Who is Leonid Kotelnikov? Исчерпывающее интервью с Леонидом Котельниковым — последней надеждой русского андеграунда

— Добрый день, Леонид, с днем рождения, как водичка?

— Льется сквозь пальцы, сворачивается в комочки и завязывается вокруг шеи. Будьте здоровы, с Днем Египта всех!

— Расскажите про свой проект fake_trailers.

— Я смешиваю трагедию и рекламу. Началось все с просьбы выступить прилично, а не как обычно. В ходе недолгих раздумий была найдена подложка саундтрека сериала «Кадетство» и набросан текст, с которым впоследствии, съев по утру полбанки миндального урбеча, я покрутился на сцене Аптекарского огорода. Далее это пошло в разные формы: выступление в Москва-сити, запись альбома на звуковухе друга за три часа, разогрев в стрингах и на каблуках у Залупина, бесконечная связочная рвань в сторону нерабочего микрофона…

Фундамент во многом заложил Игорь Максимилиан, с которым мы писали мой второй альбом, также очень много помощи было получено от Миши из группы «Катаж», в создании клипа важнейшую роль сыграла Вера Вишневая, мой древний хоуми — перечислять можно очень долго и утомительно, надеюсь, никого не обижу упоминанием, так же как вы не обидите себя лайком на собственном посте.

Долго томилась идея клипа, потом в один момент резко закрутилась энергия внутри, и за пару месяцев был снят шмат отменного сала. Клип смазал шестеренки моего шарнирного медведя, и я уже получил небольшой кусок хайпа и восторга.

— Я вот тоже люблю потанцевать, но таких высот, как вы на Шуре, еще не достиг. Расскажите, как вам это удалось?

— Если вы знаете обо мне только как о чуваке без штанов, который отплясал на Шуре, то это говорит о вашем определенном вдохе микробов интернета и культурных знакомств. Куда более интересен обзор этого видео в исполнении Пророка Санбоя.

— В сети и на концертах часто мелькает ваш анус. Расскажите, какую музыку вы слушаете и что могли бы посоветовать нашим читателям?

— Около десяти лет назад я начал делать фестиваль «Структурность», там можно было унюхать на цвет много интересной музыки. После десяти частей фестиваля я понял, что не хочу его коммерчески использовать, а сделать что-то еще более мощное просто не выйдет (каждая часть превосходила предыдущую), поэтому я начал играться с названиями и формами, организовал еще десятки мероприятий. Для структурности я выдумывал странные локации, такие, например, как музей Эрарта или интернат для умственноотсталых детей. Вход на фест всегда был свободным, но выпрашивался донейшен — можно было поглядеть бесплатно на «4 Позиции Бруно», послушать одно из первых выступлений IC3PEAK, увидать «Творожное озеро» и съесть по бутерброду с колбасой с Владимиром Борисовичем Козыревым.

Вот две последние афиши фестиваля, сделанные моими ногами, а тут два фильма, которые сделали мои глаза: вот и вот. Третий просит у меня быстрого компьютера и времени, а этими двумя друзьями я не обладаю покаместь, увы.

Во времена связанных коронавирусом рук и ног удалось немного потанцевать на жуковских просторах…

— А ваша музыкальная карьера с чего началась?

— Началось все с музыкальной школы в семь лет. Потом выступал в юности с хип-хопом на мероприятиях, где нужно привести десять друзей по билетам, и тогда дадут микрофон. Привести было некого, но выступить удавалось. Материал с зачесом на «Полумягких» и «Поллитровую мышь» плюс водолазочная неуверенность, можно пойти дальше… В 2012 году я закрутил косяк из рэпа и шума и начал плотно стругать буратино.

На данный момент идет обрамление и тюнинг его багажника.

В 2014 году я объездил по странной схеме частичку России. Помимо этого тура часто посещал разные города и выступал от Териберки до Ростова-на-Дону, мучал людей доступными способами на панк-фестах, выставках искусства и в интернет-пространствах.

Накопилось очень много материала, следует, наверное, сделать виар-выставку сохраненных страниц соцсетей, которые я извлек из интернета — просмотр фотоархивов через укол, что-то такое, чтобы песочные часы не поломались от объема терабайт.

— Я вот участвую в выставках как музыкант, а каковы ваши перспективы в этом плане?

— Поползал немного у Александра Гельевича Дугина, пофитовал с Санбоем, подрался с Михайловым Романом, являюсь участником гороховой секты Эдуарда Срапионова… Разогрел выступление Бойда Райса в 2012 году за счет того, что на меня упал звук и пробил мне голову до струек крови в разные стороны. В тот вечер отказался от помощи медиков и продолжил стоять в кровище, а потом и вовсе поехал в клуб «Родня» по особо важным делам. Упав с моей головы, та же колонка расплющила палец неизвестной девушке — приехавшая вскоре карета скорой помощи увезла ее. Возможно, этот удар открыл портал для выступления с Фоломкиным, организации выступлений Тимиды Амазонки, попытки устроить концерт Шанидолы, разговаривая с ее мамой. Пожалуй, не буду погружаться глубже — копайте по первичным тегам. Пятачок лет принимаю участие в Грибном фестивале — помогаю собирать экспонаты, таскаю Мишины книжки и являюсь грибом сам. Ставил растительную будку с едой на разных фестивалях типа Катюши или Пир. Вскоре ожидайте в «Вечернем Урганте» под видом группы «Жарок».

— Не могли бы вы рассказать про свои татуировки?

— Касаемо татуировок — я обладаю лишь одной, более делать не планирую, разве что подправлю имеющуюся. Татуировки в целом не люблю, их носителей уважаю редко. У меня есть татуировочный чат, там близкие мне люди вносят штрихи в процесс — передаю им всем большой поцелуй. Ниже можно поглядеть на эскиз.

— Поговаривают, у вас большая коллекция кассет и разных других носителей, да и сами вы выпускали всякое. Расскажете про планы на будущее? Кем вы видите себя через пятнадцать лет?

— Обладаю дискетами politicalnecroshemaleboba, сотней рентгенов, часть которых недавно экспонировалась в рамках некой выставки в Электромузее. На рынке в Чечне я приобрел DVD-диск 5в1 — лучшие фильмы с переводом на чеченский. Там «Иван Васильевич меняет профессию», «Тупой и еще тупее» и три аналога КВН на чеченском. Фильмы пересняты с телевизора на телефон, а аудиодорожка срезана и заменена чеченским бубнежом в дешевый микрофон плюс звучит музыка с кассеты типа «Дыма сигарет с ментолом». Обнародую вскоре — когда найду дисковод. С многоярусной кассетной полкой начал скрипя зубами расставаться.

Я издавался на рентген-пластинке и раздарил друзьям весь тираж: вместо альбома там были уникальные записи рекламы из вконтакта и попавшие под руку футажи прошлой шумовой жизни. Мой последний, секретный альбом не содержал ничего окромя кассеты, найденной на помойке и завернутой в билет МММ — в память о Лёне Голубкове. Кассета продавалась вместе с майкой, на которую был нанесен моднейший принт следующего содержания: за счет минутной возни в фотошопе на известный и вышеупомянутый раздвинутый анус были возведены обложки конфет, туннели заборов и прочий интриговавший меня в тот момент мусор. Все не вспомнить, но производились и зины, и кассеты: скажем, на лейбле Nazlo лет пять назад вышла некая кассета про меня и без моего ведома, а ее тираж был залит гудроном.

Продолжая хвастаться скажу, что раньше выступал в составе формации «Ленина Пакет» — правда, оборудование мое работало на сцене не более минуты по причине того, что я оголялся (либо мое оборудование представляло собой блендер). Я делил сцену с Уильямом Басинским в 2016 году и имею некое отношение к фестивалю «Искорка» (по словам Егора Гусева). Есть еще много моих козявок, раскиданных по интернету и земле, например, в виде сумбурного крика на фите Вороновского и ПахомаКажется, часть модных связей я перечислил — а мой патреон вот.

Возвращаясь к моей квартире — я коллекционирую далеко не только кассеты, но и разнообразную старину, медицинские приборы, собираю домашние кинопленки, старинных кукол. Обладаю шпионскими проволочными рекордерами, редкими противогазами, одеяниями конца XIX века и книгой анекдотов издательства «Харвест». У меня есть некоторое количество found-art картин, одну из которых я считаю крайне выдающейся.

— Что за паблик такой — «Типичный Сеня»? Там вроде бы вы на фото.

— Не могу ничего сказать.

— А что происходит в вашем родном городе Жуковском? Говорят, у вас там строят Царь-танк.

— В свободное от тиктока время развиваем движуху в Жуковском — с горки на помоечной коляске, прорубь, экскурсия по городу через карту помоек с историческим и архитектурным накидом, устраиваем вылазки в леса за сморчками в апреле и за мухоморами в сентябре, жжем просроченную веганскую продукцию, превращенную за счет необычных сочетаний специй, сырных дрожжей и маринада в гастрономический деликатес, боксируем на дворовой площадке, ходим на кладбище домашних животных, коньки, баскетбол, знакомство с местными псами…

Часть найденных вещей я привожу на «Супер-секси секонд», одним из организаторов которого, наверное, являюсь. По большей части я генерю афиши, делаю внутреннее наполнение и разбрасываю остатки барахла по дороге от секонда до дома.

— Чувствуете ли вы боль от начавшейся популярности и от успеха?

— У меня другой успех и иная боль…

— Быть может, расскажете что-то напоследок тем, кто прокрутил на эту глубину?

— Могу поговорить сам с собой немножко. Медленно опущусь на глубину. Если уйду слишком глубоко, дергайте веревку. Если через две минуты не будет электрички и ты в нее не сядешь, позвони мне. Глаза уходят с телефона вверх. Стоят в пробке другие осенние облака — пушистые, нагие, честные — рассматривают меня. Не хотелось бы их обидеть. Хочется, чтобы все у вас было хорошо.

Взять расстелить большую простынь посреди поля для себя и для бабушки.

Бабушка спрашивает — почему ты меня любишь, что хорошего сделала — я начинаю реветь, вижу она немного тоже — говорю с надрывом, ты мне шоколадки покупала в детстве, рассказывала всегда всякое — руки положил ей на руки. Просыпаюсь, возврат к единой точке — новый день. Не верить в одиночную игру вновь, ерзать в текстурах в поиске нового чита, вокруг хитрости, тишины и пустоты — не уподобиться, не застрять. Просто чувствуй темп бро…

Вернуться не в свои воспоминания, а в то, во что подсматривал в детстве — представлял по фотографиям в первых окнах соцсетей, подглядывал у школы. Пролететь сквозь замочную скважину, стать неимоверно маленьким, прочувствовать невозможность объятия, словно не имея рук, оставив нарисованные крылья по ту сторону форточки, где звенит колокольчик, привязанный к цветку, вновь, как только ты вспоминаешь о себе сам.

Может быть уже время проснуться навсегда в металлической купольной бочке. Внутри газ и огонь сжигают все, не останавливаясь, и со всех сторон сжимаются стенки — теснота, чешутся пятки и зудит где-то рядом в недоступности. Хочется домой, но не помнится — куда. Куда-то в окно, которого нигде нет. То ли где жили родители, то ли где-то на даче в домике под столом и еще глубже под ним, где, копаясь в песке, уже вот-вот достанешь до центра земли, то ли на той березе, где клопы. Роуминг. Надо слезать, так как в этом временном интернате памяти принесли сахар, рассосать его и посмотреть на притоптанный снег за окном, чтобы стало до теплоты прохладно. Хрустящие комья стекла растают, и тогда уже будет другое. То, чего так долго ждал.

Время слабо прожевывает этот сахар, ближе к минералам, плесени и воспоминаниям. Можно долго трогать сувель той антоновки с дачи, проводя по незаживающему шраму — в голове. Пока образ не переключится на что-то иное.

Мысли, которые намазал на дачный гобелен, и мимо ночного горшка под кроватью. Жизнь вещей, надетых на тебя на старых фотографиях. Общение с дыханием, забываются на лету мимолетные призраки — нежные детские воспоминания — капсулы передачи настроения.

Коллажирование странных найденных ненужных матриц с целью отполировать чердачное окно, суметь вылезти сквозь него, вежливо смешаться с тенями.

Девочки на лошадках вновь проехали. Мягкий снег падает на беззубую бабушку, то ли не мою, то ли все-таки мою, и это праздничный день ее смерти, и она снова тащит меня во сне к себе, в сон свой, более глубокий, который пока дышишь не посмотреть. Бабоньки! Мамочка миленькая! Посмотреть на нарисованные часы на руке. Отбрасываешь столько окон, что браузер уже висит. Спазм. Все так близко к сердцу. Стекловата за гаражами взлетает в воздух, как колючие пустынные кустарники. Заставляя меня вечно ожидать. 25-я маршрутка никогда уже не придет, только тени жестоких детей на автобусной остановке грубо зубами отрывают жилистые куски простудившейся собаки, некогда спавшей у молочного бидона. Зубная боль напоминает о том, как всепростительно, когда безспасительно тонешь в ледяной воде.

Я перестал выходить из дома, но часто меня можно встретить во сне, когда вы ходите по школьному коридору. Я стараюсь быть приятным гостем, но иногда вызываю недоумение. Смешняво по детской наивности и трогательно до грязи на трусах сперёдочки. Густая разноцветная магма со стеклянными осколочками.

Все бумажные ветхие строения, некогда гарцевавшие в былой крепости, теперь возгораются или сдуваются. И вот ты сидишь на краю, и смотришь, и врешь — переодевая виденное выдумываешь про пожар или ветер, выбираешь. Самый близкий край — это еще и самая даль.

Разглядываешь его будто под теплым дачным одеялом. Придаешь важности, подбрасываешь в топку газетку, потерявшую актуальность, поблекшую и заросшую паутиной, спасенную в свое время от участи кулька для семок, которые в свою очередь смогли прорасти в новых путешественников, заместо шелухи, которая горит, немножко постреливая.

Точно ли до конца выключен старый компьютер? Может, его система пытается дышать из розетки у двери, и он чувствует тоже эту старость, заляпанность — все эти бессмысленные копипасты, былую яркость монитора, мою графоманскую ничтожность — пытается наконец закрыть окна. Когда распахиваешь окно, в комнате надо подставить кубик, сделанный из мякиша, под угол, чтобы ветром не закрыло обратно, а занавесочка для того, чтобы не налетело тех, кто мог бы укусить. Я выносил в детстве конфеты таджику, работавшему по хозяйству где предложат. Кажется, он не был из тех, кто хотел укусить через занавесочку, украсть что-то или пристать ко мне. Он очень неумело и смущенно делился последним рабочим заданием или попыткой описать погоду. Мне было очень жалко его, и так как я знал в какой кастрюльке в серванте спрятан целлофановый мешочек с конфетами, я несколько раз выносил их и отдавал ему. Вот эти самые странные конфеты, желтенькие, которые ни сосать, ни жевать не прикольно, бабушкины…

Через щель в туалетной комнате, щель в заклеенной дыре в стене, слышны разные звуки и голоса. Иногда кто-то поет под аккомпанемент воды, иногда слышно, как кто-то отравился. Сегодня сосед сверху, кажется, разрывает свою жену. Раньше там жила тихая бабушка, а теперь подслушивать можно даже не через ту щель, не только через окно. Вскоре на помойке зашуршит макулатура и зазвенят кастрюльки.

Просыпаюсь в электричке — кажется, я уехал не туда. Рядом едет пьяная бабка с кульком пирожков — навязчиво повторяет — я здесь. Цыгане спешно заталкивают меня через распахнутые двери в орлиное гнездо проссанного последнего вагона. Вся твоя жизнь вместе с воплем разливается желтенькими капельками по белесому снегу, который ты успеваешь разглядеть на каждом фонаре, продолжая застревать все больше в ситуации того, что старые расчесанные цыгане ссут в тебя застрявшего.

Санки — вот эти деревянные замерзающие палки на ледяном металле. Щупаю их трясущимися пальцами и уже чувствую, что изменился ритм движения. Кажется мой батон — цыган, и сквозь крупицы падающего снега я вижу замерзшую красную руку отца, держащего веревку. Он улыбается, но этого не увидеть, как и не узнать почему. Очень ровный каток. Начинаю бить себя по лицу, постоянно шебуршу волосы, почесываю нос — вот вроде что-то капнуло с него желтое на снег. Я все еще в той дырке электропоезда. Я свой отец, и отец всех проблем, и их отцов и детей. Тю. Сердцебиение учащается — я сам кошмарю себя. Этот цыган — не мой отец, электричка — лишь модель в моей руке. Я стою посреди комнаты, заставленной книгами и фарфором, вроде бы жду кого-то. Модели самолетов и машин не нравятся мне на ощупь. Куда приятнее подбирать языком свою жижку, вытекающую из разработанного рыжеволосого анального отверстия Анны Карениной, в припадке вытаскивающей меня из очка сортира собаки, в которой мы едем. Кажется, это она была в книжке, и она сидела с кульком с пирожком.com. Пробираюсь глубже туда языком. В книгу, книгу, книгу. В этот кулек. Тихая глушь, только лягушки давятся, проглатывают себя. Температурит и холодный пот — заснуть не выходит. Перед сном открываются двери и приходят все обидчики. Ворочаешься — сердце крутишь-вертишь. Хочется, чтобы реальность подмигнула мне и дала крабика.

Проснулся и тяжело — снилось, что долгое время никто не поздравлял с днем рождения, а хотелось обратного, и перед тем как проснулся, когда мы перемещались на утках, мой приятель направил утку на меня, и та начала меня щипать, так что пришлось ее схватить, и я оторвал ей клюв. Сразу же увидел ужас в глазах утки, что была подо мной. Я посмотрел на большой палец левой руки, и там была не просто впуклось, а кусочек заброшенного строения, где пыль, грязь и ржавчина. Я заревел и упал, и все исчезли, и если бы я проснулся сразу, но я так лежал бы и ревел, и картинки того, что происходило до, калейдоскопировались бы в голове. Рядом из воды вылезают мутирующие рыбы и ползут, а также птица похожая на русалку.

Снег медленно тает, обнажая раненую птицу, скрипящую разбитым клювом посреди свалки банок, которые ржавит холодный ветер. Там рядом можно спрятаться за деревом и подумать, пощелкать орешки деревянным ртом. Рядом.

Снег на карнизах, сугробы снега. Это просто камера снимает, обозревает улицу (не птицу) и постит в ютуб, комментирует и меняет дизайн. Именно я сейчас и устал. Я люблю быть виктим. Не люблю быть. Не могу больше молча выть. Я потерялся на улице Опаленной Юности рядом с каким-то поворотом.

В подъезде бабка, вся в варикозе, наматывает на мордочку пса колючую проволоку — у того на засохших глазах слезы — верхняя часть пасти оторвана.

Другая часть говорит: зайди в комнату, в вокзальное помещение, и спроси Женю!

Сидит цыганка и еще народ — я спрашиваю Женю, и цыганка открывает полотенчик.

В небе самолеты и вертолеты превращаются в сотню звездных пульсирующих точек. В кабине пилоты понимают, что что-то не то, и их сзади затягивает в густую разноцветную магму. В ту ночь мы не пошли хоронить детей.

Лица в рекламе метро вроде должны уверять в их честности, но я вижу другой взгляд из будущего — холодный, пронзительный. Едешь в электричке, а потом в метро, а потом спишь. Я во сне нашел блокнотик и писал в него, где же он теперь. Как доехать, какая пересадка. Кажется, пошел дождь и вагон начал тонуть. Крестимся и сидим — вода уберет стороны света, а знаки зодиака я уж как-нибудь сам. Что-то последнее должно быть важным — мысль или строка. Вода щиплет глаза. В этом вагоне остались лишь двери и окна. Возможность комментирования ограничена, но дверь открыта.