Зарисовки из жизни Москвы, захваченной Наполеоном. Журнал «Меч» прямо с места событий — о трагедии 1812 года глазами ее участников

* Здесь и далее даты указаны по юлианскому календарю, который действовал в России до 1918 года. По новому стилю армия Наполеона заняла Москву 14 сентября.

Содержание

• Предисловие: агония Москвы
• Кавалерист французского авангарда Луи Гроссо о неоднозначной встрече наполеоновского войска москвичами
• Будочник Арсений Тихонов о приказе губернатора Ростопчина уничтожить древнюю столицу. Записал лейтенант Филипп Бошан
• Мебельщик Никита Самсонов о мародерстве и тяготах бездомных
• Крепостной села Вешки Гжатского уезда Савва об истреблении оккупантов деревенскими мужиками и казаками
• Французская актриса Мари Пети о зрелищах, устроенных Наполеоном в Москве
• Служащий Муниципалитета купец Никита Архипов о разграблении церквей и возобновлении богослужений
• Послесловие: что день грядущий нам готовит?

Предисловие: агония Москвы

Всего полгода назад москвичи осмеяли бы вас за одну лишь мысль, что город будет сожжен дотла. Ор купцов и лавочников изо дня в день сотрясал Торговые ряды, крестьяне окрестных деревень сбывали в Москве урожай и приезжали на работы. В древней столице кипела жизнь — балы и вечера, сменяя друг друга, сливались в один непрекращающийся праздник. В театрах блистала очаровательная мадемуазель Жорж, непревзойденная французская актриса, гастролирующая в России последние четыре года.

Москвичам досаждали разве что клопы. Газетные развороты (признаться, «Меча» тоже) пестрили рекламой: «Продается мазь для избавления от клопов в баночках, от которой паразиты точно исчезают… каждая баночка по 15 к. сер., в доме Г. Василькова. Спросить служителя Александра Петухова».

А потом наступила война. 12 июня Наполеон перешел Неман и двинулся к Москве. «Известия из главной квартиры» о положении на фронте с каждым днем становились всё тревожнее. Чтобы приободрить и успокоить народ, генерал-губернатор Москвы граф Федор Васильевич Ростопчин с середины июля начал выпускать «Дружеские послания главнокомандующего в Москве к жителям ее». Их расклеивали по городу и разносили по домам.

В афишках, как их прозвали в простонародье, губернатор убеждал читателей, что в городе царит спокойствие и достаток, а француз будет разбит доблестной русской армией. Мощность и оснащение неприятельского войска ставились под сомнение, а сам враг лишался человеческих качеств — с подачи Ростопчина разошелся слух, что наполеоновские воины похожи на страшных чудищ! Другая городская байка гласит, что некая дама предложила губернатору собрать эскадрон «амазонок», но почему-то получила отказ.

«Я жизнию отвечаю, что злодей в Москве не будет, и вот почему: в армиях 130 000 войска славнаго, 1800 пушек и светлейший князь Кутузов, истинно государев избранный воевода русских сил и надо всеми начальник; у него, сзади неприятеля, генералы Тормасов и Чичагов, вместе 85 000 славнаго войска; генерал Милорадович из Калуги пришел в Можайск с 36 000 пехоты, 3800 кавалерии и 84 пушками пешей и конной артиллерии. <…> А если мало этого для погибели злодея, тогда уж я скажу: „Ну, дружина московская, пойдем и мы!“ И выдем 100 000 молодцов, возьмем Иверскую Божию Матерь да 150 пушек и кончим дело все вместе».

Фрагмент из афиши графа Ростопчина от 17 августа 1812 года

Ростопчин понял, что самый верный способ сплотить людей — найти общего врага. Вслед за другими градоначальниками он составлял списки «подозрительных иностранцев» и многих выгонял из города. Охваченные патриотическими чувствами, низы направили всю злобу против живших в Москве французов: с начала войны их называли шпионами, оскорбляли и били, забрасывали камнями. Группа ремесленников даже планировала убить всех иностранцев, торговавших на Кузнецком Мосту. К счастью, этого удалось избежать.

27 июля граф Ростопчин приказал выпороть хлыстом и сослать в Тобольск своего личного повара француза Теодора Арно, который якобы сказал «наш император» про Наполеона Бонапарта. Иностранцев Токе и Шнейдера наказали плетьми и сослали в Нерчинск «за лживое пророчество, что Наполеон будет обедать в Москве 15 августа».

Самая страшная участь постигла купеческого сына Михаила Верещагина. На свою беду, он вычитал в немецкой газете заметку с обещанием Наполеона захватить Москву и Петербург и перевел ее на русский язык. Перевод разошелся по городу, а Верещагина ошибочно арестовали как сочинителя. Утром 2 сентября генерал-губернатор собрал у своего дома народ, вывел молодого человека на крыльцо и, обвинив его в измене, приказал жандарму Бурдаеву изрубить несчастного саблей. Затем окровавленного, но еще живого Верещагина растерзала толпа — его тело протащили вниз по Кузнецкому Мосту, через рынок и сбросили за ограду небольшой церкви.

Меж тем 6 августа пал Смоленск, 26 августа проиграна битва у села Бородино. Наполеон уверенно приближался к Москве. Страх порождал безумные слухи: будто французский император — незаконнорожденный сын Великой Императрицы Екатерины Алексеевны, которая на смертном одре потребовала у наследников отдать Бонапарту половину Российской империи, если он когда-нибудь сюда придет.

Крикливые афишки действовали разве что на благодушных крестьян и городские низы. Остальные — купцы и дворяне — искали возможность уехать. Москва начала пустеть еще в июле, но после захвата Смоленска отток населения ускорился в разы. Бородинская трагедия и тысячи раненых, заполнивших московские улицы, действовали лучше любых слухов: каждый день вереницы карет, колясок, повозок, кибиток и телег покидали городские ворота.

Вазы, зеркала, диваны, одежда, драгоценности и даже скульптуры — спасали всё. В городе попросту не хватало лошадей и транспорта, поэтому цены на них стремительно росли.

То, что не удавалось увезти, закапывали в землю и опускали в колодцы. В доме князя Лобанова крестьяне наспех построили в кладовке ложную стену, за которую спрятали господские сундуки, посуду и дорогое белье.

Доходило до смешного: вот поп, надевший на себя десяток риз, а в соседней карете за горой парчовых нарядов едва видно голову купчихи, донимающей прислугу бесконечными вопросами о жемчужных украшениях: точно ли их не оставили дома? Две тетки из какого-то уважаемого семейства чуть не лишились кучеров и лакеев, которых хотели забрать в ополчение. Сбегая от Наполеона, дворяне увозили с собой французских служанок и учителей, без которых они совершенно беспомощны.

За несколько месяцев до вторжения неприятеля в Москве проживало больше 200 тысяч человек. Накануне вступления Наполеона в городе осталось около десяти тысяч жителей. В основном старики, женщины, дети, малоимущие семьи, крепостные и слуги, купцы средней руки, мелкие чиновники и раненые солдаты, которых не успели (или не смогли) эвакуировать.

На фоне всеобщей суматохи 30 августа — 1 сентября, когда Москву покидали государственные служащие, полиция и армия, в городе начались беспорядки. Сами русские (в основном крестьяне, бежавшие из госпиталей солдаты и бедствующие горожане) громили лавки, врывались в оставленные дома, ломали кабаки и там же напивались. На улицах валялись съестные товары и мебель, вино лилось по мостовым и заполняло сточные канавы, рядом устраивались пьяницы. Двое пожарных так увлеклись, что захлебнулись алкоголем, а служащий Вотчинного департамента Гурилов выпал из окна и разбился насмерть.

На лицах порядочных горожан читался вопрос: враг еще на подходе или он уже в городе? Пьяные мародеры кричали, дрались и засыпали прямо на тротуарах. Их крепкий сон тревожили доносящиеся то тут, то там выстрелы: в распоряжении погромщиков остался Арсенал, который не успели полностью эвакуировать. До вступления Наполеона в Москву оставались считанные часы…

Коллеги из «Московских ведомостей» выпустили последний номер газеты 31 августа и покинули город. Редакция «Меча» решила остаться — профессиональный интерес оказался сильнее. Сегодня 6 октября 1812 года, Наполеон в Москве больше месяца. За это время мы послушали шестерых участников событий и теперь передаем их рассказы тебе, дорогой читатель.

Кавалерист французского авангарда Луи Гроссо о неоднозначной встрече наполеоновского войска москвичами

Около трех часов дня 14 сентября со стороны Поклонной горы раздался пушечный выстрел. Это наша армия обозначила свое присутствие. Входили в город тремя частями: со стороны Воробьевых гор, через Тверскую заставу и по Дорогомиловскому мосту. Во вступлении третьей колонны — авангарда под командованием неаполитанского короля Мюрата — я участвовал лично.

В начале пятого, оставив позади Арбатскую площадь, мы подошли к Никольским и Троицким воротам Кремля. У последних нам преградили дорогу двести вооруженных и ужасно пьяных москвичей. Просьбы разойтись были встречены матом, выстрелами и форменным безумием — какой-то мужик сбил с ног одного из наших офицеров и начал кусать его за лицо. Тогда заговорили пушки: после двух выстрелов русские побросали ружья и разбежались. Еще три пушечных выстрела прогремели уже внутри Кремля, у Арсенала, где местные устроили перебранку с адъютантами Мюрата.

Прежние поклонники ростопчинских афиш теперь очень злы на генерал-губернатора, который обещал любыми способами защитить Москву. Выступим адвокатом дьявола: по данным «Меча», приказ о сдаче города граф Ростопчин получил от главнокомандующего русской армией светлейшего князя Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова только вечером первого сентября. Долгое время Москва готовилась к обороне, на подступах к городу даже построили укрепления, но после Бородинского сражения планы командования кардинально изменились.

Примечание редакции

Стычки происходили и в других районах Москвы. Позже товарищ, служащий фузилёром в Молодой гвардии (элитное подразделение наполеоновской армии. — Прим. «Меча».), рассказал мне, как во время вступления в город их сначала атаковал крестьянин с вилами, а потом обстреляли из ружей. Другого нашего соотечественника, заплутавшего по незнакомым улицам, оглушили камнем и задушили.

В то же время на перекрестках и площадях толпы людей бросались к нам с объятиями. Посмеиваясь над глупостью пьяной братии, защищающей Кремль, они угощали нас хлебом, вином, фруктами и почему-то называли то шведами, то англичанами.

«Да хоть китайцем кличьте, только дайте поесть!» — подумал я тогда, изнывая от голода. А позже узнал про слух, что вот-вот на помощь русскому войску придет «заграничная родня». За нее нас и приняли.

Большинство корпусов армии разбили лагеря в предместье Москвы. Император Наполеон Бонапарт отправил передовые отряды вперед, а сам занял какой-то кабак возле Дорогомиловской заставы. Там он ждал депутацию, которая вручит ему ключи от города, как это принято в Европе. Время шло, ничего не происходило, а прибывающие из Москвы офицеры твердили одно и то же: русские бросили город. Так и не дождавшись депутации властей, раздраженный Наполеон въехал в Кремль только днем 15 сентября.

Будочник Арсений Тихонов о приказе губернатора Ростопчина уничтожить древнюю столицу. Записал лейтенант Филипп Бошан

Второго сентября по всей Москве вспыхнули пожары. Солдаты французской армии задерживали и казнили поджигателей, некоторых сажали в тюрьму до суда. «Меч» хотел расспросить арестованных, но добиться разрешения на это не удалось. Поэтому мы попросили лейтенанта Филиппа Бошана, ответственного за досудебное содержание поджигателей, записать монолог одного из них — и он согласился. Вот что рассказывает задержанный шестого сентября будочник Арсений Тихонов.

Зовут меня Арсений Тихонов, сорока восьми лет от роду. Всю жизнь я служил будочником в Москве. Толки, которые ходят последнее время, верны — город полыхает стараниями русских смельчаков, решивших ценой своей жизни превратить жизнь французской армии в ад. Я говорю это без смущения и даже с гордостью, потому что считаю поджигателей партизанами и спасителями России.

Приготовления начались около девяти часов вечера первого сентября. Тогда граф Ростопчин, получив сообщение светлейшего князя Голенищева-Кутузова об оставлении Москвы, приказал обер-полицмейстеру Петру Ивашкину вывезти из города все пожарные насосы и пожарные команды численностью 2100 человек, чтобы неприятель не смог потушить огонь. Есть в этом доля иронии: в июне губернатор специальным указом запретил москвичам курить на улицах во избежание пожара.

Ночью второго сентября Ростопчин собрал у себя дома на Лубянке несколько горожан и чиновников полиции, которым доверил организацию пожара. Они получили инструкции, тонкости которых мне неизвестны, но главное — с каких районов и домов следует начать жечь. Вместе с другими поджигателями мы ждали возвращения организаторов, это произошло рано утром. Наша сеть состояла из низших полицейских чинов типа меня, раненых русских солдат, казаков, крестьян и московской бедноты.

Вина неприятеля в поджоге Москвы сомнительна: Наполеон планировал провести здесь какое-то время, накормить и вылечить своих солдат, а не уничтожать город. Другое дело, что отдельные дома могли вспыхнуть из-за банальной неосторожности оккупантов, которые в поисках продовольствия (и зачастую спьяну) разбредались по подвалам с факелами в руках.

Очевидцы говорят, что видели вражеских поджигателей. Отставной генерал-майор Мосолов рассказал «Мечу» о французских «тушильщиках огня», которые на самом деле сжигали дома, чтобы было проще их грабить. Такое и правда случалось, но очень редко и уже в разгар пожарища.

Примечание редакции

Я «служил» под началом квартального надзирателя Петра Вороненко, мы взялись за работу одними из первых. Утром второго сентября наши отряды принялись поджигать Винный и Мытный дворы, Комиссариат и не успевшие покинуть Москву барки, нагруженные зерном. Вооружившись топорами, мы вламывались в дома, проникали на продовольственные склады и поджигали всё факелами, иногда протягивали пропитанные серой фитили. Самые отчаянные прятали под тулупами горящие головешки и врывались в дома, занятые неприятелем.

Здания с железными дверьми приходилось забрасывать горючими смесями и пиротехническими ракетами, но к такому прибегали редко — слишком уж долго и сложно.

Многие москвичи, воодушевленные нашим примером, сами сжигали свои дома. Целая улица с каретными лавками пылала стараниями их хозяев, которые не хотели отдавать транспорт наполеоновским офицерам. Рассказывают, что в дом одного молодого купца ворвалось семнадцать французов — найдя в погребе сотню бутылок вина, они напились и там же уснули. Пользуясь случаем, молодой человек запер двери погреба и поджег жилище вместе с непрошеными гостями.

Во второй половине дня над отдельными кварталами уже возвышались столбы дыма. Около десяти часов вечера загорелся Китай-город с Гостиным двором и Торговыми рядами, тысячи купцов и лавочников в считанные часы лишились всего — а француз остался без жизненно важных продуктов. Ночью загорелся Смоленский рынок, утром — фабрики у Новой деревни, Покровское и Немецкий рынок. В этот же день огонь вновь охватил деревянные постройки на берегах Яузы, а вечером заполыхал Арбат. Четвертого сентября поднялся ураганный ветер и разнес пламя еще сильнее.

Улицы затопили огненные реки. Искры и тлеющие головни падали с крыш, с оглушительным шумом рушились стены. Дым заполнил все переулки, каждый двор, но светло было как днем — мелочь можно считать. Беспомощно стонали погребенные под завалами люди, замертво падали птицы, жалобно скулили сторожевые собаки.

Напуганные горожане тащили из домов последнее и, сваливая скарб прямо на дороге, метались по улицам. Звук падающих с часовен колоколов сливался с гулом ветра и плачем детей — казалось, наступил Апокалипсис. Поглощенный всеобщим отчаянием, я не раз бросал факел и начинал каяться, устрашившись Божьей кары. Только мысль о спасении Отчизны приводила меня в чувство и давала сил.

Все полки французской армии, стоявшие в городе, разбивались на отряды и тушили пожар. Жалкое зрелище: на нашей стороне был свирепый осенний ветер, а в руках неприятеля лишь ведра с водой — оставшиеся в Москве немногочисленные пожарные насосы не работали. Обозленные, что вожделенное место отдыха на их глазах исчезало с лица земли, французы ловили и нещадно истребляли моих соратников. Наполеон дал официальное разрешение казнить на месте каждого, кто вызывает хоть малейшее подозрение.

Поджигателей расстреливали, вешали, кололи штыками и рубили саблями. В порыве ненависти солдаты «Великой армии» бросали их в огонь.

Одному из наших француз саблей отрубил правую руку с факелом, но тот продолжил начатое левой и был убит. В назидание остальным пособники французского императора вздергивали тела поджигателей на столбах и деревьях. «Площадь повешенных» — так они прозвали Страстную площадь, увешанную обезображенными трупами русских героев.

Ослепленные жаждой мести, солдаты Наполеона часто казнили случайных людей. В разгар пожара французский офицер сжалился над оставшимся без крова москвичом и передал заботу о нем помощнику фразой: «Поручаю его Вам, сударь». Тот, решив, что ему велели разобраться с поджигателем, тут же отправил несчастного на расстрел. Редактор «Меча» лично стал свидетелем казни невиновного восемнадцатилетнего слуги, бездельничавшего у ворот господского дома: французы схватили его, обвинили в намерении поджечь здание и закололи штыками, добив ружейным выстрелом.

Примечание редакции

Не всех поджигателей убивали на месте, некоторых избивали и отправляли в тюрьму. Увидев трех французских солдат на выходе из подожженного подвала, я приготовился к встрече со Всевышним, но получил прикладом в ухо, а через пару часов очнулся за решеткой. Тем хуже — впереди военный суд и наверняка расстрел, ожидание лишь тяготит.

Я ни о чем не жалею и если бы мог вернуться в прошлое, то поступил бы так же. Уничтожение древней столицы — это меньшее зло, без которого вся Россия оказалась бы в рабстве у Бонапарта. Уставшие французы жаждали перевести здесь дух и восстановить силы, чтобы продолжить наступление, а получили груду пепла. Так победим — во славу Господа Бога и Великого Императора Александра Павловича!

Пожар начал стихать на следующий день после задержания Арсения и полностью закончился восьмого сентября. За неделю огонь уничтожил три четверти города. Двенадцатого сентября состоялся публичный суд над поджигателями, зачинщиком пожара Наполеон объявил графа Ростопчина. Из двадцати шести арестованных человек шестнадцать отправили в тюрьму, остальных приговорили к смерти. У стен Новодевичьего монастыря Арсения Тихонова и еще девятерых осужденных расстреляли, а их тела повесили на столбах с надписями «поджигатели Москвы».

Мебельщик Никита Самсонов о разграблении Москвы и тяготах бездомных

Не прошло и нескольких часов после вступления неприятеля в Москву, как наполеоновские солдаты начали грабить город. Хоть французский император и запретил мародерство, двери домов и лавок вышибались, замки взламывались, а заборы нещадно ломались, чтобы грабительским отрядам ничего не препятствовало.

Истосковавшись по отдыху, французы выискивали винные магазины и погреба. Бочки с названиями известных французских сортов вмиг наполняли их лица радостью и весельем. На улицах складировали, а затем уносили бутылки бордо, мускатного, малаги, мадеры и ликера. Многие напивались и засыпали прямо в погребах, иногда рядом лежали мертвецки пьяные русские, которые хозяйничали в Москве с последних чисел августа.

Из частных особняков и дорогих магазинов оккупанты забирали сукно, роскошные ткани, жемчужные украшения, фарфоровые сервизы, посуду из драгоценных металлов. Группами по несколько человек они вытаскивали мебель — забавно было наблюдать, как пара кавалеристов, запыхавшись, переводит дух на диване прямо у въезжих ворот.

Самые везучие находили серебряные и золотые слитки, брошенные зажиточными купцами. Рассказывают, что в поисках драгоценностей второго сентября наполеоновские гвардейцы разрыли могилы царей в Архангельском соборе Кремля!

Сметали муку, мясо, соленую рыбу, загружали мешки и кареты кофе, сахаром, чаем, из кондитерских выносили пирожные и миндаль. Ходят слухи, что Бонапарт планирует перезимовать в Москве, поэтому поиск продовольствия сопровождает жестокость. Случай был: «гости столицы» велели купцу открыть амбар с хлебом, а тот в ответ выругался на родном русском, мол, открою-открою, да перебью вас всех. Не знал бедный, что французы с переводчиком пришли. Тот мигом передал солдатам услышанное, купца тут же привязали к столбу и расстреляли.

Москвичи и жители ближайших деревень продолжили грабить город бок о бок с французской армией. Многие становятся проводниками и указывают неприятелю на самые богатые дома. Один француз отнял у русского крестьянина кусок очень дорогого сукна, а взамен бросил ему какой-то мешок. Открыв его, ограбленный засиял: внутри лежало целое состояние в кредитных билетах, которые иностранцу оказались не нужны.

Мой хороший знакомый купец Иван Позняков сколотил воровскую шайку, которая весь сентябрь «чистила» остатки Гостиного двора, и даже предлагал мне присоединиться. Банда русских мародеров на Вшивой горке до смерти избивала и грабила прохожих, даже соотечественников, но в итоге поплатилась — испуганные жители окрестностей собрались и жестоко наказали преступников.

С началом пожара мародерство только усилилось. Французский император официально разрешил грабеж, рассудив, что если русские сами не пожалели свой город, не станет и он. Солдаты пытались вытащить из горящих домов и рынков припасы, напитки, одежду, из-за жадности многие погибали от удушья или сгорали заживо. Трещали своды зданий, крыши обрушивались на экипажи французских офицеров, пытающихся спасти от огня драгоценности.

На каждом углу возникают стихийные ярмарки, куда тащат мебель, фарфор, зеркала. Губернаторская площадь возле дома графа Ростопчина заполнилась винами, чаем, вареньем, медом и даже сладкими пирогами! Солдаты выменивают серебро на золото, которое при той же ценности занимает меньше места. На базарах в достатке всего, кроме хлеба: числа седьмого сентября я заглянул на такой рынок и обомлел, увидев, что небольшая краюха вместо прежних пяти копеек теперь стоит рубль.

Разозленные неистовым грабежом, москвичи огрызаются в ответ и истребляют оккупантов. Солдат лейб-гвардии Измайловского полка (имя позабыл) прославился тем, что забивал их гирей. Видел я, как возле Девичьего поля у дома купца Барыкова какой-то мещанин поманил француза к колодцу, мол, гляди, сколько золота на дне. Неприятель клюнул, а мещанин его раз и сбросил вниз — предсмертный крик несчастного мерещится мне до сих пор.

Еще до начала пожара, а после и подавно наполеоновские солдаты бросились занимать уцелевшие дома. На дверях красовались имена новых постояльцев. Было восьмое сентября, когда в нашу квартиру, на счастье не тронутую пламенем, ворвалось человек пятнадцать неприятелей. Как тараканы, они разбежались по комнатам, осмотрели каждый угол, залезли в подвал, на чердак, в печь, подпечек, вывернули все шкафы — лишь бы найти что-то ценное и съестное.

Затем принялись хозяйничать. Верстаки, заготовки, инструменты — всё, чем я жил и зарабатывал, — полетело из окна и за дверь. В стены вбивали гвозди, на которые вешали сбруи и амуницию. Поначалу нас с женой и детьми считали пустым местом, но потом «повысили» до крепостных: мне приказали таскать дрова и носить воду, сына приставили чистить сапоги, а дочь с женой записали в прачки.

Вскоре за малейшие проступки начали побивать — то прикладом ружейным стукнут, то в лоб дадут. Тогда было решено бежать, пока не стало совсем худо. В ночь на тринадцатое сентября, когда наши «гости» в очередной раз опились винами из погреба и крепко спали, мы покинули родной дом. Пару ломтей хлеба, которые не удалось обнаружить пришельцам, — всё, что удалось унести с собой.

Улица представляла ужасное зрелище. Полураздетые женщины и мужчины с кулями вещей наперевес слонялись по улицам, ища, куда бы прибиться. Сыновья везли своих немощных стариков на тележках, грудные младенцы умирали от голода и холода прямо на руках у изможденных матерей. Рядом плелись дети постарше — чумазые, в одних рубахах. А среди них и мы.

Оккупанты не стесняются грабить несчастных бездомных. Жена рассказывала, как отряд конницы раздел догола какого-то мужчину с дочерью — взамен им кинули одну на двоих потрепанную шинель. Не обошла эта напасть и наше семейство: пара гвардейцев отняла у меня жилет, манишку, кошелек, с двенадцатилетнего сына сорвали фрак (зачем он им?!), а у жены забрали оставшийся хлеб. Это еще повезло: бывает, неприятели ловят простых прохожих и используют их как тягловых лошадей, заставляя нести награбленное до лагеря.

Страсти по сапогам

За месяцы походов сапоги наполеоновских солдат изрядно обветшали. Хорошая пара ценится на вес золота, поэтому в первую очередь неприятель отнимает у москвичей обувь. Это порождает забавные ситуации: шестого сентября в саду нашего дома неизвестный молодой человек, завидев неподалеку французов, надел поверх своих единственных сапог шерстяные носки и старые калоши. Обман раскрылся очень быстро — один из вражеских солдат приметил неестественную толщину ног паренька и заставил его разуться.

Известный в узких кругах (но с большим будущим, я уверен) московский гравер Франческо Вендрамини повстречал на улице пехотинца с пятью парами сапог на плече — не остаться босым художнику помогло французское происхождение. Рассказывают об одном эльзасце из наполеоновских барабанщиков, который не ходил на парады и смотры, так как для этого требовалась новая обувь, а воровать он отказывался. А вот полковник французской армии Паркез наоборот, пристрастился к грабежу и даже соорудил себе большие сапоги из шкуры медведя.

К вечеру тринадцатого сентября добрались до Орловского луга, что за Крымским мостом. Здесь табором встали такие же, как мы, погорельцы и ограбленные. Совсем озябнув, принялись делать себе шалаш из кольев, веток, рогож и кровли с домов, понатасканной сюда местными жителями. Таких лагерей по городу уйма: бездомные занимают городские сады, луга, набережные, поля и даже кладбища.

Самая большая проблема тут даже не холод — спасают костры, дров предостаточно. Тяжелее всего достать пищу, особенно на целую семью. Каждый день вместе с сыном мы рыщем по развалинам сгоревших домов и надеемся найти что-то, еще нетронутое мародерами. Роемся в грядках и на городских огородах — иногда попадается картофель, капуста, репа и редька, благо урожай в этом году вышел хороший. Но об изобилии речи не идет, часто приходится оспаривать добычу у ворон и собак.

Ни хлеба, ни мяса нигде не достать, даже за все деньги мира. От дурной еды вперемежку с гадкой водой из загаженных колодцев ужасно болит живот, мучает понос. Замерший в воздухе запах разлагающихся лошадиных трупов регулярно вызывает рвоту. От беспробудного отчаяния спасает только юмор.

Недавно один из наших пареньков нашел бочку с медом, но тут подоспели неприятельские солдаты и окунули его туда с головой. Так он и вернулся на Орлов луг, весь липкий, сладкий — посмеялись мы тогда на славу.

Так и живем уже с неделю, не меньше. Боремся за жизнь да молимся о возвращении Русской армии и Государя Императора. А пока приходится справляться самим: враги регулярно покушаются на наши хижины, кого-то ранят, но местные мужики дают им отпор. Пару дней назад двух поляков забили насмерть булыжниками и тут же неподалеку закопали, приговаривая: «Вот только от буянов и осталось!» В другой раз пятеро французов испугались, бежали ни с чем, но обещали вернуться в ночи и всех нас перебить — пришлось всю ночь жечь костры и дежурить посменно, но обошлось.

Двунадесять языков терзают Москву. Для мужика что не иноземец, то француз, а ведь в армии Наполеона полно немцев, поляков и итальянцев. Они мародерствуют хлеще остальных, с какой-то мстительной фанатичностью. Наполеоновских иностранцев мы прозвали беспардонным войском — потому что грабят без «пардона», грубо и не извиняясь, в отличие от воспитанных французов.

Те тоже не агнцы Божьи, но реже бьют, почти не устраивают погромов, а иногда даже дают что-то взамен. Детям, бывает, подарят игрушку (тоже где-то украденную), а хозяевам великодушно оставят немного хлеба.

Уже после изгнания из собственного дома я узнал, что некоторые москвичи, не стесняясь, подходят к французским офицерам и вымаливают у них пару караульных солдат для защиты своего жилища — и те дают!

Кажется, каждый в Москве уже слышал историю о французском солдате, который нашел на кладбище одинокую женщину с грудным ребенком и взял ее под свое крыло.

Крепостной села Вешки Гжатского уезда Савва об истреблении оккупантов деревенскими мужиками и казаками

Какого числа, не помню, в конце сентября, приехали в наши Вешки французы. Человек двадцать, не меньше, въехали в деревню и принялись бранить да жестами на амбары с хлевами указывать — мол, отдавайте нажитое. Мы с мужиками сообразили, взялись за вилы, косы, кто-то достал ружье. Окружили врага, стоим молча, как вдруг один из наших с булыжником в руках бросился первым и тотчас схватил пулю в лоб. Начался бой, сомкнутыми рядами мы пошли на француза, человек пятнадцать перебили и в соседнем леске закопали.

«Устали руки бить их, проклятых! Да убить-то, барин, еще не трудно, а хоронить тяжело. <…> Вот мы и придумали средство. Нахватаем их человек десяток и поведем в этот лесок. Там раздадим им лопатки да и скажем: ну, мусье, ройте себе могилки! Чуть кто выроет, то и свистнешь его дубинкой в голову, а другому и приказываешь: ну, мусье, зарывай скорей да себе рой! Что ж бы вы думали? Иной лепечет, черт его знает, что; а плачет как человек и смотрит в небо и даже крестится… Да наших не обманешь! Марш! — и хлоп его по голове».

Крестьянин Гжатского уезда в комментарии «Мечу»

Уберег Господь, не удалось басурманам застать нас врасплох. По окрестным селам давно слушок пошел, что француз ходит, рыщет, на добро крестьянское зарится. Голодают они, всех московских ворон переели, вот и принялись по селам ездить, хлеб с овсом отбирать. В Москву возвращаются немногие.

В предместьях французов поджидают казаки. Они здесь каждый куст, каждое дерево знают — засядут, ждут, а как неприятельский отряд увидят, так и набросятся на него скопом. Те врассыпную, да толку никакого: казаки всех перебьют, а лошадей с оружием себе забирают, так их отряды и крепнут. Пусть знает Антихрист, проклятый Наполеон, как зариться на русские земли.

Мы своей крестьянской братией помогаем, как можем. Во многих деревнях мужики ездят на Бородинское поле, собирают там ружья, пики, чтобы было чем бить непрошеных гостей. Затея эта опасная: в Вотолине мужичок Ефим подобрал у Бородина бомбу, привез домой, а как начал разбирать — взорвался. Сорок дворов тогда сгорело, много раненых было, а от Ефима и косточек не нашли.

Французский офицер, пожелавший остаться анонимным, рассказал «Мечу» о дефиците продовольствия в армии. Первое время казалось, что найденных в Москве зерна, муки, говядины и рыбы хватит не меньше чем на полгода, но очень скоро эти иллюзии рассеялись. По-прежнему полно запасов сахара, кофе, конфет, вина, варенья. Но ими сыт не будешь.

Уже к концу сентября солдатам приходилось заменять мясо и хлеб сушеными овощами, даже авангард вынужден время от времени питаться тушами умерших лошадей. Части армии, устроившиеся подальше от Москвы, терпят еще большую нужду. Вместо соли в похлебку добавляют порох: при варке из него выделяется селитра, дающая вкус (еще она вызывает сильный понос). Масло солдатам французской армии нередко заменяют сальные свечи.

У продовольственного кризиса несколько причин. Львиную долю припасов уничтожил пожар, немалую часть заведомо эвакуировали русские власти. Во время грабежа разум наполеоновских солдат затуманила жадность — вместо того, чтобы сосредоточиться на поиске еды, они выносили винные погреба и охотились за драгоценностями. А сам французский император так и не сумел наладить складирование добычи: припасы распределялись хаотично и оседали у самых ушлых мародеров.

Бонапарт-то не теряет надежды, что крестьяне сами придут в Москву торговать. Зовет, хорошую плату сулит, только вот мужик не дурак и опытом научен. Как-то привезли жители села Останкина в город 30 подвод с овсом и зерном, продали товар, но едва выехали за ворота, как их побили и завербовали на работы. В другой раз братья, откуда родом — не вспомню, на свое горе пригнали в Москву три воза муки: у самого города их ограбили, а одного из братьев убили.

Рассказывают про какого-то хитрого торгаша из Переславля-Залесского, который решил воспользоваться произволом. Он приехал в Москву с тремя пустыми телегами, а когда у него их, ожидаемо, отняли, пожаловался французскому коменданту. Тот обнаружил три «опустошенных» воза на въезде в город и выплатил приезжему торговцу деньги за весь товар. Обогатившись, сметливый мужик благополучно вернулся домой.

Повсеместный голод разлагает армию. Кавалерия подъедает собственных лошадей, не у каждого пехотинца хватает сил поднять ружье, мораль солдат на нуле. Положение усугубляет грабеж, который стих только в начале октября и во многом из-за того, что стало нечего грабить. Французское войско теперь напоминает не слаженный механизм, а хаотичную толпу: солдаты игнорируют приказы офицеров, самовольно покидают посты, военные лагеря превратились в рынки.

Чтобы поднять дух войск, командование распускает среди солдат разные слухи. Говорят, что маршал Жак Макдональд взял Ригу, захватил Петербург и сжег его в отместку за Москву. В другой байке всё немного иначе: столицу захватили шведы, которые, узнав об успехах Наполеона в Москве, перешли на его сторону. Французский император якобы написал Государю Александру Павловичу письмо, в котором великодушно предложил ему «императорскую корону Сибири». Одновременно ходят слухи, что наш император то ли умер, то ли бежал в Казань.

Наполеон пытается убедить армию, что всё под контролем. В многочисленных бюллетенях он уверяет, что муки, зерна и мяса хватит еще надолго, а из Смоленска вот-вот придет подкрепление и обозы с зимней одеждой. Камердинер Бонапарта Анжель рассказал «Мечу», что французский император каждую ночь просит ставить у его окна пару зажженных свечей, чтобы солдаты говорили: «Смотрите-ка, император не спит ни днем, ни ночью, всегда за работой!»

Примечание редакции

Французская актриса Мари Пети о зрелищах, устроенных Наполеоном в Москве

Последние несколько месяцев были невыносимыми. С июня Московский императорский театр на Арбате начал пустеть: среди зрителей остались в основном купцы, дворянские семьи постепенно разъезжались по имениям. Тридцатого августа, в день тезоименитства Его Императорского Величества Александра Павловича, в Москве сыграли последний спектакль — «Семейство Старичковых». А через три дня Императорский театр сгорел дотла.

Вместе с руководительницей нашей труппы Авророй Бюрсе и другими актерами мы заняли дом князя Гагарина на Басманной улице. Ограбленным до нитки, без еды и питья, нам приходилось влачить жалкое существование, пока на пороге не появился префект наполеоновского двора Луи Боссе. Он предложил труппе работу: чтобы приободрить солдат, Бонапарт велел устроить в Москве театр и как раз искал актеров. Недолго думая, мы согласились.

Французский театр разместился в доме генерал-майора Петра Позднякова на Большой Никитской улице.

Поклонник драматического искусства, он давно обзавелся собственной сценой и принимал у себя весь московский свет. Мародеры успели здесь поработать, но зал быстро привели в порядок: из награбленной в соседних домах парчи сшили занавес, драпировали бархатом и плюшем ложи, с потолка спустили похищенное церковное паникадило со свечами, везде расставили комфортную мебель и раскинули цветные ковры. Остерегаясь поджигателей, по периметру здания расставили охрану и ведра с водой.

Первые спектакли в новоиспеченном театре мы сыграли тринадцатого сентября. Ставили комедии «Игра любви и случая» и «Любовник сочинитель и лакей». Вход в здание и близлежащие улицы украшают афиши из разноцветной бумаги — изредка печатные, в основном сделанные от руки, так как типографии у генерала Позднякова не нашлось.

«Французский театр в Москве
и Комеди Франсез
имеют честь
представить в субботу 10 октября 1812 г.
Первое представление —
„Оглушенные, или Живой труп“,
комедию в трех актах на стихи г-на Андре.
После первого представления —
„От недоверия и злобы“,
комедия в 1 акте в стихах.
В „Оглушѐнных“ заняты месье Адне, Перо, Белькур, Сенвэр,
Лефевр, Бертран, Юге, мадам Андре, Периньи.
В „Недоверии“ месье Перу, мадам Андре.

Начало в 7 часов.

Театр находится на Большой Никитской, дом Позднякова.
В главном фойе театра предлагаются
прохладительные напитки».

Текст одной из афиш, перевод «Меча»

Билеты продаются за рубли и франки по демократическому курсу один к одному. Место в первой галерее стоит пять франков или пять рублей, во второй галерее — один франк или один рубль, в партере — три франка или три рубля. Импровизированные билеты можно купить в галерее рядом с залом: деньги принимает мадемуазель Бюрсе, но иногда мне приходится ее замещать. Они идут на отопление и освещение театра, а оставшееся — в пользу актеров.

Посетители бросают в кассу больше положенного и под одобрительный гул товарищей врываются в зал. Партер занимают заслуженные солдаты Старой гвардии с крестами Почетного Легиона на груди, в ложах восседает генералитет и чиновники императорского штаба вместе с женами, гувернантками или полюбившимися московскими авантюристками. У стоек фойе в рубашках с закатанными рукавами и белых фартуках стоят гренадеры императорской гвардии — они задорого продают гостям алкогольные напитки.

Сейчас в репертуаре 11 спектаклей: «Три султанши», «Любовницы Протея», «Фигаро», «Сид и Заира», «Проказы в тюрьме», «Остров старух» и другие. Играет оркестр из полковых музыкантов, среди них есть и ваши соотечественники — скрипач-солист Поляков и виолончелист Татаринов. Сильно полюбились французской публике сестры Ламираль, исполняющие настоящие русские танцы. Нужно отдать им должное: это вовсе не похоже на то, что показывают в парижских операх.

Зрители в восторге. Да и велики ли запросы армии, награжденной голодом и пеплом за долгие месяцы походов? Впечатленные русскими плясками, под рев патриотических песен напившиеся солдаты буянят, да так, что приходится останавливать представления. Некоторые пытаются приставать, но офицеры быстро их осекают.

Жизнеутверждающе!

Правда, только изнутри и лишь глазами завоевателей. В зловещем мраке разрушенной Москвы доносящийся из дома Позднякова гром оркестра сливается с лаем собак и голосами бездомных, копающихся в «скелетах» обгоревших домов. Среди руин ярко освещенный театр напоминает не праздник жизни, а адское жерло.

Служащий Муниципалитета купец Никита Архипов о разграблении церквей и возобновлении богослужений

Кончился пожар, и Наполеон стал наводить в Москве порядок. Двенадцатого сентября французский император учредил Муниципалитет — городскую управу, которая должна заниматься освещением дорог, содержанием улиц, очисткой их от животных и людских трупов, помощью беднякам, наблюдением за порядком и больными в госпиталях. В Муниципалитете шесть отделений, у каждого свои функции. Его членов можно легко узнать по двум красным лентам, повязанным на левой руке и через правое плечо.

Да простит меня Его Императорское Величество и не сочтет за предательство работу на француза. Всю жизнь я честно торговал тканями в Китай-городе, но пламя оставило нашу семью без крыши над головой и средств к существованию. Ища покровительства и боясь расправы, я согласился участвовать в городском управлении и занялся богоугодным делом: во втором отделении мы следим «за тем, чтобы церкви были почитаемы и богослужению было уважение».

До самого вступления «Великой армии» народ не прекращал молиться, в некоторых церквях с приходом неприятеля еще горели свечи. Одних Господь пощадил и уберег, позволив уехать из города, на плечи других взвалил тяжелую ношу, будто испытывая их веру. В лапах захватчиков остались и храмы с церковнослужителями, не успевшими (или не захотевшими) покинуть Москву. Наполеоновское войско отыгралось на них сполна.

Храмы стали скотобойнями, гауптвахтами, казармами, кухнями и конюшнями. На воротах церкви Варвары Великомученицы так и написано: «Конюшня генерала Гильемино». В Архангельском соборе разместили склад вина и мясную лавку, в алтаре устроили кухню, иконами накрыли ящики с крупой, а на паникадило повесили гусей и дичь. В Даниловом монастыре забивают животных: его стены покрыты запекшейся кровью, по углам раскиданы говяжьи внутренности.

Монахов и священников избивают, тягают за бороды, вымогая у них деньги и ценные вещи. Утром пятого сентября солдаты ворвались в Симонов монастырь: мародеры смели со святого престола кресты, Евангелие, словно обычный платок, сунули в карман антиминс. В поисках драгоценностей они раздели и обыскали иеромонаха Иллариона и иеродиакона Мельхиседека, а архимандриту Герасиму приставили к груди саблю со словами: «Давай злата, серебра и белья!»

В Заиконоспасском монастыре французы ограбили монахов и использовали их в качестве носильщиков. Иеромонаха Виктора сбросили в Москву-реку, а Вонифатию угрожали отсечением головы за отказ нести награбленное до лагеря. Рядом с Андроньевским монастырем лежали не погребенными покойники — мародеры попросту обходили их стороной. Из-за недостатка гробов протоиерей церкви Спаса на Глинищах Петр Симеонов похоронил около восьмидесяти человек в циновках и самодельных деревянных сундуках.

Ремесленный мастер Иван Адлер рассказывает, что восьмого сентября пошел к гробовщику в Сретенский монастырь, чтобы похоронить жену. Оказалось, что все гробы заняты — наполеоновские кавалеристы сделали из них стойла для лошадей. К счастью, одна из них как раз опустошила гроб от овса, и солдаты согласились его отдать. Но не успел Адлер далеко уйти, как другой француз подбежал и избил его, «так что обе половинки [гроба] упали и разломились об мостовую». Он не присутствовал при разговоре и решил, что наказал вора.

Примечание редакции

Вражеские солдаты едят и пьют на святых престолах, в ризницах ночуют и спят с женщинами. Поляки, итальянцы, немцы и французы расхищают церковную утварь, ризы используют вместо попон для лошадей, а сбруи вешают на вбитые в иконостасы гвозди. Один из штабных полковников приказал подчиненным снимать с икон оклады и переплавлять их в серебряные и золотые слитки. Иконами накрывают котлы и бочки с капустой, рубят их на дрова, а бывает, используют в качестве мишеней для стрельбы.

Во время пожара из 329 московских церквей сгорело 122. Уцелевшие храмы нещадно грабят. Известны случаи, когда наполеоновские солдаты берегли церкви, в которых размещались, выдавали священнослужителям охрану и даже помогали им прятать драгоценности от мародеров, но случается такое очень редко.

Нетронутых храмов совсем мало. Поразительный случай произошел с Преображенским монастырем старообрядцев-беспоповцев — второго сентября французы выдали ему вооруженную охрану. Говорят, так Бонапарт отблагодарил старообрядцев за радушный прием: они якобы отправили французскому императору делегацию с подарками и поклялись ему в верности. Достоверность истории сомнительна (реальных доказательств «Мечу» найти не удалось), однако это объясняет привилегированное положение Преображенской общины.

Наполеон велел Муниципалитету восстановить богослужения, но не из большой любви к православной вере. Так он хочет заманить в город торговцев с окрестных деревень и оживить городской рынок.

Пятнадцатого сентября в Москве раздался колокольный звон — звучала колокольня церкви Святого Евпла Архидиакона. Народ не сразу поверил, что начинается служба: мародеры часто забавлялись тем, что звонили в колокола, обманывая набожных простолюдинов.

Там, по случаю годовщины коронации Государя, провел молебен «о даровании победы русскому христолюбивому воинству и об изгнании врага» отец Михаил Гратинский. Удивительно, но комендант Москвы Эдуард Мийо не препятствовал происходящему и даже выделил священнику охрану из двух солдат. После этого Гратинский проводит богослужения и проповеди почти каждый день.

В тот же день отец Алексей провел богослужение в Рождественском монастыре. Семнадцатого сентября впустил прихожан Богоявленский монастырь. Под конец месяца глава нашего отделения купец Коробов разрешил Андрею Герасимову вести богослужение в Страстном монастыре и приказал мне отправить туда ризы и парчи. Храмы открываются один за другим, главное, чтобы священник нашелся.

Бывает, неприятели задирают служителям рясы ружейными штыками или прямо во время литургии запевают походный марш. Негодующий взор богомольцев заставляет их устыдиться. «Будь проклят Антихрист со своей дьявольской братией!» — шепчут прихожане и еще сильнее молятся за здравие Государя Императора Александра Павловича.

Послесловие: что день грядущий нам готовит?

Сегодня шестое октября 1812 года. Или тридцать пятый день сидения Наполеона в Москве. Днем город сотрясла новость: у села Тарутино главнокомандующий русской армией Голенищев-Кутузов атаковал неприятеля, отряды маршала Себастьяни и неаполитанского короля Мюрата еле спаслись бегством. Наполеон узнал о произошедшем во время смотра корпуса маршала Нея на кремлевской площади. Счастье посланника Бернаже, что гонцов с плохими вестями давно не казнят: французский император спешно закончил смотр и, как утверждают надежные источники, приказал офицерству готовиться к отступлению.

Неужели молитвы москвичей были услышаны? Похоже, французский император заведомо предполагал, что скоро придется уходить: пару дней назад он приказал эвакуировать раненых в Смоленск и велел остановиться всем войскам, двигавшимся к Москве. Назначенная Наполеоном комиссия спешно вывозит из кремлевских соборов драгоценности: серебряные и золотые люстры, кадила, оклады икон переплавляют в слитки и отправляют в Париж. Около недели назад французы попытались снять крест с колокольни Ивана Великого, но тот сорвался и разбился о землю. Увидев, что крест не золотой, а всего лишь позолоченный, солдаты подобрали осколки полудрагоценной обшивки и разошлись.

Судя по тому, что «Мечу» приходилось слышать от солдат наполеоновской армии, Бонапарт до последнего хотел заключить с Государем Александром Павловичем мир. Для него принципиально важно уйти, а не бежать из Москвы (невозможно же находиться тут вечно). Французский император несколько раз писал нашему царю, а два дня назад отправил в Петербург своего адъютанта Жака Лористона, но всё безуспешно. Возможно, нападение русских солдат у Тарутино сегодня утром окончательно разбило надежды Наполеона на мир и вынудило его отступить.

На днях, будто в награду за долгое пребывание на пепелище, всем частям французской армии раздали большие суммы медной монетой. Солдаты тут же принялись менять тяжеловесную и совершенно ненужную им медь («напоминавшую деньги, введенные у спартанцев Ликургом», по меткому замечанию одного офицера) на серебро. Узнав об этом, спрятавшиеся в подвалах русские мародеры и крестьяне соседних деревень устроили стихийный меняльный рынок прямо на Никольской улице по очень выгодному для себя курсу: мешок меди номиналом 25 рублей стоил один серебряный рубль.

«Однажды я играл в шашки с одним старым заслуженным французским гвардейцем; <…> Он, между прочим, сказал: „Хорошо, если выиграете, то это значит, что русские будут в Париже, как мы здесь в Москве, посмотрим, посмотрим“. После этого слова, как нарочно, я у него беру три шашки вдруг, потом еще и, наконец, запираю его; смех и радость моя были так сильны, что он раздражился, вскочил, схватил стул и так сильно ударил его об пол, что стук раздался по всему дому. Меня бранили за это, говоря: охота мне с ними спорить и их сердить; но я отвечал, что он сам напророчил себе это и напрасно сердится».

Помещичий сын Г. Я. Козловский

Но праздновать пока рано. В сентябре Бонапарт дважды издавал приказ о выступлении из Москвы и оба раза менял свое решение. Нельзя забывать и о его планах перезимовать в городе: французский император велел офицерам запасаться продовольствием на месяцы вперед и даже выплатил актерам труппы мадемуазель Бюрсе деньги за полгода. Многие уверены, что это блеф — Наполеон пытается напугать нашего Государя и склонить его к мирным переговорам. Другие говорят, что французский император так просто не сдастся и попробует разбить русское войско в битве за Москву. Иначе зачем он вооружил Кремль, переоборудовал каторжную тюрьму в оборонительную крепость и устроил бойницы в монастырях вокруг города?

Столкновение у Тарутино вызвало больше вопросов, чем ответов. Уйдет ли 116-тысячная армия Бонапарта восвояси или примет бой, после которого от древней столицы не останется и камня? Многолетнее бодание с Французской империей обошлось России слишком дорого, и невыносимо думать, что ждет Отечество, потеряй мы Москву.