Девять кругов Мурзилкиного ада: собачья жизнь первого символа знаменитого детского журнала

Мурзилкина родня

Александр Федоров-Давыдов был довольно плодовитым автором и выпустил около 120 книг со сказками, рассказами и стихами для детей. До революции он издавал и редактировал популярные журналы для малышей и ребят постарше: «Детское чтение», «Светлячок», «Муравей» и другие, а в 1924 году стал одним из основателей журнала «Мурзилка». Несмотря на то, что его целевую аудиторию составляли юные читатели, Федоров-Давыдов в своих произведениях порой злоупотреблял жестокостью. Чаще всего под удар попадали животные. В 1906 году вышел его сборник «История за историей», где забытый хозяевами пес, посаженный на цепь, едва не погиб при пожаре дома («Забыт»), кот Цап-Царапыч стал жертвой издевательств жестоких мальчишек («Сказка про кота «Цап-Царапыча»), а мыши, стащившие еду, были раздавлены тяжелой медвежьей лапой.

Вероятно, прообразом Мурзилки стал главный герой рассказа с красноречивым названием «Топику не повезло». Избалованный щенок Топик, который отличался от своих братьев и сестер белоснежной шерсткой, терроризировал весь двор: трепал за хвост петуха, гонялся за уткой, кусал и мучил курицу, воровал кости у пса Барбоса. Однажды собака-мать разозлилась и назвала хулигана «позором семьи». «А посмотри на Барбоса, — стыдила она сына, — и конуру заслужил, и ошейник, и цепь…» Конец у рассказа печальный: спустя некоторое время цепью «наградили» и Топика:

«Когда весной дети снова вернулись в деревню, Барбоса уже не было в живых. А на его месте сидел белый, как снег, пес. Он рвался на цепи и лаял оглушительно…
И никто бы не узнал в нем озорного Топика…
Все хорошо на своем месте».

Подобного рода морализаторство было вторым существенным недостатком большинства произведений автора. Хотя если посмотреть, какие тексты печатались в то время в изданиях для детей, можно найти множество аналогичных «поучительных» опусов. А главное — душещипательных. Страдания животных, порой чересчур графично изображенные в рассказах Федорова-Давыдова, не слишком выделяются на фоне сентиментальных рассказов и стихов о мытарствах бездомных детей. Правда, окоченевших на крещенском морозе «девочек со спичками» часто спасали добросердечные состоятельные граждане. Топикам, Цап-Царапычам и другим героям Федорова-Давыдова везло меньше. Но больше всех досталось Мурзилке.

Где родился, там и пригодился

На обложке первого номера «Мурзилки» красуется лохматый пес с высунутым языком, а рядом с ним — рыжеволосый мальчик лет шести. Возможно, это и есть герой повести Федорова-Давыдова «Похождения Мурзилки, удивительно шустрой собачки», запечатленный вместе со своим хозяином (хотя для щенка он выглядит слишком взрослым). Художник Константин Ротов представляет его иначе: на рисунках к первой главе, помещенной в журнале, мы видим нечто, похожее на мохнатого поросенка. Спустя несколько лет, когда повесть выйдет отдельной книгой, Ротов изменит внешность героя в лучшую сторону. Сам автор описывает Мурзилку так:

«Весь он был какой-то лохматый, шершавый; на мордочке у него шерсть торчала вроде стариковской бороды; одно ухо висело вниз, другое было поднято вверх».

Как и Топик, Мурзилка отличается от других щенков и любит хулиганить. Но если первым поначалу восхищаются из-за необычного окраса, то над вторым только посмеиваются. «Вот так песик! Шершавый, замурзанный! И шустрый же! Мурзилка, да и только!», — восклицает при виде пса слесарь Степан.

Широко распространено мнение, что своим названием журнал «Мурзилка» обязан русской писательнице Анне Хвольсон, которая в 1913 году выпустила книгу «Царство малюток» о лесных человечках, один из которых был тезкой детского издания.

Книга стала популярной, и вскоре у Хвольсон появились подражатели, в сочинениях которых Мурзилка был главным персонажем.

Однако, учитывая, что символом журнала был не лесной человечек, а щенок-замарашка, можно предположить, что название «Мурзилка» все-таки произошло от оброненного слесарем слова «замурзанный» — грязный, неопрятный. Тем не менее намек на героя Анны Хвольсон можно найти во втором номере журнала за 1924 год: на последней странице помещено стихотворение А. Алтаева (литературный псевдоним детской писательницы Маргариты Ямщиковой) о малыше Мурзилке, который сражается с пауком и летает на комаре.

Был я в Сочах…

Первые несколько глав повести довольно однообразны. Пес и его хозяева живут в одной из московских слобод. Мурзилка носится по улице и, подобно Топику, доставляет массу неудобств окружающим. Например, крадет туфлю у «прежней купчихи» Марии Петровны — неприятной и склочной женщины, от которой «никому житья не было» (иного характера представитель «старого быта» в литературе того времени, разумеется, иметь не мог). Она же изобьет Мурзилку этой туфлей после обнаружения пропажи. Но, в отличие от своего белоснежного товарища, чумазый щенок способен на героические подвиги: он спасает Петьку от нападения разъяренного гуся и помогает курице Хохлушке спрятаться от злой хозяйки.

То ли Федорову-Давыдову сделали замечание, то ли он сам решил добавить в историю о «шустрой собачке» признаки нового времени: в пятой главе жителей слободы навещают пионеры.

Неожиданный визит ребят в красных галстуках становится настоящим праздником. Пионеры развлекают окружающих песнями, показывают им гимнастические упражнения, а под конец выстраиваются в «живую пирамиду». В журнале эта глава сопровождается цветными рисунками, на одном из которых пионеры жгут иконы.

Настоящие приключения Мурзилки начинаются с поездки в дом отдыха вместе с хозяевами. Заботливая советская власть выдает Степану бесплатную путевку:

«За ужином стал Петькин отец рассказывать, как в типографии, где он работал, доктор велел ему непременно ехать лечиться на Кавказ. И проезд ему дан бесплатный, и житье в доме отдыха ничего не будет стоить.

— Да, вот как у нас теперь. В прежнее время рабочий человек — так и болей, так и умирай на работе. А теперь — вот какое внимание к нам. Чуть плохо здоровье, — сейчас на поправку отправляют. Вот оно что!..»

Действительно, подобная практика получила широкое распространение в РСФСР еще в 1921 году. Благо, условия и помещения для этого были: трудящиеся отдыхали бывших помещичьих усадьбах и на загородных дачах, которых хватало на юге страны. Одна из таких дач упоминается в повести:

«На самом берегу моря стоит белая двухэтажная дача, и от нее до самого моря тянется ровная аллея из пальм. Вокруг дачи высоко поднялись темно-зеленые стройные кипарисы. Терраса у дачи вся обвита виноградными лозами, и свешиваются там и сям виноградные кисти, как на картинке».

Герои купаются в море, ходят в походы и участвуют в вечере смычки с красноармейцами. По окончании отпуска заведующий домом отдыха хвалит Степана и Петьку за то, что те хорошо прибавили в весе. «В жизнь свою не думал в море купаться, — благодарит слесарь заведующего. — Тут ведь, бывало, все богачи да купцы утешались, а теперь, на-поди, простому рабочему — и такое, можно сказать, удовлетворение».

Мурзилке на отдыхе приходится несладко. Сначала его колотит зонтиком капризная дама, затем ласковый с виду незнакомец хватает беднягу за шиворот и швыряет в море. Прочие рассказы о приключениях щенка в доме отдыха — сражение с крабом, уничтожение нескольких бутылок кваса, воровство бубликов и прочее — эдакий литературный слэпстик, наблюдать за которым читателю старше восьми лет несколько утомительно. Зато целевая аудитория журнала читает повесть с увлечением.

«Мурзилка, мне жаль, что тебя ущипнул рак», — сочувствует любимому герою шестилетний Толя Т., имея в виду стычку с крабом.

«Я с удовольствием читаю тебя, Мурзилка, продолжай, пожалуйста, писать свои похождения», — пишет ровесник Толи Эммануил Пикаревич (оба письма опубликованы в № 9, 1925). Маленький Фима благодарит собачку за интересные рассказы (№ 2, 1926):

«Дорогой Мурзилочка. Мне очень нравятся твои похождения. На днях, когда я был болен, мне было скучно. Я стал читать, как ты схватил зонтик, которым тебя побили. И хорошо, Мурзилочка, сделал. Пусть не бьются… Так смешно и весело мне стало».

Благодаря пятилетнему Юре Градскому мы узнаем, где именно отдыхали Степан, Петька и их питомец. Только письмо Юры Мурзилка, кажется, прочитал не очень внимательно, так как дал не совсем складный ответ (№ 11, 1925):

«Дорогой Мурзилка.
Я приехал в Геленджик лечиться и мне кажется, что здесь все очень похоже, как в Мурзилкиных похождениях. Наверное, ты с Петькой путешествовал в Геленджик?

— Ну, как же, конечно, был, — только был я в Сочах, там со мной все это и приключилось.
Мурзилка».

Девять кругов щенячьего ада

Видимо, Федорову-Давыдову тоже изрядно надоели бесконечные скачки, прыжки, тычки и падения. Автор решает добавить драматичности: на обратном пути Мурзика, увидев на одной из остановок кошку, спрыгивает с поезда и убегает. Поезд уходит, щенок остается на платформе. С этого момента начинаются долгие скитания героя в духе сентиментальных повестей Лидии Чарской о бесприютных девочках-сиротках. Это неудивительно, учитывая большой опыт работы Федорова-Давыдова в детской литературе до революции.

Кроме того, даже более известные детские авторы 1920-х порой брали истории Чарской за основу своих произведений.

Так, в подражании всячески порицаемой в те годы писательнице обвиняли автора «Красных дьяволят» (1922) Павла Бляхина и — вполне обоснованно — Сергея Григорьева за повесть «Тайна Ани Гай» (1925) о приключениях бывшей институтки.

Вернемся к нашему герою. «Мурзилка, Мурзилка, мне тебя жалко, что ты на платформе остался, а поезд ушел. Где ты, Мурзилка?», — волнуется пятилетняя Нина Капкова из Детского Села (№ 12, 1925). Но щенок быстро находит новых хозяев. Сначала его забирает к себе станционный сторож Аким Лохматов. Увы, Мурзилку вскоре выгоняют за то, что тот долго и с удовольствием треплет французскую шаль. Лохматов отдает собаку начальнику станции, Ивану Васильевичу:

— Ну, спасибо… спасибо… У меня собаке хорошо будет. Как ее звать-то?
— Кто ж ее знает, Иван Васильевич? Не человек, — не скажет. А не иначе, как ее «Самогоном» звать следует. Уж я давеча гонял, гонял за ней… Дух захватило…

Но и у начальника станции Мурзилка живет недолго. В отсутствие хозяев он забирается на кровать и пачкает белоснежные простыни, за что Иван Васильевич лупит несчастного ремнем. Не желая мириться с мещанской привязанностью к вещам, щенок убегает и прибивается к отряду пионеров, с которыми приезжает в Москву. И снова беда — кондуктор выбрасывает собаку на мостовую прямо из окна едущего трамвая. Эта сцена выходит у Федорова-Давыдова особенно пронзительной:

«Завертелся Мурзилка по мостовой, завизжал от боли. <…> Жутко Мурзилке, жутко собаке, выброшенной в окно <…>. Еще там, на станции, где Мурзилка от Петьки отбился, где Мурзилка из рук в руки переходил, — все еще какая-то связь с Петькой была, — так, точно ниточка какая-то… А тут и эта ниточка оборвалась…
И стал Мурзилка настоящей бездомной собачонкой…»

Расстроенный Вова Жолудев жалеет любимого героя, которого, как и некоторые другие читатели, считает героиней (№ 3, 1926):

«Милая Мурзилка. Мне очень жаль, что тебя выбросили из трамвая; ты, наверное, очень ушиблась. Если бы я там был, то, наверно, тебя бы защитил».

Потерявшийся Мурзилка заводит дружбу с беспризорными, живет в детской коммуне и неожиданно находит новый приют в квартире самого академика Павлова и его внучки Тани. Хотя имя ученого в повести не называется, да и сам Павлов жил не в Москве, а в Ленинграде, описанные Федоровым-Давыдовым опыты явно основаны на знаменитых экспериментах с собаками (но история с применением желудочного сока вызывает сомнения):

«Маленькая Таня любит дедушку, но постоянно сражается с ним. Дедушка — ученый, доктор-профессор. У него своя лаборатория, и в этой лаборатории он занимается „ужасными вещами“.
К нему часто привозят собак, приносят кроликов, морских свинок, и дедушка-доктор делает над ними разные опыты, а по мнению Тани, дедушка просто режет их для своего удовольствия.
Особенно достается бедным собакам. Одной из них дедушка сделал операцию и вшил в желудок серебряную трубку.
Дедушка объяснил, что так он добывает желудочный сок, который образуется в желудке во время еды.
— Зачем тебе, дедушка? — спрашивала Таня.
— Он нужен для лечения тех, кто страдает желудком. Это лучшее лечебное средство».

Здесь же мы встречаем первое упоминание журнала «Мурзилка», что говорит о растущей популярности как самого издания, так и его мохнатого символа. «Дедушка, помнишь в журнале „Мурзилка“ про собачку-то писали. Уж это не он ли, не Мурзилка ли?» — спрашивает Таня.

Несмотря на то, что Мурзилка действительно оказывается Мурзилкой, ученый не может отказать себе в удовольствии вставить в грудь нового подопечного металлическую трубку.

Щенку снова приходится в экстренном порядке менять место жительства.

Реплика Тани очень показательна — судя по письмам читателей, к Мурзилке относятся как к настоящей, живой собаке, которая, подобно фоксу Микки Саши Черного, сама пишет свою историю. Коля Новоженин из Самары спрашивает (№ 2, 1926):

«Мурзилка. Помогаешь ли ты маме? Я как-то ходил маме за молоком и на дворе нашел семена клена. Лег на лестницу и стал их пускать. Очень интересно — как аэропланы летают.
Мурзилка, приезжай ко мне… я тебе покажу, как они летают».

Девятилетняя Зоя Метелева из деревни Быково Вятской губернии пишет:

«Милый Мурзилочка, ты живешь в Москве, так сбегай к Надежде Константиновне Крупской и скажи ей спасибо за подарки, которые я получила в школе. Нам они пригодились, и мы очень рады».

Циля Ямпольская прислала Мурзилке очень странное письмо. Была ли это неудачная шутка или попытка взяться за собственное драматическое произведение о братьях наших меньших — неизвестно:

«Дорогой Мурзилка!
Мы ужасно боимся смерти. Вчера погибла наша мама, и сегодня, как мы узнали от кота Василия Васильевича, она уже была подана к столу. Он даже глодал ее косточки. Если ты нам не поможешь, то нас ждет та же участь.

Поросята: Хрю и Рю»

После академика Павлова нас ждет Лев Толстой. Точнее, его рассказ «Лев и собачка», сюжет которого Федоров-Давыдов позаимствовал для следующей части повести. Помните, как кровожадный хищник, вместо того чтобы растерзать свою новую соседку, подружился с ней? Такая же дружба случилась между Мурзилкой и белым медведем. Испуганная Таня относит щенка в зоопарк в надежде, что его примут в качестве нового питомца. Тане отказывают, но щенку удается пробраться в клетку к гостю из Арктики.

Долгое время медведь не дает сторожам забрать щенка, но однажды упускает своего друга из виду.

Следующая остановка — Антон Чехов и «Каштанка». Сторожа зоосада ловят Мурзилку по просьбе дрессировщика Джо Боннети, который берется учить собаку разным трюкам. «Теткой» своего подопечного Джо не называет, с Иваном Ивановичем и Хавроньей Никифоровной не знакомит, но тоже оказывается неплохим хозяином. Щенку предстоит выполнить куда более серьезный номер, чем его литературной предшественнице: вместо того, чтобы выть под дудку клоуна, Мурзилка учится прыгать с парашютом. Все идет хорошо до тех пор, пока не наступает звездный час новоиспеченного артиста. Воздушный шар, с которого предстоит прыгнуть Мурзилке, ускользает из рук помощников Боннети и под испуганные возгласы публики улетает в небо.

Воздушное путешествие длится целые сутки. Наконец, пес решается выполнить тот самый трюк, которому его обучил дрессировщик, и прыгает вниз. К счастью, парашют раскрывается, и циркач благополучно приземляется на территорию пожарной части, а точнее — на спину дежурного пожарного Егора Хмары. Представление, которое должно было состояться днем ранее, имеет большой успех: Мурзилку встречают с восторгом и удивлением, отпаивают водой и сытно кормят. Но — как вы уже наверняка догадались — и здесь скиталец надолго не задержится.

Читатели, кажется, уже смирились с тем, что пес никогда не вернется к хозяину.

«Привет, Мурзилка. Целую тебя. Я тебя знаю давно, когда ты жил еще у Пети», — пишет Ася Тагаевская из Москвы (№ 1, 1927). Вместе с письмом Аси в номере напечатали последнюю главу повести, где автор решает сжалиться над своим многострадальным героем. Мурзилка приезжает на вызов вместе с пожарными и находит своего Петю у горящего дома. К счастью для Пети — чужого. «Я такого задачливого пса в жизнь не видал, — удивляется слесарь Степан. — Ни в воде не тонет, ни в огне не горит… Вот так пес!». На этом повесть заканчивается. Хочется верить, что впоследствии Мурзилку не постигла судьба Топика.

Интересно, что, наблюдая за злоключениями Мурзилки, мы насчитали девять «остановок» — от дома станционного сторожа до пожарной части. Напрашивается смелая ассоциация с девятью кругами дантовского ада: распутники, самоубийцы, содомиты у Федорова-Давыдова не встречаются, а вот скупцов, гневных, ленивых и, учитывая реалии того времени, нехристиан и богохульников вполне хватает.

Из князей в грязи

Повесть об «удивительно шустрой собачке» имела большой успех. В пятом номере журнала за 1924 год напечатали маленькую оду неизвестного автора, посвященную щенку:

Один восторг наш пес Мурзилка!
Трепещет каждая в нем жилка,
Он так и вертится волчком.
Шерсть у него стоит торчком,
Одно ушкó торчит упорно,
Глаза его горят задорно.
Он боек, весел и шустёр
И так и рвется на простор…
А уж отважен он — как львенок,
Недаром Петька-октябренок
Его всем сердцем полюбил
И все с ним время проводил.

Любимец детей вел собственную рубрику «Мурзилкин клуб», где печатались письма от четвероногих, мохнатых, ползучих, летучих и прочих читателей. «Как только пришла весть о журнале „Мурзилка“, где будет печататься много сказов и рассказов про зверей и зверушек, стали в редакцию присылать письма от них самих», — поясняли в журнале. Занятый редакционной работой Мурзилка представал перед ребятами в совсем ином свете: пес интересовался общественными делами, работал не покладая лап и был строг со своими коллегами. Под его началом работали Ворон Кра, Белочка Чок и Мышонок Пип.

Письма поступали со всего света. Термиты Индии передавали привет русским муравьям, береговая ласточка из Германии рассказывала о строительстве гнезда, а кот из США гордо сообщал, что американских кошек учат разносить почту. Но даже здесь не обходилось без кляузничества и доносительства. Например, Птичка-Невеличка жаловалась на бабочек, которые маскировались под листья дерева. В ответ на это одна из бабочек прислала в рубрику письмо, где оправдывала свое поведение тем, что мимикрировать умеют многие ее собратья. Видимо, чтобы задобрить птицу, она приложила к письму фотографии палочников с подробным их описанием.

Через несколько месяцев сообщения от животных уступили место письмам читателей.

Многие ребята забеспокоились: последние номера журнала за 1924 год по неизвестной причине вышли без историй о Мурзилке. Некто Н.К. писал (№ 2, 1925):

«Дорогой Мурзилочка! Ты про нас совсем забыл. О тебе ничего не пишут в твоем журнале.
Прошу написать мне срочно, что с Мурзилкой?»

«Ничего! Жив и здоров», — бодро отрапортовал пес. Между тем, создается впечатление, что в конце 1924 — начале 1925 годов создатели журнала пытались отделаться от своего мохнатого символа. В № 5 за 1925 год развернулась бурная дискуссия по поводу того, стоит ли менять название журнала. Женя и Саня Быстровы высказывались против старого имени:

«Мне очень нравится журнал „Мурзилка“. Приключения Мурзилки такие смешные. Это хорошо, что так зовут собачку, а журнал так не надо называть. Журнал надо назвать по-новому, по-теперешнему. Я и Саня хотим, чтоб журнал назывался „Октябренок“».

Большинство сторонников Жени и Сани предлагали название «Октябренок», однако некоторые требовали назвать журнал «Юный октябренок», «Пионер» и даже «Детский луч». Но защитников у оригинального названия оказалось больше. Сережа Вейсберг из Ростова писал (№ 7, 1925):

«Всякий порядочный человек старается не менять своей физиономии и своего имени. Мы так полюбили твою мордочку и твою кличку; останься прежней, не будь хамелеоном».

Муся Антонов из Белгорода рассуждал:

«Не надо менять название „Мурзилки“. Это очень хорошее название, и все к нему привыкли. Ленин сказал: дело не в названии. А зачем мы будем менять название? Лучше пишите больше про октябрят».

Не Мурзилке, а в «Мурзилку»

Видимо, редакция прислушалась к словам Муси: название осталось прежним, а вот содержание значительно поменялось. Журнал становился все более политизированным. Если в первые два года основную его часть составляли произведения о животных, то во второй половине 1920-х их потеснили статьи, стихи и рассказы об октябрятах, пионерах, красноармейцах и прочих героях новой реальности. К счастью, места для хороших авторов в «Мурзилке» тоже пока было достаточно. Только сам Мурзилка со страниц своего же журнала окончательно исчез.

После того как в «Мурзилке» опубликовали последнюю главу повести, и редакция, и читатели, кажется, напрочь забыли о существовании щенка.

Письма, адресованные герою, вероятно, продолжали поступать, но их больше не печатали. Теперь ребята писали уже не Мурзилке, а «в „Мурзилку“», рассказывали о своей жизни или отчитывались о сборе денег в помощь детям английских рабочих и прочие нужды. Новый символ у журнала появится только 10 лет спустя, когда художник Аминадав Каневский нарисует пушистого желтого человечка. Впрочем, и тот вскоре на долгое время пропадет.

Очень подозрительно на фоне исчезновения Мурзилки выглядит обложка третьего номера журнала за 1927 год: на льдине, несущейся по реке, сидит испуганная собака в ошейнике с оборванной цепью. Окрасом и длиной шерсти она напоминает мохнатого пса, который украшал самый первый номер издания. Под рисунком написано равнодушное «Ледоход». Как оказалось, это иллюстрация к помещенному в номере рассказу «На льдине». История закончилась благополучно: собаку спасли. Вряд ли это являлось скрытой отсылкой к истории персонажа Федорова-Давыдова, но неприятные ассоциации все-таки напрашиваются.

Сам Федоров-Давыдов уже спешил порадовать детей новым произведением. «Мурзилка» усиленно рекламировал его свежую книгу стихов о котенке «Проказы Пуса-карапуза». Название смешное, а содержание страшное. По крайней мере, местами:

То вам — сливки и печенка,
То стегают вас прутом…
Ах, как труден путь котенка,
Чтобы умным стать котом!..