«Ленина нельзя закапывать, а нужно положить в сундук — он вернется»: как дети скорбели по Вождю

Об Ильиче традиционно говорят с умилением, иногда переходящим в гротеск. Мы можем найти песни о Ленине, детские стихи о Ленине, причитания и сказки о Ленине, художественная ценность которых (как и адекватность их авторов) варьируется в довольно широких пределах. Более того, весь этот мифологизаторский экстаз наводит на мысль, что образ вождя мирового пролетариата вполне себе сакрализирован.

Тут вам и мавзолей-зиккурат, и пятиконечные звезды, и незавершенность его земного пути, и целый ряд полумолитвенных причитаний по случаю кончины.

И кульминация — памятники Ленину, которых только в Москве около пары десятков, причем иногда они попадаются в самых неожиданных местах вроде двора жилого дома, зарослей кустарника около бизнес-центра или железнодорожного депо. Один из таких монументов оказался в далекой Антарктиде — и, возможно, нынешнее его состояние — это лучшая метафора одиночества космических масштабов.

Впрочем, в подобном отношении к образу Ленина нет ничего удивительного: даже если вынести за скобки до сих пор актуальный вопрос о последствиях Октябрьской революции и их оценке, нельзя отрицать значимость явления. Да и сам Владимир Ильич был типичным харизматичным лидером — возможно, именно эта харизма и обеспечила поддержку партии большевиков. Широкую аудиторию тогда вряд ли беспокоили сложные вопросы политики, экономики и идеологии, и оценить по достоинству предлагаемые пути решения этих проблем она не могла. А вот простые, яркие, убедительные формулировки, поданные с помпой, попадали точно в заданную цель. В этом и был один из секретов успеха Ленина.

Но уже меньше чем через год после Октябрьской революции у вождя начались серьезные проблемы со здоровьем.

Покушение на заводе Михельсона сыграло свою роль — и следующие несколько лет прошли под знаком неминуемой и скорой гибели руководителя новой страны. В этом тоже можно усмотреть эсхатологический подтекст: радикальное изменение в пространстве потребовало жертвы, которая и была принесена.

Однако ударяться в конспирологию и пограничные с шизофазией идеи — дурной тон, потому вернемся к реальности. В начале 1920-х стремительное ухудшение здоровья Ленина стало актуальной проблемой, а в 1924 году костлявая все-таки добралась до вождя мировой революции, чем повергла весь Советский Союз в траур и фрустрацию.

Уход из жизни яркого лидера, чья политическая деятельность имела судьбоносное значение в контексте страны, если не планеты, не мог никого оставить равнодушным. Более того, в идеологической парадигме роль Ильича практически сразу после Октябрьской революции была определена как едва ли не сакральная, что, конечно, сказалось и на восприятии его смерти. Смерти внезапной, да еще и при критически высоком градусе ожиданий, возлагаемых на Партию вообще и ее лидера и символа в частности.

Но одно дело просто сухие сводки и предсказуемо наполненные штампованным трагизмом траурные заметки в газетах. А другое — восприятие смерти вождя в народном сознании, которое намного более прямолинейно, непосредственно и подчас лишено идеологической окраски — оно лишь ретранслирует свою внутреннюю сущность.

Сложность, однако, в том, что народное сознание часто не фиксируется документально. Только обрывочная информация в дневниках и письмах — вот «материалы», которые, как правило, достаются исследователю для работы в этой области. Кроме того, в условиях довольно жестких идеологических ограничений наивно было бы ожидать широкомасштабной откровенности и массовых проявлений народного сознания в связи со смертью Ленина — мы прекрасно помним, к каким, крайне печальным, последствиям могли приводить подобные вольности десятью годами позже. Но иногда в безбрежном потоке литературы появляются поистине уникальные и удивительные источники, хранящие в себе настолько фантастический срез массового сознания, что остаться равнодушным, изучая их, просто нельзя.

Крошечная брошюра. Репринт с неброской обложкой. «Дети дошкольники о Ленине». Внутри может быть всё что угодно — от хрестоматийных сказок до… До совершенно неожиданных визионерств, вторгающихся в омраченный трауром быт строителей социалистического мира.

«Ленин помер», — тихо говорят малыши, входя в детский сад. «Он послезавтра на лыжах катался, а завтра взял да помер», — немедленно уточняют свидетели.

Демиургу нипочем даже пространственно-временной континуум. Многоликий, всеобъемлющий, гиперпространственный Ленин!

Сознание детей напрочь лишено политкорректности. Это давно известный факт: маленькие люди в дошкольном возрасте только начинают осваивать систему социальных взаимодействий. Они воспринимают всё окружающее крайне прямолинейно, путаются в понятиях, напрямую соотносят образ и действие — причем делают это абсолютно мифологично. Потому реакция детей на смерть харизматичного вождя пролетариата становится просто бесценной. И иногда больше похожа на фарс, чем на траур.

Немедленно организуется подобающий случаю ритуал. Мальчики по очереди ложатся на стол, изображая мертвого Ленина. Остальные ходят вокруг, играя оплакивающих вождя рабочих и делегаток. Вопрос, почему именно делегаток, лучше не поднимать — и без него сложно. Крестный ход вокруг стола продолжается не меньше 20 минут, сопровождаясь массовыми задушевными рыданиями. Ленин несколько раз меняется, потому что детям надоедает лежать неподвижно, а шевелиться умершему демиургу не полагается. Наконец, завершив коловращение, участники действа начинают петь «Интернационал». Что это? Почему происходящее так похоже на ритуал во славу умирающего и воскресающего божества? И почему немедленно всплывают в памяти какие-то катакомбные русские секты вроде хлыстов с их оргиастическими молениями?

Появляется иконография.

«Мы повесили дома Ленина: два мертвых и два живых».

«Нашему папеньке на заводе дали Ленина». Портрет больше не воспринимается как портрет — это вполне себе активное действующее лицо. Отчетливо прослеживается параллель с отношением к иконам в некоторых локальных традициях века восемнадцатого. Что шокирует еще сильнее.

«— Я видел Ленина. Он лежит под стеклянной крышкой и руки поднимает.
— Мертвый не может поднять руки».

Отрицание и принятие в одном флаконе. Как будто само собой, вспоминается лавкрафтовское «то не мертво, что вечность охраняет, смерть вместе с вечностью порою умирает». Дети тем временем сообщают воспитательнице о звучащем из ниоткуда похоронном марше в зеленой комнате. Она проверяет помещение и говорит, что там никого нет. «Комната грустит о Ленине», — заявление, кажущееся абсурдным и странным, но лишь до появления следующих свидетельств.

«Ленин умер потому, что много работал». Безапелляционное суждение. Впрочем, оно коррелирует с растиражированным еще при жизни образом Владимира Ильича как человека, проводящего каждый миг в трудах. Конечно же, под «работой» в данном случае подразумевается безостановочная борьба за будущее крестьян и пролетариев. «Умер потому, что много работал». Почти что принес себя в жертву. Во славу светлого будущего.

«— У нас тоже Ленин умер, а у вас?
— И у нас Ленин умер.
— Горе-то какое.
— Давайте наш сад для Ленина украсим?
— Как красиво будет. Всё для Ленина».

И это фрагмент детского диалога, а не постмодернистский шабаш! Реальность, записанная дословно и изданная в 1926 году тиражом в тысячу экземпляров. У каждого умирает свой Ленин. В каждом доме. В каждой семье. Везде. И он умер. Тоже везде. Вы подождите — он пока просто умер, хтоничность еще не началась!

Проводятся ритуалы. Девочка организует очередь из детей, символизирующую траурную вереницу тех, кто пришел проститься с Лениным. В ней стоят весь день, прерываясь на прием пищи и тихий час. Порядок соблюдается безукоризненно. Дети играют в очередь. В очередь! Здесь очень хочется вставить какую-то шутку про очередь за талонами на талоны, но происходящее и без нее слишком хорошо.

Малыши требуют у воспитательницы принести ящик. Та выполняет их просьбу. Его нарекают гробом, носят по комнате и поют «Интернационал», периодически прерываясь на истошный плач.

Составитель книги уточняет: «Игры в похороны имеют много вариантов, но в основе одно и то же: Дом Союзов, очередь, прощание с Лениным, гроб».

Одна из игр описана полностью — и этот рассказ шокирует. Дети устраивают клуб, приносят гроб и ставят на стол. Из их числа выделяется Троцкий — в детском обличье, конечно. Он произносит речь: «Ленин умер, теперь мы все коммунисты!» Овация. Дети поют «Интернационал». Гроб ставят под рояль, который изображает склеп. У стены выстраиваются «рабочие-красноармейцы» и «делегатки» — в зависимости от гендерной принадлежности. «А теперь пойдем в клуб, и я буду говорить про Ленина», — призывает Троцкий. Собравшиеся уходят в столовую, заявляя напоследок: «Ленин умер, теперь мы все коммунисты!» Параллели не просто «напрашиваются» — от них уже не отмахнуться!

Хтонических оттенков в общую картину происходящего добавляет следующее свидетельство: «Когда опустили Ленина в могилу — пропало солнце и радуга».

Демиург умер и унес с собой светило. Всё. Пока временный, но апокалипсис. Это длительный процесс. И он уже начался.

Дети рисуют гробы. На самом деле. В книге две страницы описаний их работ — и в каждом втором фигурирует гроб. «Гроб, гроб, кладбище, Ленин». И это не шутка! Сами рисунки не приводятся: технические возможности издательского дела в ту эпоху были ограниченны. Сюжет «Дом, в доме гроб» повторяется как минимум пять раз с различными деталями. Рабочие, зима, снег, дом, гроб Ленина. Процессия, идут хоронить Ленина. Баба-яга (!) у гроба Ленина. Три креста, могила, Ленин.

Наконец, два сюжета, заслуживающие отдельного описания. Триумф траурных вложенностей: «Гроб Ленина. Дядя пошел смотреть гроб Ленина. Дом дяди, который ушел смотреть гроб Ленина. Елка у дома дяди, который ушел смотреть дом Ленина». И эсхатологическое: «Лампочки. Ленина похоронили. Лампочки больше не горят». Мы ведь помним: солнце погасло, умерло, царство тьмы окутало землю.

Дети крайне озабочены вопросом возможного воскрешения Ильича. Предпринимают попытки в ходе игры оживить его посредством аплодисментов, торжественного провозглашения себя коммунистами, принесения ему горшечных растений, пения «Интернационала». Иногда Ленин воскресает. Все торжествуют и радуются. В других случаях кто-то заявляет, что вождь умер навсегда. Публика рыдает и расходится.

Наконец апокалиптические предчувствия достигают апогея.

«Без Ленина нельзя жить: земля и небо сгорят. Надо другого Ленина».

Это уже не имя, а статус, состояние. Дети обещают, что станут новым Лениным. Каждый. Когда подрастет. А пока и Троцкого достаточно. Видимо, с их точки зрения, только он мог сделать так, чтобы твердь не разверзлась и окруженные полчищами чирков-свистунков буржуазные всадники Апокалипсиса не пронеслись галопом по планете. В числе других благодеяний Ленина прямолинейно называются ниспосланные пианино, трамвай, лампочки, макароны и театр. «Ленин всем, кого встретит, дает конфету». «Ленин помер — макарон не будет. Только снег». Поток благодати иссяк.

Померкшее солнце не единственная апокалиптическая деталь. Птицы также откликаются крайне эмоционально: «Вот галки летят — у них слезы текут по Ленину». Снегопад — замерзшие слезы пернатых, оплакивающих смерть Ильича.

Воспитательница предлагает по случаю исполнить песню «Снежинки». Дети отказываются: петь нельзя, Ленин умер. Требуют похоронный марш. Движимая чувством классовой солидарности, воспитательница играет. Дети целуют портрет молодого Ленина, гладят его и называют Володенькой.

Экстаз и истерия.

Начинается спор, кого вождь любил больше — мальчиков или девочек. Сходятся во мнении, что мальчиков: коммунистов и рабочих среди них больше. Гендерное неравенство и предрассудки.

Девочки заявляют, что они будут делегатками. Чинно садятся за стол и, приняв скорбные позы, грустно поют «Интернационал», прерываясь на плач. Мальчик, провозгласивший себя комиссаром, упрекает их в кликушестве и требует, чтобы делегатки стихли. Те сбиваются в небольшие группы и плачут негромко, но убедительно.

Закрашивают окна темной краской. «Ленин умер — всё должно быть темным».

Черное солнце вот-вот взойдет. Градус сакрализации возрастает.

«Умерло тело, а не Ленин. Ленин живет в нас». И сразу же: «Ленина нельзя закапывать, а нужно положить в сундук — он вернется».

Он придет. Ночью.

«На него смотрит много людей — он пойдет к кому близко, а к нам далеко».

Воспитанные в условиях зарождающегося социалистического государства, дети удивительно изящно переплетают граничащий с религиозным трепет по случаю смерти лидера страны и откровенно религиозные идеи. Эти малыши — ровесники Революции, но вместе с тем христианство всё еще живо в их сознании. Более того, если заглянуть немного вперед в историю, мы вспомним, что, несмотря на активную атеистическую пропаганду, избавиться от него так и не удастся. Мы не стремимся давать оценок — это просто констатация факта. Факта удивительного, заставляющего долго размышлять о том, насколько эффективными в принципе могут быть инструменты исключительно политического идеологического влияния на массы и какие гигантские масштабы оно способно принимать при недостатке соответствующей культуры. Возможно, если бы сам Владимир Ильич увидел подобную реакцию — он пришел бы в ярость. Мракобесие или фанатическая преданность идеологии? Политика или религия? Миф или реальность?

«Ленин умер — будет потоп 40 дней и 40 ночей. Будет идти дождь, и кто в бога верит, тот утонет, а кто коммунист, тот будет на горе и не утонет».

Хоровод из ветхозаветной эсхатологии становится неистовым и неудержимым. Пространство вот-вот треснет, лопнет, коллапсирует. Солнце ведь уже погасло.

На руинах саморазрушившихся новостроек, густо покрытых пеплом догоревшего Октября, то и дело мелькают тени утраченных идеалов тех, кто строил социалистический быт. Здесь звучит, как потерявшийся в опустевшем после ночного рейва зале, семпл: «Я коммунистка потому, что умер Ленин. Он умер, чтобы спасти всех нас».