Кресты, ракеты, мертвецы: во что верят в деревнях Русского Севера

Этим летом шестеро исследователей отправились в Мезенский район Архангельской области: из-за географической удаленности и исторической специфики региона ученые изучают его уже давно. Три недели члены фиксировали всё: местные разговоры, предания, дневники, архивы и материальные артефакты культуры этого уникального места.

Рассказывает Кира Онипко, аспирант филологического факультета СПбГУ, руководитель экспедиционной фольклорно-антропологической студенческой группы.

— Где вы собирали материал?

— Это комплекс деревень по одному из притоков Мезени. Люди там живут не слишком старые, около 50–60 лет: люди предыдущего поколения уже в основном умерли. Живут традиционным хозяйством, охотой, бывает, продают шкуры, лесное мясо, корзины, урожай.

Эти деревни не сообщаются с большим миром прямо — летом река или самолет, зимой снегоход.

А лодки в этом районе делают из отработанных ступеней ракет, запускавшихся с космодрома Плесецк.

— Прекрасно! Они плавают на лодках из космического металла и в то же время общаются с потусторонним миром?

— Скажем, там распространены магические практики. Магия в классическом смысле — представление о том, что особые мысли, слова или символические действия могут изменять наличную реальность.

Характерна, к примеру, вера в «оприкос» — то есть сглаз. Считается: чтобы «оприкосить» человека, достаточно о нем подумать в определенном ключе, с сильным чувством. Но есть и «противоядие» этому — если вы не хотите нанести кому-нибудь вред.

Вот как описала механику сглаза одна из информанток: когда женщина была еще молодой, в гости к ее мужу пришел старичок.

Рассказчица зашла в избу из бани, дед поглядел на нее оценивающе и сказал мужу: «Эх, и хороша у тебя жена, прямо сыр с маслом».

Женщина ужаснулась: «Что же ты, дед, оприкосить меня хочешь?» «Э, нет, — ответил старичок. — Кабы я хотел, я бы подумал, но не сказал, а так я подумал и сказал».

Кстати, считается, что иные люди подвержены внешним, в том числе злонамеренным, магическим воздействиям сильнее других. Такие люди называются прикосливыми. Обычно прикосливый человек сам знает о своей слабости и имеет ее в виду.

Определение симптоматики оприкоса — вообще тонкая тема.

Люди как-то различают, что они не «просто» заболели, как обычно. Болит голова, закатываются непрерывно глаза, находит слабость, но это не обычное недомогание.

— Люди живут в таком режиме чувствования постоянно?

— Обращение к подобным практикам скорее связано если не с трагическим, то с трансгрессивным опытом в жизни людей. Все особенное, выбивающее из обычной колеи, осмысляется жителями местности в подобном ключе.

Трудно сказать, какое место жители деревни относят своим верованиям в отношениях с миром. В их рассказах о магических практиках приезжим присутствует — во всяком случае, изначально — некоторая неловкость. Этим вообще делились с нами не сразу: такие темы, в отличие от обрядов жизненного цикла или праздников, поднимаются уже потом. Часто люди говорят: мы раньше (при советской власти) ничего не знали, в Бога не верили. Однако потом в их жизни нечто происходило, что заставляло их вернуться к старым верованиям.

— Насколько такие верования типичны для деревенской жизни? Или дело в изолированности места?

— В целом это укладывается в севернорусскую традицию. Есть, конечно, специфические особенности.

Считается, что на месте этой деревни в XVIII веке был скит старообрядцев. Тогда же произошла масштабная гарь — самосожжение.

На деревенском кладбище стоит так называемый обетный крест, связанный с этим событием, — культовое место, к которому деревенские приходят с приношениями, «относами». Это могут быть монетки, ткань, одежда, предметы быта (например, расчески). Под крестом, говорят, покоятся останки тех старообрядцев.

Характерно, что раньше сама деревня находилась на другом месте — и, соответственно, обетный крест тоже. Жителям пришлось переехать с одной оконечности полуострова в изгибе реки на другую, когда на старом месте стал осыпаться берег. Деревню переносили в 1960–80-е годы, тогда же был перенесен на кладбище крест, вместе с останками тех, кто под ним.

К кресту ходят, чтобы просить помощи — когда произошла неординарная, часто трагическая ситуация.

При этом сами жители не позиционируют себя как старообрядцев, скорее речь идет о специфической коммуникации с метафизическим, сверхъестественным. В деревне сегодня нет никакой церкви, и местные ничего не говорят о том, была ли она до революции.

Еще один способ попросить — обратиться к Юде (Иуде). Это неканонизированный местный святой, легендарный основатель скита. Обычно его называют Юда Трофимович или Юда Тропинович. Чтобы просить его о помощи, следует отправиться в лес на развилку дорог и повесить там на дереве специально принесенную пелену — кусок ткани.

Святого Юду принято просить об определенных вещах, когда обратиться к нему эффективнее, чем обратиться к Богу. Местные советовали это делать в таких случаях, как серьезные болезни близких родственников, когда они находились на грани жизни и смерти.

В теории всякий может совершить этот обряд, в том числе и мы.

— Получается, почти любой может приобщиться к местной системе верований? Есть ли здесь иерархия, колдуны, зачатки религиозной системы?

— Есть хранители традиции, носители опыта и практик контакта с метафизическим, которых здесь называют знающими. Сегодня «классических» знающих практически нет, но местные хранят воспоминания о двух недавно живших старых женщинах, которые были авторитетами в подобных вопросах. Знающие владеют особыми практиками, позволяющими воздействовать на реальность и на жизни людей как в экстраординарных ситуациях, так и в повседневной жизни.

Знающими могут быть и женщины, и мужчины. Но о женщинах говорят чаще, и женщины сами более склонны рассказывать о своем участии во всяческих магических историях.

— Сами люди вспоминают, как знающие им помогали?

— Рассказывали о девушке, которая очень тосковала после смерти молодого мужа — как сказали бы сегодня, страдала от депрессии. Однажды в тоске ее сморил сон, от которого она внезапно очнулась и увидела перед собой лицо знающей старушки. Та плеснула спящей девушке в лицо водой и проговорила некие фразы. Она объяснила девушке, что так хотела избавить ее от тоски — депрессивного состояния. Говорят, сработало.

— Тогда это скорее знахарство, народная медицина — или все же сверхъестественные умения?

— Знающие помогают людям по-разному. Заговаривают воду и дают выпить. Заставляют ходить с приподнятым подолом вокруг углей, чтоб пропитаться дымом.

Кое-что из того, что они делают, можно считать околомедицинскими практиками — когда телесным болезням помогают, например, массажем. Один парень, у которого болели ноги, вспоминал, что знающая парила ему ноги в кипятке, в котором варились муравьи.

Можно рационализировать и предположить, что вареные муравьи, например, выделяют полезную муравьиную кислоту. Однако помимо подобного целительства, знающие могут совершать ритуал с помощью определенных действий и слов — и вот это и составляет собственно знание, недоступное случайному человеку.

— Знание распространяется исключительно устным путем?

— Скорее да. Знающие стремятся передать свой дар, причем необязательно по наследству. Одна умирающая старушка не хотела делиться даром со своей дочерью или внучкой и выбрала одну девушку из деревни. Однако та испугалась и не пожелала принимать такой дар на себя. Сегодня она работает в деревне фельдшером, но магическими практиками не пользуется.

Для умирающего знающего невозможность передать дар тяжела — говорят, они от этого не могут в срок умереть, периодически «воскресают». Одна старушка даже пыталась залезть в печь, чтобы побыстрее с этим покончить.

Могущество знающих, как считается, велико настолько, что они сохраняют свое влияние и после смерти, они могут являться «с того света» людям, давать им советы и воздействовать на их судьбу.

У одной женщины произошла трагедия: утонул маленький сын, а его тело не могли найти. Местные сходили по этому поводу на могилу к одной из двух последних знающих, принесли отрез ткани. Через некоторое время знающая пришла к горюющей матери во сне и сказала, что не хочет отреза, а хочет шаль. Женщина отнесла шаль, и вскоре ее сына нашли и похоронили.

Вообще, для связи с потусторонним важен феномен снов. Вещие сны, подобные тому, что приснился матери утонувшего сына, нередки. Сны наполнены символами, и даже в отсутствие старых знающих всегда можно найти понимающих знакомых, которые растолкуют значение. Вспоминается еще история женщины, к которой также приходил мертвый сын во сне и просил теплые носки. Потом выяснилось, что его, по обстоятельствам, похоронили без обуви.

— Нельзя не спросить про касту мезенских коновалов, которые лечили животных именно в этой области и которых также подозревали в колдовстве.

— Не могу говорить о том, чего не видела, из моих знаний — они тоже использовали магию, заговоры. Но это очень старые, вымершие практики и профессии.

Современные знающие также лечат животных. Мне женщина рассказывала историю о собственной бодливой корове, которую невозможно было подоить — приходилось звать несколько человек на подмогу. Однажды она обратилась к уже упомянутой знающей (которая лечила девушку от тоски).

Но знающая сама работать уже не могла: у нее к тому времени выпали все зубы, а с ними сила уходит — есть и такое поверье. И все же старушка ее научила пойти в магазин, купить бутылку водки и выплеснуть рюмочку корове в глаза. Как ни удивительно, после этого корова присмирела.

Неудачи со скотом вообще часто могут интерпретироваться как наказание человека за какой-то проступок или как сглаз.

— Можно ли здесь говорить о черной и белой магии?

— Для знающего использование своего дара во зло считается дурным делом. Местные представления однозначно критикуют покушение на свободу воли другого человека.

Помимо оприкоса, таковым может считаться также «присушка» — любовный приворот. Один знающий, как раз мужчина, грозился устроить присушку девушке, которую хотел выдать замуж за своего сына, и это порицалось.

— Какие еще здесь существуют особенные табу, связанные с иррациональным?

— Надо опять вспомнить обетные кресты, которых много по всем деревням. Уже упоминавшийся большой, украшенный крест со своей мифологией, которому все поклоняются — скорее, исключение.

Как правило, это просто восьмиконечные кресты, которые стоят у дома или на кладбище. Такое сооружение устанавливает человек, обратившийся с просьбой к Богу и пообещавший (отсюда название) воздвигнуть крест за исполнение молитв.

Их, говорят, раньше было больше, но многие спилили большевики при советской власти. Рассказывают такую историю: на месте уничтоженного креста построили сельский клуб, через несколько лет он сгорел. Дело было давно, но историю вспоминают до сих пор, выводя очевидную мораль: культовое советское сооружение сгорело именно потому, что было самовольно построено на старом сакральном месте.

Или еще более жутко.

Один сельчанин выкопал основание креста, чтобы использовать при строительстве дома. Он вырастил пятерых детей. Двое сыновей погибли, причем один покончил с собой. Одна дочь спилась, другая жива, но считает, что общается с привидениями, днями читает книжки и больше ничего не делает.

Только один сын вышел в люди, он был нашим информантом.

— Это он рассказал об отце?

— Нет, он рассказывал только, какой тот был хороший работник и рыбак, но его — среднего сына — любил меньше остальных, постоянно ругал и загружал делами. О странной судьбе говорили другие жители деревни, которые подчеркивали, что мужчина был со странностями. И они выводили печальную судьбу семьи именно из поступка отца.

— Что еще грозит наказанием?

— Например, уничтожение икон или неправильное обращение с ними. Считается, что иконы нужно передавать по наследству с особыми молитвами, продавать иконы нельзя, а переезжая в другой дом, надо брать иконы с собой. Одна женщина, к примеру, переехала в другой дом без икон и ослепла.

Впрочем, бывают еще более суровые последствия за такое обращение с сакральными предметами. О судьбе одной семьи, спилившей крест, сказали: никто с (Великой Отечественной) войны не вернулся.

— В связи с этим нет ли вообще представления, что войны и беды прошлого века — наказание за советское вероотступничество, за преступления большевиков?

— По крайней мере одна наша информантка 1933 года рождения считала, что после 1991 года все вернулось на «правильный» путь. А то, что было в 1917–91-м, было путем ложным.

— Что помогло таким верованиям и мироощущению пережить эру советского атеизма? И можно ли рассчитывать, что часть верований не забудут потомки деревенских?

— Насколько можно судить, традиция, по существу, не прерывалась в советское время. Местные с некоторым удивлением восприняли новость о том, что мы посетили местную достопримечательность и в некотором смысле сакральное место — так называемый дом с рогами. Так здесь называют дома охотников.

Там жила очень уважаемая женщина, некий ритуальный специалист. Одна комната ее огромного дома была завешана иконами — нам не удалось узнать, старообрядческими или нет. В ту комнату люди также приходили с относами по какому-то важному делу. Живы люди, помнящие ее в 1940–50-е годы, которые рассказывают, будто она им, детям, раздавала металлические крестики. Сегодня местные не ходят в дом с рогами — он закрыт, а ключи находятся у потомков этой женщины. В той самой молельной комнате мы нашли только несколько ржавых окладов.

Молодежи в деревне нет, хотя дети и внуки приезжают на лето, по праздникам. Может быть, одной из связующих практик для разных поколений служат кладбищенские обряды — похороны и поминальные дни. Это особые ритуалы, в которых, например, мы, как не местные, не рискнули принять участие и лишь наблюдали со стороны.

— Как они выглядят?

— Мы были на кладбище вместе с семьей, которая поминала своего сына/брата. Поминальный ритуал на Русском Севере интересный.

Некоторые кадят на могиле (обносят могилу ковшиком или старым утюгом с тлеющими угольками), кто-то (часто) рассыпает вокруг могилки пшено, обязательно на могиле едят (бутерброды, овощи, сладкое, печенье), выпивают водку или настойку, гладят памятник, если покойный мужчина — символически дают ему покурить.

Мне вообще приходилось в этом участвовать, выпивать и закусывать, но в этот раз нас не пригласили зайти за оградку, поэтому мы наблюдали все, стоя за ее пределами. Так же и с магическими практиками: кому-то предлагают сходить к местному святому или к обетному кресту всем вместе, но нам в этот раз не предлагали, просто рассказывали, как это делается.

Мы пока не выяснили, как именно, мысленно или вербально, эти люди обращаются к Иному. Возможно, знают их дети.