Дзехацу: как десятки тысяч японцев по своей воле уходят в никуда каждый год

Гетто, которого нет

Когда сорокалетнего инженера Норихиро неожиданно уволили, он никак не мог решиться рассказать об этом жене и сыну. Каждое утро в течение недели он надевал костюм и кожаные туфли, брал портфель и уходил из дома, делая вид, что идет на работу. В день зарплаты Норихиро аккуратно побрился, попрощался с женой, сел в метро и никогда больше не возвращался.

«Мне больно думать о том, как мои родители искали меня. Надеюсь, у них все хорошо. Может, они еще верят, что я вернусь. А может, они уже умерли…» — размышляет спустя десять лет постаревший мужчина, который теперь занимается дешевым поденным трудом. О жене и сыне он не упоминает.

Уже похожий на старика, тощий, но с опухшим от саке лицом, Норихиро живет в ветхом отеле для работяг-поденщиков, в пустой комнате без окон. На полу — изодранное татами. «Таких, как я, в Санья тысячи», — говорит Норихиро.

Стертый с карт Токио район Санья, как и, например, район Камагасаки в Осаке, — это бедные гетто, контролируемые местной мафией якудза, которые становятся пристанищем для тысяч японцев, пытающихся избавиться от своего прошлого.

Причин уйти в никуда у японцев немало: кто-то скрывается из-за долгов, кто-то бежит от несчастного брака, кто-то — от нелюбимой работы, а кто-то — не справляясь с ожиданиями близких.

Еще один обитатель Санья, бывший строитель Юити, вспоминает: когда его мать заболела, расходы на ее лечение, аренду и питание легли на его плечи. В какой-то момент денег стало не хватать, Юити обратился в займовую компанию, и совсем скоро погряз в долгах. Сгорая от стыда из-за того, что он не смог позаботиться о матери, одним ранним утром в середине 1990-х Юити просто сбежал.

Все еще не избавившийся от чувства вины, Юити говорит: «Бежать от общества значило умереть духовно. В Санья мы просто медленно добиваем наши тела».

По долгам: как денежные проблемы и мафия подталкивают людей «исчезнуть»

Тысячи японцев ежегодно покидают свои дома и не возвращаются. Хотя так происходит не только в Японии, здесь для добровольно «исчезающих» людей даже придумали специальный термин — дзехацу (蒸発), что в переводе с японского значит «испарение». Если верить собеседникам Лены Може, французской журналистки и автора книги об этом феномене, число «испаряющихся» японцев достигает ста тысяч в год.

Особенно много желающих «испариться» появляется c наступлением финансовых кризисов. Так было после кризиса конца 1980-х, за которым последовало «потерянное десятилетие». То же самое произошло после того, как разразился глобальный экономический кризис 2008-го.

«Взрыв экономического пузыря стал трагедией. Какие бы долги ни были у людей, должники кончали с собой. Целые семьи лишали себя жизни. Но некоторые решили, что лучше попытаться начать жизнь с чистого листа», — вспоминает Такахито Хара, режиссер популярного в 1990-е трагикомического сериала о японцах, решивших «испариться».

«Используя юмор, я хотел указать на проблему, о которой не осмеливались говорить СМИ: на ответственность мафии в исчезновении людей», — рассказывает Хара.

Япония — плотно заселенная страна. В 1990-е, когда цена квадратного метра удваивалась каждый месяц, бизнесмены стали обращаться к якудзе с просьбами убедить жителей ветхих домов выселиться за компенсацию. Старое жилье сносили, а на его месте строили новое и дорогое.

Входило в обязанности мафии и выбивание долгов. Из-за кризиса многие японцы брали микрозаймы, годовые проценты по которым могли превышать 100%. Тем, кто не расплачивался вовремя, угрожали и увеличивали сумму долга. Некоторые займовые компании такого рода и вовсе принадлежали мафии, так что в народе даже появился термин ямикин — «деньги, одолженные у якудзы».

Однако многие предпочитали не расплачиваться, а просто сбежать. По словам Хары, к середине 1990-х число исчезновений достигало 120 тысяч в год. «Дзехацу — это старый феномен, но в 1990-е исчезнувших стало больше», — заключает он.

Экзамены, игровые автоматы и секты: из-за чего еще сбегают японцы

В повседневный обиход термин «дзехацу» вошел еще в 1960-х, объясняет социолог Хироки Накамори. В частности, так называли людей, которые «исчезали», чтобы расстаться с супругами. Официальный уровень разводов в стране тогда, как и сейчас, был низок: вместо того чтобы проходить через множество бюрократических процедур, люди предпочитали попросту сбежать.

«В Японии легче просто исчезнуть», — говорит Накамори.

Бывали также случаи, когда родители оставляли детей. Лена Може в своей книге рассказывает историю матери, которая по вечерам забирала восьмилетнего сына после занятий в музыкальной школе. В один из вечеров она не пришла — и не появилась больше никогда. У ребенка была инвалидность. Вероятно, его мать утратила веру, считает супруг, оставшийся воспитывать сына в одиночку.

Студенты убегают из-за проваленных экзаменов. А некоторые, боясь провала, бегут заранее. Кто-то скрывается, проиграв большую сумму в игровых автоматах пачинко. А кто-то, как сорокадвухлетний Сугимото, «испаряется», потому что не хочет продолжать семейный бизнес. Другие скрываются от домашнего насилия или сталкинга. А кто-то через исчезновение пытается разорвать связи с религиозной сектой.

Исчезнуть из вежливости: как чувство долга выталкивает японцев на обочину общества

Япония — это страна-скороварка, объясняет Лене Може детектив Сакаэ Фуруути, занимающийся поиском дзехацу. Японцы медленно закипают, подвергаясь постоянным испытаниям. Когда же давление становится невыносимым, они убегают, испаряются.

Книга о японской культуре американского антрополога Рут Бенедикт «Хризантема и меч» проливает свет на природу этого давления, уверяет Може. Бенедикт в своей книге описывает два чувства, особенно важных для японцев, — долг и стыд. Японцы считают себя должниками своих старших: предков, родителей, учителей и даже императора. Необходимость отплатить им становится делом чести, а неспособность оправдать ожидания вызывает стыд.

«Люди исчезают или убивают себя прежде всего из вежливости, — пересказывает Може умозаключения Рут Бенедикт, — будто бы для того, чтобы не затруднять жизнь кому-нибудь еще».

«Уязвимость японцев к неудачам, к опорочиванию их репутации, к отвержению очень легко приводит их не к разрушению других, а к саморазрушению», — цитирует Може автора «Хризантемы и меча».

Многих это саморазрушение доводит до самоубийства. В своей книге 2016 года Може приводит следующую пугающую статистику: тридцать три тысячи японцев ежегодно кончают с собой. Это девяносто человек в день. В одном только лесу Аокигахара, известном как «лес самоубийц», ежегодно находят тела десятков людей.

Дзехацу — выход для тех, кто не собирается сводить счеты с жизнью. «Столкнувшись с выбором между самоубийством, работой до смерти или исчезновением ради новой жизни, люди предпочитают исчезнуть, — рассказывает журналу TIME живущий в Японии журналист Джейк Эделстайн. — Лучше уж пропасть, чем умереть».

Впрочем, исчезновение не избавляет от чувства стыда. Один из «испарившихся», которого Лена Може встретила в токийском гетто Санья, признался: «Я не спал нормально с тех пор, как ушел. Прошло, должно быть, уже лет тридцать. Это кошмар».

А упоминавшийся уже Сугимото, бросивший семейное дело, говорит: «Меня не покидает чувство, что я сделал что-то неправильное. Я не видел [моих детей] уже год. Я сказал им, что я уехал в командировку».

«Это просто легенда»: дзехацу как табу

Разговоров о дзехацу в приличном обществе избегают. Лена Може, узнав об этом явлении в 2008 году, спустя несколько лет вместе с фотографом Стефаном Ремаэлем приехала в Японию, чтобы найти людей, готовых поговорить об «исчезнувших», но ей удалось это далеко не сразу. «Это абсолютное табу, — позднее делилась Може впечатлениями в интервью изданию New York Post. — Нечто, о чем особо не говорят».

Когда Може искала своих первых героев, местные ее уверяли: «Это просто легенда». Иные, услышав слово «дзехацу», и вовсе прерывали беседу.

Более того, сначала журналистка даже не могла нанять переводчика. Японские переводчики, узнав, с какой темой им предстоит работать, спешили вежливо отказаться от сотрудничества. Согласился лишь пятидесятилетний Дзюн, специалист по теме якудзы. Впрочем, и он сначала заявил, что «не готов взяться за такое». Дело в том, что трагедия дзехацу не обошла стороной и его семью: во время одного из финансовых кризисов исчезли его тетя и дядя. Тетя позднее вернулась — постаревшая, овдовевшая и без гроша в кармане. Кузина приютила ее, но вскоре та снова «испарилась».

Для японской семьи исчезновение родственника и трагедия, и стыд.

Японцы настолько стыдятся пропажи своих близких, что часто не решаются сообщить об этом в полицию. Впрочем, и оснований для вмешательства полицейских в таких случаях немного: с точки зрения японского закона, в дзехацу нет ничего противоправного.

«Полиция не вмешается, пока не появится другая причина — преступление или несчастный случай, — поясняет социолог Хироки Накамори. — Единственное, что может сделать семья, — это заплатить кучу денег частному детективу».

Дзехацу не единственная «невидимая» социальная группа в истории Японии. В период Эдо одной из низших каст были хинин, к которым относились, например, бродячие артисты, проститутки и люди, без разрешения покинувшие свою деревню, рассказывает журналу TIME профессор социальной антропологии Том Джилл. Хинин не учитывали при переписи населения. Они не могли законно жениться, рожденные в их браках дети официально не существовали, а их поселения не отмечали на картах.

«Заметна параллель между вычеркиванием поселений изгоев с карт эпохи Эдо и стиранием района Санья с современных токийских карт, — говорит Джилл. — Это древняя традиция — делать вид, что проблемы не существует».

«Мы знаем, что это не одобряется»: как семья из Токио сделала поиски сына публичными, несмотря на табу

Но есть среди японцев и те, кто не стыдится говорить о пропавших родственниках и обращается с призывом заметить проблему дзехацу ко всему обществу. Среди них — жители Токио Харуми и Масаэй Миямото, чей сын Наори исчез 3 мая 2002 года.

Попрощавшись с родителями, двадцатичетырехлетний Наори предупредил, что на ужин его ждать не стоит. После этого парень не появлялся дома несколько дней. Родители стали переживать, лишь когда им позвонили из токийской паромной компании и сообщили, что рюкзак их сына был найден на пароме, прибывшем на остров Кюсю — конечную остановку маршрута. Контакты родителей были записаны в документах Наори. Самого парня нигде не было.

Работники парома уверяли, что это не самоубийство: они бы точно заметили прыгнувшего в воду человека. Может быть, он вышел раньше, на острове Сикоку? А может, он принес вещи на паром, только чтобы запутать следы?

Полиция отказалась расследовать дело, поскольку не было никаких фактов, указывающих на то, что произошло преступление. Денег на детектива у семьи не было, поэтому брат Наори Цуеси начал самостоятельное расследование — и за семь лет так ничего и не нашел.

«Он был замечательным сыном», — говорит мать. Со дня его исчезновения она не притронулась к вещам в его комнате — только убирала пыль. Отец тоже не оправился от потери. После исчезновения Наори он восемь лет боролся с бессонницей. «У него не было причин уходить, — размышляет отец. — Ему все было интересно. Может быть, ему что-то предложили, во что-нибудь втянули?»

«От пятисот до двух тысяч японцев были похищены Северной Кореей, — неожиданно заявляет Масаэй. — Мы не можем исключать такую возможность».

Власти Японии действительно признали несколько случаев похищения японцев северокорейскими спецслужбами. Достоверно известно, однако, лишь о семнадцати похищенных в период с 1977 по 1983 год. Простые же японцы, близкие которых пропали без вести, настаивают на нескольких тысячах похищений.

«Домыслы. Родственники пропавших прогоняют похожие мысли по кругу без остановки, — размышляет Лена Може, записавшая историю семьи Миямото. — А как заставить родителей смириться с утратой ребенка?»

Но Миямото переживают свое горе очень деятельно. Супруги писали письма с просьбами более активно заниматься проблемой пропадающих без вести мэру Токио и даже премьер-министру Японии. Они запускали петиции, в которых требовали, чтобы полиция больше времени уделяла распространению листовок и отчетов о пропавших. Несколько раз семью Миямото приглашали на телевизионные передачи.

«Большинство людей, которые ищут своих близких, делают это тайно, — говорит Харуми Миямото. — Я знаю, что в обществе это не одобряется, но я должна была преодолеть это препятствие».

«Годы уходят. Мы стареем. Нам нужно понять, что произошло. Но нашему второму сыну еще сложнее, ведь ему придется жить с этим гораздо дольше, чем нам», — вздыхает отец Наори.

Мать пропавшего мужчины добавляет: «Мы просто хотим услышать от него хотя бы весточку. Он не обязан возвращаться».

Ночные перевозчики: кто помогает японцам исчезать

Поскольку, с точки зрения японского права, в дзехацу нет ничего противозаконного, в Японии сформировалась целая индустрия — тысячи компаний, помогающих людям «испариться». У некоторых есть даже собственные веб-сайты.

Се Хатори владел одной из таких компаний. Вернее, изначально это была обычная транспортная фирма, помогающая с переездами, но однажды в баре к Хатори подошла женщина, которая попросила помочь ей «исчезнуть»: ее муж погряз в долгах, и женщина не хотела, чтобы он разрушил и ее жизнь тоже. Хатори согласился.

После этого мужчина разместил объявление о том, что его компания помогает с йониге — «ночными переездами». Потенциальные клиенты быстро смекнули что к чему, и скоро Хатори едва успевал обрабатывать заказы. За ночные перевозки он брал 400 тысяч иен (3400 долларов) — в три раза больше, чем за обычный переезд.

Впоследствии Хатори написал об этом книгу. Также он консультировал Такахито Хару — режиссера упомянутого сериала про якудзу и дзехацу. Хотя, по словам Хатори, многие ассоциируют йониге с трусостью, ему самому, на его взгляд, стыдиться не за что: он помогал людям найти дорогу к лучшей жизни.

Михо Саита, владелица компании Yonigeya TS Corporation, тоже считает, что помогает людям. Она сама когда-то сбежала от прошлого, после которого у нее на щеке остался шрам. Саита рассказывает: «Тогда еще не было законов, защищающих жертв домашнего насилия — полиция могла попросить обидчика остановиться и только. Я взяла собаку, села в машину и исчезла».

Саита считает, что ее компания и ей подобные помогают «заполнить пробел», возникший из-за бездеятельности полиции и социальных служб.

«Почти все мои клиентки обращались в полицию и писали заявления, но полицейские не оказывали реальной помощи», — говорит Саита.

Ее компания берет от 50 до 300 тысяч иен в зависимости от сложности переезда. Женщина помогает всем, кроме тех, у кого есть проблемы с законом. «Я никого не осуждаю. Я никогда не говорю: „Твой случай недостаточно серьезный“. У каждого в жизни свои трудности», — объясняет она.

«Часто люди ждут всего одного доброго слова»: кто помогает искать исчезнувших

Журналистка Лена Може долго не могла найти в Японии хотя бы одну публичную организацию, оказывающую помощь в поиске пропавших. Наконец, переводчик Дзюн раздобыл адрес одного такого сообщества — Ассоциации поддержки семей пропавших, основанной несколькими детективами в 2002 году.

Директор этой небольшой организации, детектив Сакаэ Фуруути, взялся за такую работу неспроста: в истории его семьи был один случай дзехацу и одно самоубийство. Родственник другого детектива Такуми Хаясидзаки тоже покончил с собой.

В их ассоциацию поступает около трехсот обращений в год. Обращающиеся опасаются, что их пропавшие близкие совершат самоубийство. Поскольку суициды обычно случаются в первые два-три дня после исчезновения, действовать детективам приходится быстро.

Определить местоположение пропавших можно по банковским транзакциям, но по закону детективы не могут получить доступ к этим данным. В результате поиски исчезнувших могут затягиваться на годы. А из-за того, что ставки у сыщиков высокие (до 1,8 миллиона иен в месяц), многие расследования заканчиваются едва начавшись, объясняет Сакаэ Фуруути.

Одно из популярных мест для самоубийства в Японии — скалы Тодзимбо на берегу Японского моря. Однако благодаря местному ангелу-хранителю Юкио Сиге многие из пришедших сюда, чтобы покончить с собой, остаются в живых.

Сиге — бывший полицейский. В 2003 году он основал общество по предотвращению самоубийств. Помимо публичной работы по освещению этой проблемы (Сиге выступает на конференциях о суициде, а также публикует статистику самоубийств), бывший офицер изо дня в день патрулирует местные скалы вместе с добровольцами, пытаясь найти несчастных, готовых прыгнуть в море. Благодаря этому дозору к 2018 году его организация спасла больше 600 японцев.

Сиге распознает самоубийц по темной одежде, а еще у них в руках обычно нет ни сумки, ни камеры. «Я осторожно подхожу и тихо говорю: „Как вы?“ Они краснеют или начинают рыдать. Часто это все, чего они ждут, — одного слова, жеста».

Сиге проводит их по тропе до парковки неподалеку и приглашает в местный магазинчик, внутри которого тепло и пахнет чаем. А еще время от времени в него заходят волонтеры, бывшие полицейские, буддистские монахи, студенты психологических факультетов и люди, которым Сиге помог раньше. Когда-то Юкио открыл этот магазин, чтобы финансово поддерживать свою организацию, а теперь он стал настоящим местом силы.

Среди посетителей — бывший таксист из Токио по имени Харуки. Когда в шестидесятипятилетнем возрасте он попал в аварию, у него парализовало руку. Внезапно он остался без работы. После неудачной попытки повеситься, Харуки забрался на скалы Тодзимбо и стал нерешительно бродить, обдумывая прыжок. Тогда к нему и подошел Юкио Сиге.

«Давно уже никто не говорил со мной с такой добротой», — вспоминает Харуки. Сочувствия постороннего человека оказалось достаточно, чтобы отказаться от прыжка.

Личные горести, впрочем, — это лишь предлог для самоубийства. Истинные причины суицидов и исчезновений людей в Японии лежат глубже, считает Юкио Сиге. До отчаяния японцев доводит, с одной стороны, воспитание на идеалах максимальной исполнительности, самоотречения и раскаяния, а с другой — социальная незащищенность вследствие финансовых кризисов, которая только усугубляется беспринципностью мафии, спекулянтов и злопоутребляющих своей властью начальников.

«Если люди выбирают исчезнуть, это в первую очередь значит, что с нашим обществом что-то не так, и никто не делает ничего, чтобы это исправить», — заключает Сиге.