Заставить кошку выпрыгнуть из окна и вызвать конфетный дождь: чем занимался в юности Тилль Линдеманн
Тимм — так зовут Тилля Линдеманна в книге его отца «Майк Олдфилд в кресле-качалке». Воспоминания Вернера Линдеманна о том, как они жили вдвоем с сыном в деревне, на русском языке выпустило издательство «Бомбора». Автор показывает нам, каким был фронтмен Rammstein до успешной карьеры: подмастерье у столяра, меломан, упрямый сын, часто несогласный со своим родителем. «Нож» публикует фрагмент, в котором вы увидите незнакомого Тилля: смущенного тем, что он, возможно, скоро станет отцом, развлекающего детей фокусами и празднующего починку автоприцепа водкой с солеными огурцами.
Мы больше полугода вместе живем в этом доме. Тон нашего разговора в основном дружеский. Я больше не волнуюсь по поводу каждой мелочи. Я уже не могу представить жизнь в этих стенах без Тимма. Но, конечно же, я знаю, что наступит день, когда он уйдет. Порой все же возникают ситуации, когда мы противостоим друг другу, как чужие. Или я обижаюсь, когда раздражен тем, что он дает мне с собой запечатанное письмо для своей матери?
«Почему бы тебе не рассказать мне, что ты хочешь ей передать?»
«Тебе ведь не обязательно знать всё».
Имеется ли слово «спасибо» в лексиконе этого мальчика?
Почти каждую пятницу вечером М. стоит на пороге. Эту верную девушку не отталкивает ни плата за проезд, ни обстоятельства.
«Город не так хорош, здесь можно увидеть гораздо больше».
«И ты собираешься бросить учебу?»
«Посмотрим».
«Другие радовались бы, будучи студентом».
«Верно, но ведь я могу приняться и за что-то другое?»
«Что твои родители на это говорят?»
«Ничего. Они разведены. И заняты собой».
Я смотрю в прекрасные глаза девушки и замолкаю. Я чувствую нежелание М. говорить со мной на эту тему.
Я задаюсь вопросом: почему молодые люди так рано стремятся быть друг с другом?
Мне было двадцать семь, когда я сошелся со своей первой женщиной. И, как вскоре выяснилось, еще слишком рано. Я не был волевым и, вероятно, был неспособен жить в браке. Что толкает молодых людей объединиться? Одиночество? Раннее созревание?
Быть может, я смотрю на это слишком драматично. Есть пословица: «Рано поженившийся — никогда не раскаивается». Пословицы чаще всего являются результатом длительного опыта. Парочка вернулась с прогулки. Они вместе бегали по озеру. Я потерял дар речи. Как можно ходить по этому хрупкому льду?
Ответ М.: «Я иду с ним; он чует, случится что-нибудь или нет».
Любовь не боится опасности; опасность усиливает наслаждение.
<…>
Самолет, распыляющий удобрения; на полях начинается весенняя работа. В мое время говорили так: надо ждать, когда конское копыто перестанет застревать в Моддере.
«Ложись в постель со своей простудой».
«Не пойдет».
«Почему? Ты болен».
«Отто в мастерской один. Он вбивает гвозди в тяжелые ворота. Я ему там нужен».
Прочь из дома! Я весь в поту, выдираю из кустов одеревеневшие стебли астр и маргариток и зажигаю в себе радостный огонек.
«Первая бабочка!» — восклицаю я и указываю на поляну, залитую теплым полуденным солнцем. Ветер гонит сухой дубовый лист.
А после привычный взгляд в овчарню. Вдруг Паула уже принесла потомство? С неделю она жрет разборчивее, стала доверчивее; толкает меня, когда я прихожу, заставляет почесать, носит упругое вымя. Нет, ничего.
Сюрприз ожидал меня в другом углу хлева: прикованный цепью баран Пауль снова разбил несколько досок. Вероятно, парень мстит за то, что я разлучил его с дамой сердца. Он таращится на меня, будто хочет сказать: цепь остается цепью, к тому же она такая длинная. Или он хочет убедить меня в своей доброте? Я вспоминаю, что наш деревенский пастух однажды сказал: только дикий баран — хороший баран.
Тимм, смущенный, показывает мне письмо от девушки.
Там написано: «…я думаю, что это произошло. Приезжай скорее. Я уже не знаю, что нужно делать».
Мой сын стоит передо мной, как большой вопросительный знак. «В любом случае, для начала ты должен с ней поговорить».
Знак вопроса становится еще больше.
«Но ведь она может ошибаться».
Знак вопроса становится знаком тире. Меня удивляет доверие; он просит меня спрятать письмо.
Я ощущаю себя пленником того, чьим надзирателем являюсь.
<…>
Дни идут. Теперь Тимм уезжает в мастерскую вовремя. Я сижу со своими стихотворениями. Вопреки весенней усталости я хорошо справляюсь с переутомлением.
Не происходит ничего исключительного; наши беседы касаются лишь бытовых моментов.
Сегодня погода слякотная. Дорога к деревне напоминает растянутую лужу с кабанами.
Тимм встречает меня; он толкает велосипед по грязи, мопед остался в мастерской. Это старый Третмобиль, велосипед дедушки; год выпуска двадцать четвертый. Три десятка лет он ежедневно возил своего хозяина к фабрике и назад, двадцать километров, в любую погоду.
Тимм стучит по седлу старой таратайки. «Вещь — класс. Почему наши велосипеды не держатся так долго?»
Тимм позже: «Чертова грязь сегодня».
«Вчера ты пылко кричал о весне».
«Ну и? Где она?»
«Когда земля готовится зацвести, ты должен смириться с грязью оттепели».
Тимм позже: «Неужели ты на самом деле считаешь, что я должен поехать к девчонке? Разве она уже может знать, будет ребенок или нет?»
«Когда это произошло?»
«Шесть недель назад, после деревенских танцулек, в соломенной хижине».
Тимм позже: «Я уж подумал, что ты снова будешь ворчать, когда я покажу тебе письмо».
«А я подумал: его проблемы, должен сам все уладить».
Тимм позже: «И что мне делать, если у нее будет ребенок?»
«Что она будет делать? И что будет делать М.? Она хочет оставить учебу ради тебя».
«Не говори об этом, ладно?»
«Ладно».
Вчера вечером быстро сказал: согласен. Теперь я являюсь носителем тайны. Пусть он сам поговорит с матерью, если сочтет нужным.
Обманутой в любом случае останется М.
Как она с этим фактом справится? Все мои соображения — вздор. Еще ничего не известно.
<…>
Воспоминания
Марклеберг. Дом, в котором жила Г., дом, в котором я, как квартирант, занимаю две комнаты. Когда родился Тимм, каждый живет сам по себе.
Детский сад, куда мальчик ходит, располагается под окном флигеля, где я проживаю. Как часто я слышу из открытого окна, как воспитательница кричит: «Тимм Линдеманн, ты действительно хочешь…»
Мне было очень неловко, когда девушка, которая была со мной, спрашивала: «Он имеет к тебе какое-то отношение?» Не меньше меня смущало, когда Тимм замечал меня на балконе и через забор спрашивал: «Папа, ты меня сегодня заберешь?»
Иногда с разрешения его матери я мог его забирать.
Его незабываемые формулировки. При виде полумесяца: «Смотри, сломанная луна». После ливня: «Смотри, луг плачет».
<…>
Листок календаря воскликнул: весна! Небо кричит: снег!
Теперь солнце снова должно начать убирать зимнюю грязь. Лист календаря — это еще не весна. Я выпускаю его из рук. Подобно увядшему листу, он скручивается в корзине для бумаг.
Тимм шагает со двора. Я смотрю на часы; он уходит на час раньше, чем обычно.
«С такой слякотью никто вовремя не придет».
К полудню небо прояснилось.
Сияет солнце.
Вопрос Тимму: «Ты уже был у девушки?» «Нет времени».
<…>
Я в очередной раз в гневе на сына. Он собирался пойти в соседнее село к столяру; день рождения. Так как уже два часа льет дождь, я еду по непроходимой проселочной дороге, чтобы забрать его. У столяра много гостей, только одного там нет — Тимма.
Вернувшись домой, я вижу свет в его комнате. Рядом с ним на кушетке М.
«Я думал, ты собирался к столяру?»
«Передумал, я забрал её с вокзала, а потом мы подвисли в „Митропа“» («Митропа», нем. Mitropa — немецкая компания, на протяжении большей части XX века предоставлявшая услуги вагонов-ресторанов на железных дорогах ряда стран Центральной Европы).
Утро застлано туманом.
Мои овцы Пауль и Паула приветствуют меня, обнюхивая у входа в овчарню. Рядом с Паулой стоят два неуклюжих ягненка. Мать лижет шкурку новорожденного и негромко блеет. Потом смотрит на меня так, будто хочет спросить: ну, доволен?
Еще как доволен! Я бегу в дом, смешиваю напиток из муки грубого помола и приношу матери-овце.
Она хлебает, а у меня при виде этих двух, полных новой жизнью, становится тепло на сердце.
Незаметно ко мне подходит Тимм, молча улыбается, гладит шерсть овцы и говорит Паулю: «Ну что, получил в глаз, а?»
Серебряная цепь от тяжести провисла между двумя столбами. Бисер на ней — скворцы.
Тимм четыре вечера упорно работал, обшивая автоприцеп коллеги древесиной. Счастливый до корней волос он демонстрирует мне свое достижение: солидная работа мастера по телегам. Тот, кто пришел за прицепом, принес с собой бутылку водки. Молодые люди пьют, закусывают обжигающе-солеными огурцами.
Во мне набирает силу соблазн присоединиться.
Я оставляю их, исчезаю, гуляю. К тому же шутки гостя настолько омерзительны, что даже моему сыну отвратны.
Язык — как выражение мыслей, чувствования: трахать, отдрючить, отыметь, завалить. Вставить, разложить деваху, воткнуть разок, заправить, подкатить яйца, протащить, натянуть, довести до визга, утомить, кончить, сосать, распечатать, заправить конец, вдуть разок, протянуть через край кровати…
Внушительный выбор для словаря синонимов.
Одичалые чувства? Животное отношение к противоположному полу?
«На тебя нельзя положиться».
«Теперь тормози; почему это?»
«Ты хотел отвести меня на завод в город, забрать мопед».
«Совсем забыл. А ты ничего не забываешь?»
«Ничего важного, однако».
<…>
Как только дети приходят в дом, их тянет к Тимму. Он становится по-мальчишески веселым, расхаживает с ними по лугу, шутит и фокусничает.
Прикатила к нам У. Актриса в Ш. Мы пьем чай, болтаем о ее роли в «Фаусте». Тимм играет с ее пятилетним сыном.
«Сейчас я наколдую, чтобы лампа потухла».
Волшебник направляет взгляд малыша на муху у окна и молниеносным движением чуть выкручивает лампочку.
«Теперь я наколдую, чтобы за домом с неба посыпались конфеты».
Мальчик летит стрелой к фронтону здания. Тимм бросает горсть обернутых леденцов через крышу.
«Теперь я наколдую, чтобы из окна выпрыгнула кошка».
Он берет Серую на руки, подходит с ней к открытому окну и кричит: «Прыгай, Серая, прыгай». Кошка прижимает уши, мяукает и, согнувшись, прыгает наружу, в траву.
У. не отрывает глаз от волшебства. Она хочет узнать, что он проделал с кошкой.
Тимм улыбается и отвечает: «Всё просто — сильно ущипнул за задницу».
<…>
Больной мужчина — это целых полбольницы. Весь день жалобное бормотание: можешь ли ты принести мне это? Ах, забери у меня это!
Тимм два дня назад без рубашки резвился в саду с собакой. И вот он лежит в постели простуженный. Я убеждаю его прогнать пот, приношу ему горячий чай с лимоном.
«Видишь, ласточка еще не значит, что уже лето».
Ответ: «Опять ты со своими пословицами».
Позже: «Откуда ты, собственно, знаешь все эти пословицы?»
«От твоей бабушки».
«Точно. Припоминаю. Она постоянно приговаривала».
Позже: «А откуда взялось из них что-то про ласточку?»
Я вынужден пожать плечами, но при тщательном размышлении вспоминаю, что эта фраза выведена из басни Эзопа «Расточительный юноша и ласточка». Юноша, увидев первую ласточку, продает свое добро; для чего ему зимнее пальто; весна пришла. Но зима снова врывается в страну. Ласточка замерзла. Парень посылает ей слова гнева, ведь она обманула его, и теперь ему приходится дрожать и мерзнуть.
Вот такой он негодяй, сын мой! Я возвещаю мудрость, которую только что вывел благодаря своей начитанности.
Он ухмыляется и подтрунивает: «У меня изворотливый папа».
Парень, собственно, всегда был остроумным.
<…>
Воспоминания
Лето в парке Марклеберга. Я забрал малыша из детского садика. Он устремляется в песочницу, я сажусь на лавку. Рядом со мной женщина. Она красит ногти на ногах. Тимм, заприметив это, бесцеремонно спрашивает: «Что это там у тебя?»
«Это лак», — смущенно говорит женщина.
Мальчик мгновение медлит.
Потом говорит: «А моя мама ноги моет».
(Lack можно еще перевести и как «пятно».)