О чем лгут феромоны. Пролегомены к теории назально-генитальной связи
Духи с феромонами, привлекающие партнеров, — не более чем маркетинговый ход, но в XIX столетии взаимосвязь обоняния и сексуальности была предметом серьезного исследования. Автор канала someone else’s history и аспирантка Европейского университетского института (Флоренция) Татьяна Землякова рассказывает о рождении и провале теории назально-генитальной связи, а также о том, как медики прошлого удаляли носовую раковину для «лечения» болезненных менструаций.
В середине 1890-х годов венский врач Зигмунд Фрейд лечил молодую Эмму Экштейн, страдавшую от продолжительных и болезненных менструаций и ряда проблем сексуального характера. Лечение Фрейда не давало заметных результатов, и в январе 1895 года он обратился за помощью к берлинскому коллеге и другу Вильгельму Флиссу, которому всецело доверял, — Флисс лечил кокаином одышку и учащенное сердцебиение у самого Фрейда и дважды оперировал ему нос. Рассмотрев случай Эммы, Флисс предложил удалить пациентке части носовой раковины, что и было сделано.
После отъезда Флисса из Вены Эмма столкнулась с серьезными послеоперационными осложнениями, в том числе с обильными кровоизлияниями. Фрейд обратился к знакомому хирургу, который установил пациентке дренаж, но кровотечение не прекратилось. Следующий хирург, призванный Фрейдом на помощь, решил повторно вскрыть носовую раковину Эммы и извлек из полости около метра марли, оставленной там Флиссом. Кровотечение удалось остановить, но изначальные проблемы пациентки преследовали ее еще долгое время.
Позднее австро-германские врачи обсуждали главным образом хирургическую халатность Флисса, мало сомневаясь в необходимости самой операции.
К несчастью для Эммы Экштейн, она обратилась за помощью в период расцвета теории назально-генитальной связи, с точки зрения которой удаление носовой раковины для лечения болезненных менструаций было полностью оправданным решением.
Притяжение запахов
О том, что воздействие запахов может провоцировать непроизвольные поведенческие реакции, например слюноотделение, было известно с конца XVIII века. Однако связь между пищеварительной и обонятельной системами, между чувствами вкуса и обоняния казалась парадоксальной и требовала специального объяснения.
В 1805 году французский философ-материалист Пьер Кабанис предложил описывать эту связь в категориях «симпатии» — непрямой функциональной зависимости между органами, характерной для организмов высших животных. Уже в 1812 году британский физиолог и философ Уильям Праут заявил, что человек различает вкусы, полагаясь прежде всего на обоняние, а потому описанная Кабанисом «симпатия» свойственна органам не только животных, но и людей. Развернутое объяснение «симпатической» связи было предложено еще позже, в 1821 году — в работе «Осфрезиология, или Трактат о запахах», написанной Ипполитом Клоке, учеником Пьера Кабаниса.
Клоке предлагал описывать живой мир в механических терминах притяжения и отталкивания. Запахи, согласно его предположениям, служат универсальной сигнальной системой, «запускающей» эти процессы.
Попадая в обонятельные органы животного или человека, частица запаха сигнализирует о необходимости приблизиться к объекту, источающему запах, или отдалиться от него. Поскольку выживание организма прямо зависит от его способности отличать съедобную пищу от несъедобной, а врагов — от друзей и партнеров, роль обоняния можно считать ключевой для живого мира в целом. Более того, поскольку питание и размножение зависят от обоняния, продолжал Клоке, нет ничего удивительного в том, что обонятельные органы связаны с пищеварительной и репродуктивной системами. Слюноотделение происходит в результате обоняния запаха еды, пригодной в пищу, а половое возбуждение наступает при обонянии запаха, выделяемого здоровым партнером.
Ученым времен Клоке было известно, что некоторые виды животных выделяют ароматические субстанции, которые обеспечивают узнавание между самцами и самками. Роль запаха в выборе полового партнера у людей не казалась хоть сколько-нибудь значимой — о ней не рассуждали, ее не пытались обнаружить экспериментально. Тем не менее Клоке утверждал, что несмотря на цивилизационную роль зрения и слуха их роль в половой жизни человека незначительна. Подобно животным, даже представители наиболее развитых обществ полагаются на обоняние в выборе партнера. Об этом свидетельствует то, что европейские женщины, стремясь стать привлекательными для потенциальных женихов, пользуются парфюмерией.
В «Осфрезиологии» Клоке также выдвинул несколько предположений о том, что именно обоняние провоцирует чихание, слюноотделение и тошноту, что функционирование обонятельной системы связано с циклами сна и бодрствования, а также что запахи провоцируют в живом организме целый ряд не только вегетативных, но и аффективных реакций. Таким образом, разрабатывая идею своего учителя о «симпатической» связи между обонянием и другими системами и органами человеческого тела, Клоке задал направление многим последующим клиническим исследованиям. Однако самые далеко идущие последствия имело его утверждение о том, что обоняние играет ключевую роль в выживании не только животных, но и людей.
Обоняние и эволюция
Действительно ли роль обоняния в жизни человека столь же значительна, как и в жизни животных? Естественным историкам и биологам эта мысль казалась довольно провокационной. Долгое время предполагалось, что чем выше располагается организм в иерархии видов, тем менее он «зависим» от обоняния. Хотя в значительной степени эти предположения основывались на старой идее «низости» обоняния среди всех чувств человека, они также опирались на ряд анатомических открытий: у высших организмов отмечалось уменьшение размера обонятельных луковиц, обонятельные нервы были хуже развиты, наблюдалось снижение иннервации гипофиза.
Сторонники эволюционного учения заинтересовались сопоставлением иерархии видов и чувств. В работе «Происхождение человека и половой отбор», опубликованной в 1871 году, Чарльз Дарвин обсуждает роль запахов, которые самцы испускают для привлечения самок. Он заключает, что «самцы, обладающие наиболее сильным запахом, успешнее других в привлечении самок», хотя в отношении человека эту мысль Дарвин не развивает. Однако в тетрадях, написанных в конце 1830-х годов и не предназначенных для публикации, Дарвин более смело обсуждает генитальные и анальные запахи и их роль в выборе полового партнера животными и людьми.
Последователь Дарвина, немецкий естествоиспытатель Эрнст Геккель, взялся описать механику полового влечения, спровоцированного запахами.
В работе «Антропогенез», опубликованной в 1874 году, Геккель утверждал, что гаметы — мужские и женские половые клетки — обладают «примитивным сознанием» и определенным уровнем обоняния, помогающим гаметам обнаруживать друг друга и взаимно «притягиваться».
Геккель даже предполагал, что само явление «притяжения» гамет лежит в основании психического феномена, называемого любовью. Рассуждения Геккеля позднее развились в представления об «эротическом хемотропизме», согласно которым обонятельные стимулы, воздействующие на гаметы, провоцируют половое влечение среди людей и животных.
Теория Геккеля, однако, не годилась для объяснения того факта, почему люди обладают столь «очевидно слабым» обонянием. Если обоняние — двигатель полового отбора и, следовательно, эволюционного развития форм жизни, почему оно оказывается подавленным у людей — в наивысшей точке этого развития? Французский хирург Поль Брока, проводя сравнительные анатомические исследования, выявил, что лобная доля человека значительно больше, чем у животных, не обладающих речью и иными сложными навыками. Поскольку повреждения лобной доли мозга провоцировали расстройства речи и когнитивных функций, Брока заключил, что интеллект следует искать именно там. Но хотя интеллекта в человеке было больше, чем в животных, выяснилось также, что обонятельные луковицы у человека куда меньше, чем у других млекопитающих, а обонятельные пути, соединяющие луковицы и остальной мозг, относительно плохо развиты.
Брока заключил, что обонятельные луковицы человека уменьшались по мере увеличения лобных долей, принося обоняние в жертву когнитивному развитию. Брока также предложил разделить млекопитающих на «обонятельных», в чьей жизни запахи играют первостепенную роль, и «необонятельных», то есть ориентирующихся главным образом на данные других сенсорных систем. К последним относились водные млекопитающие и приматы, в том числе человек. Не следовало ли, таким образом, считать освобождение человека от «обонятельного мозга», характерного для животных, одной из причин успеха человеческой эволюции? Поскольку обоняние лежит в основе поведения животных, его скоро противопоставили рациональности и свободе — отличительным чертам поведения цивилизованного человека.
Как нюхают дикари?
От мысли, будто регрессия обоняния имеет цивилизационную природу, оставался всего один шаг до предположения о том, что уровень развития обоняния у людей разнится в зависимости от их цивилизованности. Антропологи и эволюционные биологи во второй половине XIX века сделали этот шаг и отправились на поиски «дикаря» — представителя «нецивилизованного» общества, в чьем лице видели промежуточное звено эволюции между обезьяной и человеком.
Предполагалось, что «дикари» должны обладать крайне развитым обонянием, поскольку их «несовершенные» лобные доли оставляли достаточно пространства для формирования обонятельных луковиц.
Эти предположения находили мало доказательств, однако подкреплялись множеством анекдотических свидетельств. Говорили об охотниках, способных учуять добычу прежде, чем это удастся собаке, и о рыбаках, определявших свежесть рыбы, коптящейся в соседней деревне.
Показательным в этом отношении можно считать описание случая аносмии, развившейся у чернокожего подростка, которое представил британский физиолог Уильям Оугел. У юноши из Кентукки, сына рабов, появилось небольшое белое пятно в уголке глаза, которое разрасталось на протяжении последующих 10 лет, пока не покрыло всю поверхность тела. «За исключением курчавых волос, — сообщает Оугел, — он <юноша> ничем не отличается от европейца». По мере того, как белое «пятно» увеличивалось, обоняние юноши слабело, пока не пропало вовсе.
Оугел интерпретировал этот случай следующим образом: поскольку в слизистой оболочке носа обнаруживается определенный уровень содержания пигмента, то слизистая оболочка была разрушена той же загадочной болезнью, что лишила пигментации кожные покровы юноши. Оугел предполагал, что острота обоняния прямо зависит от количества пигмента, содержащегося в слизистой носа и соответствующего общему уровню пигментации кожных покровов. В таком случае, заключал Оугел, чем темнее кожа человека — тем острее обоняние, а потому нет ничего странного в сверхчувствительных носах «дикарей». Тем не менее, замечает Оугел, хотя обоняние «дикаря» можно считать более мощным в абсолютном измерении, оно куда менее развито по сравнению с обонянием «цивилизованного» человека. Жители Камчатки, говорит известный пример, различали одни только рыбные запахи, но никак не могли унюхать одеколон.
Постепенно эволюционные наблюдения привели к формированию двух противоположных морально-исторических тезисов. Согласно первому, обоняние человека развито в той же мере, что и у животных, однако, существуя под «цивилизационным давлением», он перестал пользоваться обонянием, а потому неуклонно регрессировал. Согласно второму тезису, человек был способен на цивилизационные достижения именно ввиду своей свободы от обоняния, которую обрел либо в ходе эволюции, то есть как представитель вида, либо в результате индивидуального психосексуального развития, освободившись от «животных» стадий в раннем детстве. Как бы то ни было, сторонники обоих тезисов считали необходимым пересмотреть старую теорию «симпатической» связи между обонятельными и половыми органами в свете открывшихся фактов.
Эрегированный нос
В середине XIX века «симпатическая» связь между органами перестала быть объяснением и сама подверглась анализу. В том, что касается носа, исследуемые «симпатические» связи разделялись на афферентные и эфферентные. В первом случае речь шла о том, что заболевания или даже раздражения носа, а также нарушения обоняния могут провоцировать физиологические или психологические реакции. Во втором случае — о том, что патологии внутренних органов, расстройства психики и даже само существование в цивилизованном мире могут приводить к болезням носа или нарушениям обоняния.
Установленная еще Клоке назально-генитальная ассоциация подтверждалась свидетельствами из бурно развивавшейся физиологии, а именно из обнаружения гистологического сродства между эректильной тканью носа и гениталий. В 1875 году британский физиолог Спенсер Уотсон в работе «Заболевания носа и прилегающих полостей» заметил, что чихание родственно эпилептической конвульсии и оргазму, а потому часто их сопровождает. Например, чиханием может сопровождаться начало или окончание приступа или полового акта (упоминаются даже индивиды, которые «предваряют коитус чиханием»). Согласно Спенсеру, назально-генитальная связь реализуется путем стимуляции эректильных тканей: их возбуждение в носу приводит к чиху, а в гениталиях — к оргазму.
Частое раздражение носовой полости, утверждал Спенсер, способно не только вызвать легочные кровотечения, аносмию или слепоту, но также приводить к выкидышам, выпадению матки и эректильной дисфункции. Более того, помимо чисто физиологических заболевания носа могут иметь и психологические последствия, приводя к целому ряду состояний — от неврастении до истерии.
Спенсер был первым, кто предложил считать кровенаполнение эректильной ткани в слизистой оболочке носа причиной истерии, которую он рекомендовал лечить кокаином.
Обнаружение гистологического сродства между эректильной тканью носа и гениталий породило множество спекуляций, однако первое систематическое исследование явления провел балтиморский ринолог Джон МакКензи. МакКензи «подтвердил» непосредственную связь между гениталиями и носом в своих клинических наблюдениях, согласно которым «назальное кавернозное тело некоторых женщин разбухало только во время менструаций», «наблюдались заместительные кровотечения из носа у женщин с нарушениями менструального цикла», а воспаления мочеполовой системы возникали «в связи с назальной дисфункцией». МакКензи также подтвердил феномен «раздражения носовых проходов во время коитуса», однако, не будучи сторонником применения кокаина, он рекомендовал лечить насморк половым воздержанием.
Наиболее влиятельным исследователем назально-генитальной связи был берлинский отоларинголог и хирург Вильгельм Флисс, предложивший теорию «назального рефлекторного невроза». Одержимый идеей цикличности биологических ритмов и «математизацией» науки, Флисс обосновывал связь носа и гениталий через динамические модели биологических циклов. Основываясь на десятках наблюдений, Флисс вывел 28- и 23-дневные циклы циркуляции «сексуальной субстанции» в организмах женщин и мужчин соответственно. Если половая жизнь человека не совпадает с этими естественными циклами, он испытывает целый ряд физиологических и психических расстройств, наиболее распространенными из которых являются риниты и истерия.
В работе «Связь между носом и гениталиями у женщин» Флисс попытался «картографировать» регионы слизистой оболочки носа, определив те из них, что отвечают за гениталии. Эта «картография» позволяла Флиссу лечить психосексуальные проблемы через стимуляцию носа, а в качестве терапии ринитов прописывать разнообразные сексуальные практики. Наибольших успехов он добился в лечении нарушений менструальных циклов — прежде всего, дисменореи — интраназальным втиранием или прикладыванием кокаина.
Все эти наблюдения, скопившиеся к концу XIX века, уточнили и развили идею назально-генитальной связи, однако никак не объясняли обилие патологий, развившихся на ее основе. Если подобного рода связь свойственна для всех животных и вообще является наследием эволюционного процесса, почему она доставляет столько проблем наиболее цивилизованным народам? С точки зрения «филогенетической» позиции, согласно которой человечество развивалось через отказ от обоняния, засилье назально-генитальных неврозов свидетельствовало о неуклонном регрессе цивилизованного общества назад к «животному» состоянию. С точки зрения «онтогенетической» позиции речь шла лишь о регрессе определенных индивидов, чрезмерно возбуждающих нос и гениталии, а потому постепенно лишающихся разума.
Запах как фетиш
Мысль о том, что в половой жизни человек движим не свободным выбором, а иррациональным животным порывом, многим доставляла неудобства. На помощь вновь пришел образ «дикаря» — кривого зеркала викторианства. Если обоняние «дикарей» сильнее развито, чем у цивилизованных людей, то не удивительно, что они более чувствительны к эротическим последствиям запахов. Чем ниже ступень развития человека — тем больше его впечатлительность. Однако как быть с тем, что именно в европейской культуре чувственные удовольствия, связанные с запахами, ценились более всего?
Некоторые медики заподозрили, что «неестественное» увлечение запахами, характерное для представителей развитых обществ, имеет наиболее разрушительные последствия. Если «примитивный» человек полагается на запахи для реализации своих «естественных», а по сути животных потребностей, то «цивилизованный» человек обращается к противоестественным запахам, возбуждая в себе чувства, от которых следовало бы отказаться. В 1867 году французский врач Огюст-Амбруаз Тардьё представил описание фетишистской практики «нюхачей», которые добивались сексуального возбуждения, нюхая продукты женской дефекации. В 1880-е годы Шарль Фере и Альфред Бине описывали фетишистов, столь зависимых от своего обоняния, что они были обречены преследовать женщин, чьи запахи их привлекали.
В конце XIX века интерпретировать роль обоняния в жизни человечества в целом и каждого человека в отдельности взялись еще два молодых учения — сексология и психоанализ. В самом начале «Половой психопатии», изданной в 1886 году, Рихард Крафт-Эбинг обращается к примеру из «Осфрезиологии» Клоке, а именно к обонятельной возбудимости кардинала Ришелье, «жившего с целью возбуждения своей половой функции в атмосфере сильнейших духов».
Помимо описания многочисленных случаев фетишизации запаха, в корне схожих со случаем Ришелье, Крафт-Эбинг приводит пример «интеллигентного мужчины», у которого отсутствовали обе обонятельные луковицы, а половые органы были атрофированы. У мужчины отсутствовали обонятельные нервы в мозгу и слизистой оболочке носа, а яички были «величиною с боб» и «не имели семенных канальцев». Хотя Крафт-Эбинг и не считал, будто в половой жизни «нормального» человека обонятельные впечатления играют столь же важную роль, что и у животных, он особо отмечал их роль в понимании патологических случаев. Ссылаясь на наблюдения МакКензи, он замечает, что обонятельные галлюцинации сопровождают психозы, спровоцированные мастурбацией, а также развившиеся «на почве страданий женской половой сферы или климактерических процессов».
Зигмунд Фрейд также не обошел вниманием обонятельный фетишизм. Сам он полагал, что уменьшение роли обоняния «есть следствие перехода к прямохождению, подъема с земли», отчего у культурного человека обоняние обесценилось, он стал избегать женщин во время менструаций и больше полагаться на зрение. Запахи, которые прежде казались привлекательными, стали отталкивающими — вытеснение «примитивных» сексуальных зон сопровождалось вытеснением связанных с ними запахов.
Для Фрейда снижение роли обоняния есть условие развития культуры, один из этапов в переходе к цивилизации.
Как и сексологи, Фрейд полагал, что чрезмерная чувствительность в отношении запахов была признаком психосексуальной регрессии. Ольфакторный фетишизм, пишет Фрейд в письме к Флиссу, приводит к зоофилии и носит животный характер.
Неудачная операция на носу Эммы Экштейн не была концом популярности теории назально-генитальной связи, но ее можно считать началом конца. Идеи Флисса, которые Фрейд поначалу поддерживал, стали казаться ему всё менее обоснованными, а с началом XX века они были исключены из психоаналитической доктрины. Карьера Флисса пошла на спад, что оказалось критичным для развиваемой им теории. Постепенно одно положение за другим объявлялись лженаучными.
К середине ХХ века практикующие медики, зоологи-эволюционисты и антропологи либо вовсе отказались от теории назально-генитальной связи, либо считали роль такой связи ничтожно малой.
Впрочем, радикальный отказ от теории еще не означает того, что все высказанные в ее рамках утверждения следует считать ложными. Некоторые спекуляции поверженных теоретиков подтвердились недавними открытиями. Вспомним хотя бы Геккеля и идею обоняния гамет. В 2005 году Ханс Гатт, профессор цитологии из Рурского университета в Бохуме, обнаружил, что мужские гаметы обладают рецептором OR1D2, который обнаруживается в обонятельном эпителии и реагирует на молекулы, обладающие запахом ландыша.
Исследования в области хемосенсорики подтвердили также предположения о существовании «химического элемента», обеспечивающего половую коммуникацию между животными. В 1956 году группа химиков под руководством Адольфа Бутенанда выделила из секрета самки тутового шелкопряда бомбикол — женский половой феромон. После феромоны были выделены в секретах собак, кроликов, мышей, термитов, мотыльков и множества других животных. Эти открытия спровоцировали новую череду спекуляций. В 1991 году корпорация «Эрокс» заявила об обнаружении двух молекул — андростадиенона и эстратетраенола, — претендующих на роль человеческих феромонов. Компания получила ряд патентов на производство молекул, однако не предоставила экспериментальных данных, подтверждающих изначальное заявление.
Впрочем, объяснить влияние андростадиенона и эстратетраенола на половое поведение человека никому не удалось по сей день, не говоря уже о доказательстве их «притягательной силы».
Сейчас можно беспрепятственно купить парфюмерную продукцию с «предположительными человеческими феромонами». Рынок «духов с феромонами» активно растет: первые «феромоны» обещали сделать женщин неотразимыми в глазах мужчин, после появились «феромоны» для мужчин, желающих завоевать женщин, а уже в середине 2000-х годов на рынок вышли «феромоны» для гомосексуальных мужчин. Можно вспомнить историю о крестьянине, приведенную Крафт-Эбингом в начале «Половой психопатии»: «Я узнал от одного похотливого молодого крестьянина, что он возбуждал и соблазнял не одну целомудренную девушку, достигая легко своей цели тем, что во время танцев обтирал потное лицо своей дамы платком, который он предварительно продержал некоторое время под мышкой». Как маркетинговая легенда теория назально-генитальной связи продолжает жить.