего уехать подальше от всех отвлекающих факторов». Кроме всего прочего, у этой местности была своя история. «[Хозяин] Жак Лусье за этот замок боролся с местной мафией. Те хотели устроить в нем свою малину». Для The Cure решающим оказалось то, что вокруг Miraval простирались триста акров холмов, сосновых лесов и — роскошных прованских виноградников.
The Cure никогда не отказывались, если им предоставлялся случай выпить, так что там они чувствовали себя как дома — хотя для Лола Толхерста с его прогрессирующим алкоголизмом это было не лучшее место для пребывания.
К тому моменту, по словам Смита, «вид Лола уже вызывал жалость». Толхерст вспоминает: «Какое-то время мне нездоровилось. Иногда было очень хорошо, а иногда очень грустно».
Музыканты столько бухали во время работы, что Толхерсту даже казалось, что хозяева очень много на этом теряют. Обычно имение сдавалось целиком, и постояльцам причиталось всё вино «Шато де Мираваль», которое они были способны употребить. «Наверное, с нами им стоило поступить иначе. В байках о пьянстве всегда силен момент мифотворчества, но, без сомнения, мы с Робертом и Саймоном были способной командой. Тогда это было в порядке вещей: мы просто были вынуждены это делать». «Это была вообще нереальная ситуация, — говорил Смит. — На десять недель мы оказались совершенно отрезаны от мира. В этом было что-то кровосмесительное, окруженное тайной — нам было так весело, и мы не хотели, чтобы кто-то пришел и спугнул очарование».
Запись в Miraval чуть не стоила жизни группе — или по крайней мере большинству ее участников. После очередной ночной попойки Смит, Толхерст и Борис Уильямс решили на джипе Смита съездить проведать жившего неподалеку гонщика Алена де Кадене. В планах было вызвать его на состязание. Далеко они не уехали, как говорит Толхерст. «Мы гоняли по окрестностям — естественно, с выключенными фарами. И там обрывы со стороны виноградного холма — по обе стороны по четыре-пять метров высотой. Мы застряли, и Роберт сжег сцепление, пытаясь съехать с пандуса. Вокруг тьма кромешная. Нам удалось вылезти и вернуться пешком, но утром мы с ужасом обнаружили, насколько опасно зависла машина. Ее пришлось списать в утиль. А Алена де Кадене мы так и не увидели».
Несмотря на эти дикие ночные вылазки музыкантов, самой грандиозной и смелой прогулкой за всю историю The Cure стал Kiss Me Kiss Me Kiss Me. За его сведением Смита и сопродюсера Дэйва Аллена унесло еще дальше в открытое море — на багамский Компас-Пойнт в Нассау, в Нью-Йорк и Брюссель. Это было какое-то странное путешествие, особенно если учесть, как скромно начиналась работа над альбомом: первые демо были записаны на лондонской студии Beethoven в моменты простоя прохладным летом 1986-го.
По альбому вполне чувствуется, что это коллективная работа. Смит впервые ввел систему «набора очков» для каждой песни, предлагаемой участниками группы. Правила этой относительно демократичной системы были просты: любой из The Cure мог записать на своей домашней студии демо и передать его Смиту, который всё послушает и наделает заметок в тетрадке.
Как рассказывает Борис Уильямс, после этого Роберт оценивал песни. «Он рисовал маленькую рожицу — хмурую, улыбающуюся или безразличную, и по ним мы выбирали, какие песни нам нужны».
Такой открытый подход Смита позволяет понять, почему на Kiss Me Kiss Me Kiss Me так много украшательств. Это также проясняет, почему Порл Томпсон и Борис Уильямс впервые оказались упомянуты как авторы песен.
Для Смита же это было очередным доказательством того, что он имеет дело с лучшим составом The Cure, где каждый хотел вставить свои пять пенсов. Лол Толхерст согласен. «Это была совершенная версия [The Cure], — сказал мне он. — Порл был замечательным музыкантом, Борис отлично барабанил. В этой группе все друг другу сопереживали. Собери нас всех вместе — получится лучшая банда в городе. Вот и всё объяснение: мы были верны друг другу, и, чем бы мы ни занимались, всё получалось». Это сильно отличалось от двух предыдущих альбомов, на которых Смит развернул свою так называемую плохую диктатуру. (Барабанщик Уильямс назвал новую систему «демократичной диктатурой»: «когда дело доходит до окончательных решений, что войдет в альбом, выбирает Роберт».) «Мы впятером делали всё с неподдельным воодушевлением, — говорит Смит. — На этот раз я заставил остальных принести мне по кассете и от каждого получил по шесть-семь песен. Это значило, что на самом деле принимать участие хотели все». Смит даже находил в этом сходство с «Евровидением». Прежде чем уединиться в Miraval, группа две недели писала две кассеты песен, годных для полировки в Провансе. Эти сессии Смит вспоминает практически с такой же теплотой, как вальяжные месяцы в Miraval. «Было очень весело, — сказал он. — Там было футбольное поле, и каждый день мы играли с местными». Что до готового альбома, то, несмотря на схватки Толхерста с зеленым змием, Смит говорит, что «запись была сплошной восторг, одно удовольствие».
Оглядываясь назад, Толхерст понимает теперь, что его хронические проблемы с алкоголем убивали его творческий дух и отравляли разум: он и хотел бы внести свой вклад в дело The Cure, но оказалось, что чем больше он пил, тем меньше сочинял. «Я был там, потому что хотел там быть и что-то добавить от себя. Но с такой надломленной психикой я слишком много времени жил только головняками: мозги не позволяли просто взять и сделать что-либо. Тогда бы у меня просто ничего не вышло».
Если The Top по сути был сольным альбомом Смита во всем, разве что так не назывался, а в The Head On The Door ему просто подыгрывал его любимый состав музыкантов, то Kiss Me Kiss Me Kiss Me, несмотря на стальную волю редактора, был делом The Cure, где все были на равных.
Это был отличный альбом из восемнадцати синглов. Авторами каждого трека числились Смит/Гэллап/Томпсон/Уильямс/Толхерст, что многое говорило о единстве, заключенном в столь разных песнях. В Rolling Stone были совершенно правы, когда писали, что «под чутким руководством Смита The Cure одинаково уверенно продираются сквозь сдобренное „вау-вау“-эффектом буйство гаражной группы, коронные самоубийственно-раздраженные песни и глухие пульсации рок-диско». Короче, в Kiss Me Kiss Me Kiss Me каждый мог найти себе что-то по душе — и, может быть, даже слишком много. Для Смита альбом и документально фиксировал неоднородность музыкальной истории коллектива, и служил наметками для следующей ступени карьеры. «Половина его устремлена вперед, а половина старается подвести итог всего, что группа сделала прежде». Kiss Me никуда не спешил: на открывающей альбом The Kiss четыре минуты говорит гитара, прежде чем слово достается Смиту, голос которого привычным воплем поднимается из мрака. Да и поднимается, только чтобы побормотать одни из самых чернушных строк собственного сочинения, прибегнув к нецензурной брани в ставшем типичным оскорблении, адресованном своему давнишнему мучителю. Но на смену приходил трек, напоминавший, что в глубине души The Cure — это поп-группа: Catch — это валентинка, приправленная перебором акустической гитары и изображающими струнные клавишами. Эта ненавязчивая обаятельная вещь, наряду с Just Like Heaven и Why Can’t I Be You? с этого очень успешного альбома, удостоилась выпуска в виде сингла.
Затем начиналась схватка между MTV-пригодной, дружественной школьным радиостанциям стороной группы и их угрюмой природой, переданной в настойчивых и упорных звуковых полотнах Torture и Fight. Мрачнее всех была эпичная If Only Tonight We Could Sleep, построенная на псевдовосточном риффе (привет Led Zeppelin!) и сиротливом вокале Смита, записанном словно в какой-то аэродинамической трубе.
По ту сторону этих богомерзких гитарно-клавишных од небытию оказались такие угощения, как маниакальная Why Can’t I Be You? и Hot Hot Hot!!! Здесь The Cure обернулись возродителями фанка: этакое Soul Train из Сассекса с прямой цитатой из She Шарля Азнавура в начале Hot Hot Hot!!! Песня держалась на пьяной фанковой гитаре, этот опус Смит уподобил «песне Луи Армстронга».
Обе вещи были энергичными и шумными, перед ними нельзя было устоять, так же как и перед всем, что группа уже обрушила на свою слегка ошеломленную публику, которая влюблялась в них всё больше и больше.
Эти легкомысленные треки сильнее всего подчеркивали, что в случае Kiss Me Kiss Me Kiss Me в ход шло всё, что попадалось под руку. «Мы пытались играть как уйма разных групп, которые нам тогда нравились», — объясняет Толхерст.
Конечно, в Just Like Heaven в своей первозданной чистоте предстало музыкальное мастерство Роберта Смита: наряду с Inbetween Days и The Lovecats это была еще одна практически идеальная поп-песня. Мотив ее Смит сочинил в Майда-Вейл на очередном запойном этапе своей жизни. Он признавался, что в 1987 году ему пришлось взять за правило сочинять каждый второй день, то есть пятнадцать дней в месяц. «Иначе я бы только просыпался днем, смотрел ящик до открытия пабов, а потом шел бы бухать». Закончив Just Like Heaven, он понял, что это хорошая поп-песня, если не сказать великая, хотя устроена она была точь-в-точь как хит The Only Ones 1979 года — Another Girl, Another Planet. Для Смита он не остался незамеченным. «Живо помню, как слушал [Another Girl] по радио поздними вечерами в конце семидесятых. Я чуть поменял аккорды, что придало ей немного меланхоличности».
Но у Смита не было слов для песни, финальная версия которой получилась куда быстрее оригинала. В таком виде он подарил ее французской телепрограмме Les Enfants du Rock, сделавшей ее своей заставкой. Конечно, щедрость Смита была продуманной. «Мне уже было понятно, что ее надо выпустить синглом, а это значит, что миллионы европейцев будут ее знать еще до выпуска».
Песня не только стала европейским хитом, но даже подступила к американскому топ-40 и была записана на испанском, немецком и французском языках — есть даже версия, где ее исполнил Лос-Анджелесский струнный квартет. В тяжелом гранжевом ключе ее в 1989 году переделали Dinosaur Jr.
Из многочисленных каверов на The Cure этот немедленно стал одним из любимых у Роберта, после того как Джей Маскис прислал ему кассету.
«Меня никогда так не пробирало от кавера — ни до, ни после», — сказал Смит в 2003 году.
Смит был также достаточно умен, чтобы понять, что в таком длинном альбоме, как Kiss Me Kiss Me Kiss Me, всё решает расстановка песен. Он мудро разместил легкомысленную вещицу Why Can’t I Be You? сразу после устало растянувшейся If Only Tonight We Could Sleep. Подобным образом он уравновесил все восемнадцать треков. Учитывая, что публика The Cure достаточно четко делилась на поп-ребят, обожающих Смита-Котика, и обреченных детей ночи, надеющихся на второе пришествие Seventeen Seconds, — он никого из них не отталкивал. Роберт и группа грамотно угодили и тем и другим — и кассу им это пополнило еще успешнее, чем The Head On The Door. В августе 1987 года, спустя три месяца после выпуска, в США альбом стал золотым, а еще через три года — платиновым. Американские чарты он не покидал целый год.
Лирическую подпитку Роберт получал всё из тех же источников. Здесь были и непременные наркотические песни — в частности, Hot Hot Hot!!! и Icing Sugar (где добавился свинговый саксофон Эндрю Бреннена, замеченного Смитом в багамском кабаре); были песни о смерти (If Only Tonight We Could Sleep), о бегстве (Why Can’t I Be You?), о том, как двинулся Толхерст (Shiver And Shake), боевые песни (конечно, Fight), песни для вечеринок (Hey You!!!, узнаваемо слизанная с темы из фильма «Агенты А.Н.К.Л.»), песни о сексе (All I Want) и даже о любви (The Perfect Girl). Непременные же литературные аллюзии содержала самая прозаическая How Beautiful You Are: на сей раз вдохновение Смит почерпнул из стихотворения в прозе Бодлера. «Она о том, как считаешь себя кому-то близким, — объяснял Смит, — когда вы думаете схожим образом и вам нравится одно и то же, но внезапно что-то происходит, и ты понимаешь, как по-разному на самом деле вы всё воспринимаете, но при этом продолжаете отлично ладить». Смит говорит о шатких отношениях с Лолом Толхерстом и о неоценимости своих верных союзников Мэри Пул и Саймона Гэллапа.
Еще были чисто автобиографические вещи вроде Just Like Heaven, где по-своему рассказывалось о подробностях одной ночи, проведенной Смитом, Пул и их друзьями у Бичи-Хед, популярного среди влюбленных самоубийц, где The Cure некогда падали в воду в конце клипа Close To Me. Туда Смит с Пул переехали, когда Лондон им надоел. «Мы выпивали, и кто-то предложил пойти прогуляться, — вспоминал Смит, отвечая на вопрос о том, откуда черпалось вдохновение для Just Like Heaven. — Но внезапно спустился такой густой туман, что я не видел друзей. Даже собственной руки перед глазами не было видно. Мне подумалось: ступи я еще на фут вперед — и сорвусь с утеса, — поэтому я сел и стал ждать рассвета. Позже я узнал, что друзья меня даже не искали».
Ради видео Тима Поупа Смит с группой оказались на этом месте снова: если внимательно приглядеться, можно увидеть Мэри Пул, которая вертится и танцует падшим ангелом.
Выглядит она при этом именно так, как и ожидаешь от подруги Роберта Смита.
Выпуск Kiss Me Kiss Me Kiss Me в мае 1987-го завершил превращение The Cure из группы в бренд. И даже не столько благодаря международному успеху (в свете рекордных продаж Standing On A Beach), сколько благодаря картинке на обложке: губы Роберта Смита с размазанной помадой в мельчайших деталях, а на внутреннем конверте пластинки красуется его глаз. Многие рок-звезды и прежде распоряжались собственным телом подобным образом: Игги Поп любил расчехлить своего «бигги», как и король ящериц Джим Моррисон, но со времен резиновогубого Мика Джаггера в расцвете сил ни один музыкант не ассоциировался с определенной частью тела так устойчиво. Смит говорил, что одержим ртами и губами — не случайно они так часто фигурируют в его текстах. «Наверное, потому что это отверстия, которые есть у всех, — говорит Роберт. — И у них столько функций: еда, речь, секс. Наверное, со мной что-то в детстве произошло. Когда я еще лежал в коляске, мне на лицо хотел присесть огромный рот».