Философская психонавтика, галлюцинирующая пещера и паттерны Тьюринга. Как феноменология перепрограммирует человеческое восприятие
Кто я? Когда я пробуждаюсь ото сна, та реальность, в которой я оказываюсь, — она реальна или нет? Визуальные стимулы, получаемые моим зрительным аппаратом и обрабатываемые мозгом, — они дают точный образ мира или лишь его приблизительное подобие? Что если воспринимаемый мной мир бодрствования — это галлюцинация, которая успевает развернуться в миг между сном и настоящим пробуждением и схлопнется, стоит только мне проснуться окончательно? Философ, сотрудник Центра истории идей и социологии знания ИГИТИ ВШЭ Максим Мирошниченко задается этими вопросами вслед за миллионами людей прошлого и рассказывает о том, как философы, математики и нейробиологи исследуют то, как человеческий мозг превращает неструктурированный поток информации в нашу личность и окружающий мир.
Многим знакома притча о китайском философе Чжуан-цзы, которому приснилось, что он бабочка. Когда он проснулся, то не мог понять: он — это Чжуан-цзы, которому приснилось, что он бабочка, или бабочка, которой приснилось, что она — Чжуан-цзы. Или, может быть, всё еще сложнее: он — бабочка, которой снится, что она — спящий Чжуан-цзы, видящий себя бабочкой?
Здесь возможно сколько угодно рекурсий. Но одна из моралей этой притчи заключается в том, что реальность не столь реальна, как кажется. За видимостью может скрываться подлинная действительность, совсем не похожая на то, к чему мы привыкли. Но даже если мир — это галлюцинация или видение, несомненен тот факт, что этот сон видится кем-то и что это именно сон, который кто-то видит. Так учил философ Рене Декарт, когда говорил о несомненности cogito — «я мыслю».
Почему воспринимаемая реальность не распадается на куски, на атомы и дискретные элементы восприятия? Помимо случаев диссоциации и дереализации, мир остается предсказуемым и целостным, упорядоченным в потоке опыта, который психологи XIX века называли потоком сознания. С чем же связана целостность, упорядоченность и предсказуемость нашего опыта?
Бот Чжуан-цзы
Где я? Самое простое, что могу сказать, — это то, что я нахожусь «здесь» и «сейчас». Где бы я ни был, мое сознание всегда неуловимо соприсутствует мне, я вживлен в мир «через» него. Я не могу взглянуть на мир чужими глазами. Мне не суждено стать бабочкой, мнящей себя Чжуан-цзы, как и ей нельзя стать мной. Языковые выражения не всегда точно могут передать суть этой помещенности в контекст «здесь» и «сейчас», потому когнитивисты предпочитают говорить, что сознание дает перспективу первого лица (first person). Это я вижу и воспринимаю, я ощущаю и страдаю. Мой опыт как бы сконцентрирован на одном пользователе-«контроллере».
Но кто этот «контроллер» и откуда он берется? Если верить нейрофилософу Томасу Метцингеру, этого пользователя на самом деле не существует. Субъективный опыт восприятия, сновидений и галлюцинаций, рациональных рассуждений и принятия решений «сцеплен» с индивидуальной перспективой исключительно ради удобства мозга.
Как и другие хардкорные когнитивисты, Метцингер уподобляет мозг биокомпьютеру, у которого есть аппаратное обеспечение (hardware, «железо»), и программное обеспечение (software, «софт»). Сознание, психологическая самость обладает определенным функционалом, предопределяющим характер субъективных переживаний. Так, численность и пропускная способность вводных и выводных каналов информации (зрительной, слуховой и др.), уровень социальной интерактивности и способность быть распознанным другими в качестве «Я» предопределяют то, как будет переживаться субъективный опыт. «Мелкозернистость» (fine-grained), детализация и правдоподобность воспринимаемой реальности зависит от всех этих характеристик.
Читайте также
Что такое феноменология и чем занимаются русские феноменологи
Зачем всё это нужно? Как утверждает Метцингер, согласованность и правдоподобность опыта — это уловки, принимаемые нашим мозгом, чтобы успешнее адаптироваться к реальности. Мы никогда не воспринимаем мир таким, какой он есть на самом деле, ведь это мозг обрабатывает хаотичные неупорядоченные чувственные данные в целостную картину мира — репрезентацию. Красное сладкое яблоко на столе рядом со мной не существует; это мозг интегрирует сенсорную информацию, поступающую от различных источников, собирая ее в целостный воспринимаемый объект «яблоко». Причем процесс создания репрезентаций нам недоступен. Я не могу уловить момент, когда «красное», «твердое» и «сладкое» объединяются в спелое яблоко на столе. Потому воспринимаемый мир — это модель реальности, созданная мозгом. Принципиально она ничем не отличается от галлюцинации или сновидения. Она виртуальна в том смысле, что мозг проектирует ее, основываясь на собственных вычислениях, подчиненных эволюционно выработанной целесообразности сохранения энергии и экономии мощностей. С точки зрения физики вся ментальная активность — это симуляция реальности, запаздывающая относительно «объективно» происходящих процессов. Мы никогда не имеем прямого познавательного доступа к окружающему миру, даже когда испытываем будто бы непосредственный контакт с ним.
Стало быть, опыт от первого лица есть не что иное, как глобальная, обновляемая (updating) в реальном времени модель. Взаимодействия между нейронами происходят мгновенно, потому модель обновляется быстро и дает столь стабильный и реальный образ, что мы уже не воспринимаем ее как модель. Для нас она уже целый мир, в котором мы живем, во всей его непосредственности и неизбежности. Что означает неизбежность реальности? Метцингер объясняет ее с помощью концепта «мир-0»: воспринимаемая мной бодрствующим действительность дефолтна. Это мир, «за пределами» которого для меня нет ничего, это своего рода система координат, изначальная данность, а не конструкт. То, что объекты не нарушают законов физики, а люди не оказываются зомби или плоскими картинками, является признаком стандартного функционирования мозга, производящего единую, когерентную и глобально доступную модель реальности. Не нужно делать усилий, чтобы оказаться в реальности № 0, мы все находимся в ней изначально.
Так кто же я? В нейрофилософии это мозг конструирует иллюзорную психологическую, когнитивную самость, «Я», в целях создания интерфейса взаимодействия между собой и остальным организмом. В свою очередь, реальность — это интерфейс взаимодействия между «Я» и миром. Опыт, по Метцингеру, есть невидимый интерфейс, внутренний медиум, позволяющий организму взаимодействовать с самим собой. Это контролирующее устройство, которое функционирует, создавая внутренний пользовательский интерфейс. Всякая система нуждается в определенной программной среде (software), которая позволила бы ей овладеть своим «железом» (hardware). Этот «софт» и есть модель организма. А если продолжить и усилить инженерную аналогию между сознанием и интерфейсом, то можно увидеть, что им обоим обща характеристика прозрачности (transparency).
Что такое прозрачность интерфейса? Говоря просто, это такой режим функционирования системы, когда пользователь выполняет релевантные задачи напрямую, без ощущения вторжения технологии в его действия. Точно так же и мы в своем субъективном опыте никогда не воспринимаем реальность как виртуальную модель действительности, «скрытой» и «замаскированной» нашим сознанием. Мы даже не задумываемся о том, реальна ли наша реальность, и это является результатом врожденного дефицита способности узнать о том, что мир — это репрезентация.
Более того, точно так же, как виртуален мир, данный мне в восприятии, виртуален и тот, кто воспринимает этот мир. Притча о грезящем Чжуан-цзы радикализируется: сам грезящий тоже нереален. Реален только мозг, который перманентно находится в грезе, не теряя эволюционной бдительности. Метцингер переосмысляет философский миф о пещере, где люди, привыкшие смотреть на тени вещей, считают подлинной реальностью их, а не сами вещи. Философ — это тот, кто способен вывести людей из пещеры и показать им вещи при свете дня, такими, какие они есть. Но Метцингер считает, что из пещеры некого выводить: она пуста, а точнее, это она сама грезит о себе.
Это не пещерный человек загипнотизирован тенями, а сама пещера, отбрасывая тени на свои поверхности, галлюцинирует, воображая себе видящих эти тени людей.
Более современная аналогия сопоставляет сознание, субъективную перспективу, и тотальный симулятор полетов. Это аппарат, способный летать без пилота и умеющий строить комплексный внутренний образ себя. Создавая виртуальную модель себя в среде, он учится маневрам и сложным траекториям движений. Эта модель прозрачна для симулятора, он «воспринимает» ее как дефолтную — другой у него просто нет. Информация, генерируемая изнутри симулятора, недоступна всей системе в целом. «Пилот» рождается в симуляторе полетов, в виртуальной реальности, без возможности узнать о том, что он — лишь программа, созданная слаженным функционированием всего симулятора. Проще говоря, «пилот» — это бот, человекоподобный аватар, используемый летательным аппаратом как интерфейс для более гибкого контроля над своим «железом».
Перепрограммировать мир
Согласно Метцингеру, помимо онлайн-обработки информации в реальном времени — восприятия, принятия решений и т. д., — мозг способен генерировать модели возможных миров, то есть офлайн-модели. «Офлайн» означает возможность когнитивной активности без получения сенсорной информации, с опорой на собственные ресурсы мозга. Спонтанные фантазии и мысли, внутренние монологи, грезы, галлюцинации, сновидения являются как бы надстройками над миром-0. Следовательно, опыт бодрствования — это онлайн-галлюцинация: автономная активность мозга видоизменяется под воздействием потока информации, исходящего от органов чувств.
Может быть интересно
Лаборатория в тебе. Как нейронаука изучает внетелесный опыт, медитацию и осознанные сновидения
Но что случится, если разорвать контакт сенсорных систем с внешним миром, поместив субъекта в искусственную депривацию? Биокомпьютер не будет получать информацию для онлайн-обработки в режиме реального времени. Это значит, что через какое-то время его нейрофизиологическое «железо» начнет работать автономно, офлайн. Метцингер говорит о «философской психонавтике» — исследовании полетов во сне, опытов выхода из тела и других измененных состояний сознания.
Эксперименты по сенсорной депривации в 1960-е годы проводил ученый и психонавт Джон Лилли, соратник лидера психоделической революции Тимоти Лири. Прославившись исследованиями коммуникации между дельфином и человеком, Лилли стал изучать возможности человеческого сознания при помощи химических препаратов. Он считал, что «софт» мозга может быть перезаписан или усовершенствован. Потому Лилли искал возможности стирания, модификации и создания программ для этого вычислительного устройства. Он выделял программирование и метапрограммирование, где первому соответствовала способность мозга обучаться, то есть, говоря современно, пластичность синаптической структуры, а второму — способность обучаться обучению. Метапрограммирование охватывает возможность пересмотра всей траектории когнитивного развития. Чтобы научиться ему, нужно работать с такими данными и операциями, которые контролируют, изменяют и переустанавливают программы, умеющие производить стандарты и протоколы для нейрофизиологического компьютера.
Чтобы запустить процесс метапрограммирования мозга, Лилли предлагал использовать психоделики и диссоциативные препараты. По его мнению, они представляют собой команды для мозга, показывающие его скрытую алгоритмическую структуру. Под воздействием этих веществ мозг будто бы получает доступ к визуальным, звуковым, тактильным и другим наборам переменных в потоке упорядочиваемых данных — он как бы заглядывает внутрь «кода», минуя прозрачный интерфейс феноменологического сознания.
Попросту говоря, метапрограммирование — это дисциплина освоения нейрохимических команд, запускающих в мозге процессы саморазоблачения: я — это мозг, видящий сны, при этом и меня, сновидца, на самом деле не существует. Я — никто, «находящийся» «нигде» и «никогда».
Всё, что у нас есть, — это мир-0. Всё, что мы можем, — лишь сопоставлять наши модели реальности по степени их «близости» или «дальности» реальности № 0. Но философски этот проект оказывается неудачным, ведь Лилли предложил не что иное, как радикальную версию интроспекции и бегства сознания от опыта.
Что такое интроспекция и что с ней не так? В самом конце XIX века, на заре возникновения научной психологии, в Европе развернулась дискуссия относительно природы сознания. Психологи-интроспекционисты разрабатывали приемы для наблюдения над субъективными переживаниями, которые позволяли бы им вычленить научно изучаемые объекты и структуры в потоке сознания. В первых психологических лабораториях измеряли время реакции, скорость осуществления когнитивных операций и — самое главное — считали элементарные структуры психики. В разных лабораториях насчитывали совершенно разные количества этих самых простейших единиц сознания — от нескольких сотен до нескольких десятков тысяч.
Машины Тьюринга под психоделиками
В ответ на робкие попытки сделать изучение сознания научно респектабельным философы выдвинули идею феноменологии. Феноменология — это, говоря просто, изучение человеческого опыта. Она не является частью научной психологии, поскольку не считает сознание объектом в природе. Наоборот, для феноменологии сознание — это изначальная среда возникновения реальности. Классическое различие субъекта и объекта возможно только изнутри потока сознания, который является общим для всех людей. А значит, мы не можем говорить, что мир — это иллюзия.
Мир — это данность сознанию, которая понятна мне и подобным мне субъектам. Потому феноменологи выступают против идеи репрезентации: они говорят об ошибочной идее «мира за сценой» — реальности, скрывающейся за ее образом, данным сознанию. Существование мира несомненно, и даже если всё это — галлюцинация, то несомненен тот факт, что это мы галлюцинируем. Мир-0 — это дефолтная реальность, но она несомненна и за ее пределами не существует ничего, даже физической реальности, с которой будто бы работает мозг. Мы не можем заглянуть за пределы своего опыта и оценить, правильно ли то, что мы воспринимаем, по сравнению с объективной реальностью.
Феноменология тоже ищет способы метапрограммирования сознания, но средствами legal high. Она предлагает приемы, позволяющие приостановить привычный ход мыслей и суждений, перенаправить внимание от «внешнего» (теоретически нагруженного) опыта к «внутреннему» и тем самым стать восприимчивым к событиям в потоке сознания.
Любые проявления когнитивной активности феноменология описывает в самый момент их возникновения, как в метафоре бутстрэппинга: процесса, возникающего, развивающегося и поддерживающего самого себя без внешнего воздействия, с опорой только на внутренние ресурсы.
Читайте также
Итак, феноменология предлагает перепрограммировать грезящее «железо» программными средствами нашего сознания, не вторгаясь в «код» и не производя психоактивной инвазии в химию мозга. При этом результат может быть ничуть не менее поразительным, ведь для феноменологии и ее ответвлений в когнитивной науке границы «железа» оказываются куда шире, чем границы мозга. Цепи обратной связи, сплетающие мозг, органические процессы и элементы среды, образуют систему, пределы которой простираются так же далеко, как и возможности нашего восприятия, усиленного квантовыми компьютерами и радиотелескопами. Обладание репертуаром когнитивных способностей связано с обладанием определенным телом с заданным набором характеристик и сочленений его составляющих частей. Потому, условно говоря, если бы мы обладали другим телом, то наши представления о мире были бы совсем иными. Будь у нас не две руки, а три или пять, или вообще ни одной, наше взаимодействие с миром развертывалось бы иначе, а привычная «податливость» вещей для хватательного жеста сменилась бы чем-то совсем иным. Следовательно, грезящим субъектом выступает не мозг, а распределенная система «мозг — тело — среда».
Что уникального может увидеть такая распределенная грезящая система? Многим из нас знакомы красивые фрактальные узоры, которые можно увидеть, приняв психоактивный препарат или даже просто надавив на глазные яблоки. Эти узоры представляют собой паттерны Тьюринга — упорядоченные структуры, возникающие из хаотических, беспорядочных взаимодействий. Их можно встретить в закономерностях эволюции конечностей позвоночных, в узорах на коже, шкурах или перьях, в принципах формирования эмбрионов и даже в доисторическом и древнем искусстве, включая петроглифы, наскальные рисунки и узоры на вазах и других предметах.
Эти паттерны так распространены в природе и культуре, что ученые давно задумались: не говорят ли они нечто важное о физиологии мозга и когнитивных процессов? Лишь совсем недавно когнитивисты и археологи, вооружившись нейробиологией и феноменологией, решили, что в основе паттернов Тьюринга, визуальных галлюцинаций и символов первобытного искусства лежат общие биологические процессы. В 1920-е годы австрийско-американский психолог Генрих Клювер впервые стал систематически изучать геометрические паттерны визуальных галлюцинаций. Он выделял «константные формы», возникающие под воздействием мескалина, и подразделял их на четыре вида: 1) решетки, лепнины, соты, шахматные доски; 2) паутины; 3) туннели, воронки, аллеи, конусы; 4) спирали.
Спустя полвека после Клювера американские математики Джек Коуэн и Бард Эрментраут использовали наработки Клювера для того, чтобы объяснить эти визуальные переживания нейрофизиологически. А современный математик-нейробиолог Пол Бреслофф связывает эти морфологические исследования с открытием участка мозга V1. Этот участок зрительной коры «первым» получает визуальную вводную информацию. Сканирование мозга показало, что этот участок также активируется при производстве ментальных образов (mental imagery) — когда, например, субъект воображает или видит сны. Другие исследования показали, что при офлайн-процессах укрепления эпизодической памяти первичная зрительная кора взаимодействует с гиппокампом, в результате чего субъект испытывает определенные визуальные переживания.
Коуэн и Эрментраут считали, что геометрические галлюцинации появляются из-за дестабилизации состояния нейросети в V1.
К примеру, воздействие психоделика запускает хаотическое взаимодействие между возбуждающими и подавляющими нейронами, которое со временем стабилизируется в виде узоров нервной активности.
Другими словами, при офлайн-процессах мозг способен к автономной активности, не зависящей от внешних влияний и опосредования средой. Мозг-психонавт, предоставленный сам себе, генерирует образы и паттерны, имеющие мало общего с паттернами и структурами, которые он встречал в привычной реальности мира-0. Выходит, что при измененных состояниях сознания он перенаправляется к внутреннему опыту и генерирует структуры, перепрограммирующие восприятие. Переключение между непосредственным сенсомоторным контактом со средой, порождающим прозрачное «здесь» и «сейчас» феноменологического опыта, и автономной, галлюцинирующей активностью центральной нервной системы — именно это позволяет нам выходить за пределы мира-0 и строить воображаемые миры. При этом для переключения состояний сознания от «стандартного» к «измененному» даже не требуются никакие препараты. Феноменология предлагает рефлексивные приемы, ведущие к временной сенсорной депривации и офлайн-работе нервной системы.
Читайте также
Растормаживание визуальной коры во время измененных состояний сознания, по версии ученых, происходит по нисходящим каналам от префронтальной коры к V1. Это приводит к появлению Тьюринговых паттернов активности, устойчивых перед визуальной сенсорной информацией. Это позволило когнитивисту и феноменологу Тому Фрёзе предположить, что эволюционно воображение возникло из отделения автономной динамики нервной системы от внешнего воздействия — то есть, проще говоря, из сенсорной депривации, провоцирующей офлайн-активность мозга.
Мозг, оказавшись в «интровертном» состоянии, усиленно генерирует абстрактные когнитивные формы, которые не отсылают ни к чему конкретному из предшествующего опыта.
Геометрические галлюцинации возникают как бы «изнутри» потока сознания, когда сенсорные системы субъекта отделены от окружения и не получают оттуда стимулов. Самое интересное здесь то, что, переживая вобранность в себя, субъект сталкивается с визуализацией работы своего мозга, доступ к которой ему закрыт в дефолтном режиме мира-0. А это значит, что имеется функциональная связь между изменениями состояний сознания в ритуалах древних культур и происхождением абстрактного познания и символических практик. Древние люди были неосознанными феноменологами: они изучали автономную работу своих мозгов, изумлялись ей и изображали на стенах пещер. Значит, материальная и символическая культура прошлого запечатлела в себе опыт предыдущих поколений людей — то, каким они воспринимали мир-0 и какие структуры надстраивали над ним.