Власть народа или власть толпы? Как строить демократию так, чтобы она не превратилась в хаос

Американские либералы слишком долго позволяли себе быть беспечными. Они превозносили «власть народа», когда речь шла о ненавистных им режимах на Ближнем Востоке, одновременно игнорируя агрессивные действия протестующих в Портленде и Орегоне, так как считали, что правда на их стороне.

Но штурм Капитолия показал, как опасно играть с огнем. Если есть толпа левых, то неизбежно появится и толпа праворадикалов. Наивно полагать, что толпа будет вести себя в рамках дозволенного: толпы по определению неконтролируемые.

Политические философы еще 2000 лет назад предупреждали: если «многоголовому чудовищу» дать волю, оно разрушит установленный порядок. Даже мыслители либерального толка опасались, что демократия может выродиться в охлократию. Они утверждали, что для сдерживания народа необходимы разветвленная законодательная система и гражданская культура. Наиболее дальновидные добавляли: падение этих барьеров приведет к установлению власти толпы.

В первом же значимом труде по политической философии — «Государстве» Платона — содержится перечень зол, проистекающих из власти народа. Платон считал демократию не более чем красивым названием для власти толпы. Он утверждал, что демократия неизбежно переходит в анархию, так как рано или поздно бедные начинают грабить богатых, а расточительство ведет к банкротству.

Анархия же приводит к власти тиранов, которые апеллируют к низшим побуждениям толпы. Тиран — это персонификация толпы. Единственный способ предотвратить наступление власти толпы, согласно Платону, — это доверить управление государством философам, которые с ранних лет учатся контролировать эмоции и ставить мудрость выше инстинктов.

Аристотель, самый известный ученик Платона, выделял три «правильные» формы правления и три их извращенные формы:

• царская власть (извращенная форма — тирания);
• аристократия (извращенная форма — олигархия);
• полития, то есть демократия (извращенная форма — охлократия).

По мнению Аристотеля, демократия превращается в охлократию, когда в руках немногих сосредоточено всё богатство государства. Есть два способа предотвратить этот процесс:

— дополнить демократию элементами царской власти или аристократии, чтобы ограничить свободу народа;

— способствовать формированию многочисленного среднего класса, заинтересованного в стабильности.

В последующие несколько столетий эта теория претерпела лишь незначительные изменения. Представители элиты преимущественно демонизировали толпу. Они называли народ «многоголовым чудовищем», «стадом свиней» и mobile vulgus, или «бунтующей толпой» (к этому выражению восходит английское слово mob — «толпа»).

Они также изобрели циничные способы направлять разрушительную энергию толпы в безопасное русло. Самый яркий пример — «хлеб и зрелища» в Риме. Но после Французской и Американской революций всё изменилось.

Две революции

Поначалу «власть народа», установившаяся после Французской революции, была встречена с воодушевлением. Но очень скоро оказалось, что революция не пробудила естественную доброту человека, а наоборот — выпустила на свободу его демонов.

Те, кто продолжал поддерживать революцию, несмотря на гильотины и террор, либо утверждали, что за насилие несет ответственность прежний режим, породивший в людях жестокость, либо заявляли, что мир невозможно изменить к лучшему без кровопролития.

Английский философ-радикал Томас Пейн так и остался глубоким приверженцем идей революции, даже несмотря на то, что в ходе террора провел десять месяцев в темнице и не лишился головы только потому, что вместо него по ошибке был казнен другой заключенный.

Французская революция вызвала жесткую критику власти толпы со стороны консерваторов. Первым критическим трудом был трактат «Размышления о Французской революции» Эдмунда Бёрка, вышедший еще до пика террора.

Бёрк осознавал те угрозы, которые несет в себе психология толпы. Он предсказал, что революция закончится массовой резней и убийством тысяч людей (включая короля, королеву и представителей духовенства) и приходом к власти диктатора, которому удастся восстановить закон и порядок. Цикл «восстание — резня — диктатура» был воспроизведен в ходе последующих революций в России (1917 г.), на Кубе (1958 г.) и в других странах.

Американская революция преуспела там, где потерпела неудачу Французская революция, так как ее лидеры осознавали опасность «хаоса и вседозволенности». В эссе «Федералист № 55» Джеймс Мэдисон и Александр Гамильтон писали: «Даже если бы каждый житель Афин был Сократом, собрание афинян всё равно было бы толпой».

Отцы-основатели США утверждали, что избежать вырождения демократии в охлократию можно, лишь ограничив власть народа.

Они разделили полномочия между разными ветвями власти, чтобы ни у кого не было слишком большого влияния. Граждане получили широкие права. Сенаторы избирались сроком на 6 лет, чтобы выстраивать долгосрочную политику. Судьи Верховного суда назначались пожизненно, чтобы представители других ветвей власти не могли от них избавиться.

Посетив Соединенные Штаты в 1831 году, Алексис де Токвиль изложил свои опасения по поводу власти толпы в трактате «Демократия в Америке».

По его мнению, одной только Конституции недостаточно для сохранения демократии. Необходима также гражданская культура, основанная на местном самоуправлении (он ставил в пример городки Новой Англии) и широком образовании.

Марш демократии

В XIX веке элиты смирились с тем, что будущее за демократией. Но с толпой по-прежнему надо было что-то делать.

Оптимисты верили, что усмирить ее поможет всеобщее избирательное право. Например, Бенджамин Дизраэли считал, что право голоса сделает из людей ответственных граждан. Пессимисты утверждали, что лучше идти путем постепенных изменений.

Большинство представителей британской правящей элиты отдавали предпочтение поэтапному внедрению демократии, так как, по их мнению, средний и высший классы, владеющие собственностью, ответственно отнеслись бы к голосованию, тогда как низшие классы были склонны к пьянству и распутству. Джон Стюарт Милль предложил модель «множественного голоса», согласно которой более образованные люди получали бы большее количество голосов. Уолтер Бэджет, главный редактор журнала The Economist с 1861 по 1877 год, предлагал использовать монархию в качестве ширмы, чтобы отвлекать внимание масс от тех, в чьих руках сосредоточена реальная власть.

Такой пессимизм долгое время был не в почете. Поражение нацистов во Второй мировой войне положило начало эпохе веры в демократию, а падение Берлинской стены — эпохе демократической эйфории. Но отдельные пессимисты продолжали настаивать, что демократия может в любой момент выродиться в охлократию, если не уделять должного внимания политическим институтам и гражданской культуре.

Американский социолог Сеймур Мартин Липсет разделял мнение Аристотеля о том, что необходимое условие здоровой демократии — это всеобщее благосостояние. Политический философ Харви Мансфилд вслед за Токвилем предупреждал, что упадок гражданского общества может привести к краху демократии. Социолог Сэмюэл Хантингтон предостерегал: если заинтересованные группы начнут выдвигать государству слишком много требований, которые оно не в состоянии выполнить, это приведет к разочарованию в демократии.

За последние годы в полку пессимистов прибыло. Опыт Египта во время «арабской весны» подтвердил, что демократия не может существовать без прочных государственных институтов. А избрание Дональда Трампа, звезды реалити-шоу, поставило под вопрос надежность политического режима США.

Совместима ли демократия с дезинформацией и пропагандой в СМИ? С невидимым участием богачей в политике? С разделением общества на высший класс и деморализованный пролетариат? Последние события показывают, что нет.

Шестого января — в день попытки штурма Капитолия в США — закончилась эпоха демократической наивности Америки. Настала эпоха демократической искушенности.

Возможно, либеральные демократы правы, и демократия — лучшее противоядие от власти толпы. Но демократия может существовать только в тех странах, которым удалось устранить чрезмерное неравенство, обеспечить доступ к объективной информации, ограничить влияние богачей на политические процессы и создать баланс между ветвями власти.

Если этого не сделать, власть народа скоро превратится во власть толпы, а демократический порядок, царивший со времен Второй мировой войны, станет лишь историческим курьезом.