Когнитивные нарушения при меланоме

Я проводила на работе так же много времени, как и до постановки диагноза. И вела себя так, будто ничего не случилось: рецензировала научные публикации, управляла большим коллективом, разрабатывала детальные планы по развитию Банка мозга. Мы продолжали собирать образцы мозга умерших и активней налаживать сотрудничество с коллегами по всей стране, чтобы иметь возможность быстрее реагировать на запросы — их количество росло, так как наш Банк мозга становился все более известным. Я убедила начальство в том, что все уже в порядке, и рассылала бодрые письма с темой «Я себя отлично чувствую!».

И я действительно чувствовала себя прекрасно! С оптимизмом смотрела в будущее и надеялась победить рак. С началом иммунотерапии сил у меня поубавилось, но все же их вполне хватало на полный рабочий день, а при необходимости мне удавалось мобилизовать энергию на новый проект или совещание. Я была уверена, что прекрасно со всем справляюсь, несмотря на опухоли в мозге.

Но, конечно, это было не так.

То, чем я занималась, все чаще вызывало затруднения, мне было все трудней сосредоточиться на текущей задаче. Особенно сложно стало читать. Я начала перекладывать часть работы на сотрудников и посылала им письма, целиком написанные капслоком, что, как известно, в электронной переписке равноценно крику. Никогда раньше я себе такого не позволяла. Однажды вместо того, чтобы, как всегда, вычитать статью для серьезного академического журнала, я сразу переслала ее научному сотруднику с туповатой пометкой «СДеЛАйСРо4НО». А организаторам профессиональной конференции я однажды отправила такое письмо с просьбой забронировать мне отель:

Спасибо. Есть суперособое обстоятельство — я бьюсь со смертельной болезнью. Как федеральный служащий, я должна дождаться одобрения командировки и могу потратить только госустановленную суму

Про отель. Пару недель назад я уже спрашивала о размещении, но бес толку. Пожалуйста помогите! Спасибо. Барбарар

Я не видела в этом письме никаких ошибок, и никто мне ничего о нем не сказал.

Я не замечала и того, как становлюсь все более и более расторможенной и безразличной к тому, что думают окружающие. Где-то в июне я, например, перестала опускать жалюзи в ванной, когда принимала душ. Меня перестало волновать, что кто-то может меня увидеть. К чему эти лишние действия? И с какой стати я должна закрывать прекрасный вид на парк?

Примерно в это время я и вышла на пробежку без искусственной груди и со стекающей по телу краской для волос. Мой экстравагантный внешний вид поразил Мирека, я же не видела в нем ничего из ряда вон выходящего.

Я не осознавала, что со мной происходит. Отсутствие самокритики и механизмов торможения свойственно людям с нарушениями в лобной доле мозга, вызванными деменцией, инсультом, травмой, отеком и рядом других причин. Лобные доли позволяют нам предвидеть результат своих действий и избегать поступков, которые могут повлечь за собой нежелательные последствия. Ежедневно каждый из нас принимает тысячи подобных решений, в большинстве случаев даже не отдавая себе в этом отчета. Когда кто-то вдруг, как это случилось со мной, начинает игнорировать установленные обществом нормы, это серьезный признак нарушений в работе лобной доли.

Мозг с отключившейся лобной долей похож на лошадь, сорвавшуюся в галоп, стоило наезднику отпустить вожжи. Все чаще и чаще я просто делала то, что хотела и когда хотела. Я не замечала, что все шло вкривь и вкось, а если и замечала, то закрывала на это глаза.

В один из жарких и влажных дней в середине июня я отправилась на работу пораньше, чтобы не ехать в плотном потоке машин — водить становилось все сложнее. К вечеру я совершенно вымоталась. Я целый день работала без передышки, чтобы наверстать те часы, которые проводила под капельницей в отделении иммунотерапии и на приемах у врачей.

Я выглянула в окно и увидела, что над крышами института собираются тяжелые темные тучи. Скоро польет. Меня раздражала эта погода, и я чувствовала, что безумно устала.

Пора уходить. Сейчас же.

Я пулей вылетела из кабинета и помчалась на парковку. Моя машина всегда стояла на одном и том же месте, так как я приезжала рано, часто раньше всех, и его еще не успевали занять. Эта парковка была довольно далеко от здания, где я работала, — я любила немного пройтись в начале и конце рабочего дня, поэтому выбрала именно ее, а не одну из ближайших парковок.

Многие годы я довольно редко бывала внутри этой уродливой многоэтажной бетонной конструкции. Раньше, когда позволяла погода, я ездила на работу на велосипеде — около тридцати километров в одну сторону по живописной, обсаженной деревьями дорожке вдоль реки Потомак. Но теперь, после операции и иммунотерапии, сил и выносливости у меня поубавилось, и я стала ездить на работу на машине, хоть терпеть этого не могла. Мне казалось, будто я потеряла какую-то часть себя. Так что я была рада этой короткой прогулке, во время которой могла расслабиться и проветрить голову после работы.

Через десять минут я была на парковке. Но не увидела серебристую «Тойоту RAV» на своем привычном месте.

Странно. Не помню, чтобы я оставляла машину где-то еще. Я же приехала рано, как обычно.

Я поднялась на один пролет вверх и спустилась обратно с другой стороны. Парковка была забита, но моей «Тойоты» нигде не было. Я обошла все этажи, пробираясь туда-сюда через ряды машин и осматривая каждую. Сначала я не понимала, что происходит, потом начала по-настоящему волноваться.

Кто-то угнал мою машину!

Или… я даже не знала, что еще могло произойти. Может, я припарковалась где-то еще и не могла вспомнить где?

Я вытащила из сумки ключ от машины, нажала на сигнализацию и услышала гудок — он прозвучал где-то вдали. Я пошла на звук, время от времени нажимая кнопку, чтобы машина просигналила снова.

Что происходит? Ерунда какая-то.

Я вернулась назад и снова нажала на кнопку на ключах. И снова услышала сигнал. Но как только я начинала идти на звук, то переставала его слышать. Снова и снова я нажимала на кнопку, слышала гудок, но не могла определить, где моя машина.

Я растерялась и не знала, куда идти. Я не понимала, что творится. Не понимала, что не так с этой Вселенной. Она постоянно устраивала мне непонятные и жестокие розыгрыши.

Я увидела, что в мою сторону шла какая-то женщина, и, поколебавшись, решила подойти к ней. Было очень стыдно признаться, что я не могу найти собственную машину! Но у меня не было выбора. Я устала бродить в потемках. Я хотела домой.

«Можете помочь мне найти машину? — попросила я. — Я не знаю, где припарковалась».

Она удивилась, но согласилась помочь. Взяв ключи, она нажала на кнопку сигнализации, и мы услышали гудок. «Должно быть, это где-то уровнем выше, — сказала она. — Посмотрите вот сюда, в зазор между этажами».

Я посмотрела туда, куда она показывала, и увидела свою серебристую «Тойоту». Она стояла на съезде между первым и вторым уровнем. Я понятия не имела, как она там оказалась. Я выхватила у женщины ключи и побежала вверх к своей машине. Она подмигнула мне фарами, как будто говоря: «Попалась!»

Я выдохнула с облегчением, но так и не могла понять, в чем дело. Почему машина стоит здесь? Я не помню, чтобы я здесь останавливалась. Кто-то ее переставил? Зачем?

Еще в большем замешательстве я оказалась, сев в машину. Я ездила на ней вот уже три года, но, попытавшись пристегнуться, не смогла найти ремень безопасности. Протянув руку, как обычно, я не обнаружила никакого ремня — вместо этого моя рука высунулась в открытую дверцу и ухватила пустоту.

Я попробовала еще раз. То же самое. Я не могла ничего нащупать. Ухватиться было не за что. Ремень пропал.

Почему все так сложно? За что ни возьмусь — сплошные проблемы.

Мир вокруг казался странным, ненормальным, а особенно предательски вели себя машины. Я больше не понимала даже самых простых вещей, связанных с ними. Я оглянулась по сторонам, но так и не нашла ремень безопасности. Зато увидела распахнутую дверцу машины. Я понимала, что ее нужно закрыть.

Но никак не могла сообразить, как это связано с пропавшим ремнем. Какое-то время я просто сидела, а потом раздраженно захлопнула дверцу.

Громкий звук, как по волшебству, вернул меня в реальность. Я провела рукой по закрытой двери и тут же наткнулась на ремень. Он был там, где и должен был быть, — свисал со своего крепления внутри машины. Я потянула его на себя и, перекинув через грудь, щелкнула замком.

Наконец-то! Получилось! Можно ехать.

Я завела мотор и попыталась сдать назад, но застряла. Машину что-то держало. Я не могла двинуться с места. Сильнее надавив на педаль газа, я услышала отвратительный скрежет металла обо что-то твердое. Я нажала на тормоз и посмотрела влево. К аким-то образом край моей машины заехал под маленький грузовик, припаркованный рядом. Колесо или еще какая-то часть застряли под ним, и я не понимала, как так вышло.

Я попыталась проехать вперед, но скрежет стал еще громче. Я пробовала развернуться — то же самое. В отчаянии я изо всех сил надавила на педаль газа, стараясь не обращать внимания на жуткие удары, скрип и грохот, и наконец-то вырвалась из этой западни. Отъезжая, я заметила, что через левый бок моей машины протянулась вмятина. Но я не стала проверять, что с грузовиком. Мне было все равно. Я просто уехала.

Я направилась к выезду. Он был виден издалека, и я двинулась в ту сторону. Проезд был узкий и слегка изогнутый, но раньше мне это никогда не мешало. Я ездила тут сотни раз. Но в тот день он казался намного уже, совсем не таким, как обычно. Я ехала медленно, стараясь протиснуться через сжавшийся выезд. Но ничего не получалось.

Что они сделали с дорожками? Вечно что-то меняют в этом дурацком кампусе! Зачем перестроили выезд?

Послышался скрежет и звук удара о высокий бордюр.

Из будки выскочил смотритель парковки.

— Что вы творите? — заорал он.

— А как вы думаете? — пробормотала я, все больше раздражаясь. — Пытаюсь выбраться из этого идиотского гаража и поехать домой!

Он подошел ближе и стал руководить моими движениями, чтобы я могла выехать, — одно из колес застряло на высоком бордюре. Наконец мне удалось освободить его. Я покатила прочь, кипя от злости.

Мне было не по себе — казалось, против меня ополчилось мироздание. Не успела я доехать до дома, как, будто в подтверждение этого, небеса разверзлись и начался ливень.

В это время года в северной Вирджинии дожди, как в тропиках, начинаются внезапно и идут стеной. Видимость в такую погоду почти нулевая — мир прячется за серой, туманной, бесформенной водяной завесой. До заката оставалось еще несколько часов, но я не различала даже капот своей машины. Казалось, что все — дома, отбойники на шоссе и другие машины — смыло дождем. Я ехала вслепую.

Где-то впереди был дом — укромный уголок в лесу с видом на уютную улочку. Моя тихая гавань. Нужно было добраться туда как можно скорее. Тогда бы все наладилось. Но до дома было километров тридцать. Я свернула на оживленную четырехполосную дорогу. Машины стремительно пролетали мимо.

Куда они несутся на такой опасной скорости?

Пробравшись к нужному съезду, я выехала на Кольцевую дорогу, петляющую по пригородам Мэриленда и Вирджинии. Казалось, теперь должно стать проще. Я ездила здесь бессчетное количество раз. Но в тот день шоссе выглядело совсем иначе.

Почему я не могу сообразить, где я? Неужели из-за дождя?

Мне был нужен западный съезд на шоссе Литл-Ривер. Но я его не видела.

Я что, уже съехала на шоссе? Почему я этого не помню? Я заблудилась? Непонятно.

Я не знала, где я, но понимала, что еду уже не по трассе. Продолжая двигаться вперед, я вдруг вместо знакомых улиц и домов увидела огромный торговый комплекс. Серые здания, бескрайние парковки, въезды в темные гаражи.

Что я здесь делаю? Откуда здесь взялся этот мрачный торговый центр, который я ни разу в жизни не видела?

Я будто перенеслась в другое время или в параллельный мир. Все это было очень странно, но не сильно беспокоило и не пугало меня. Я чувствовала себя героем фильма, который во время грозы загадочным образом оказался там, куда никогда не планировал попасть. Все было не тем, чем казалось. И все было не так, как должно было быть.

Я хотела домой, но не знала, что делать. Притормозив на обочине, я свернула на большую парковку и стала вертеть в руках мобильный. На нем точно было приложение, которое помогло бы мне добраться до дома, но я не могла вспомнить какое. Я уставилась на иконки на экране, но все они казались мне незнакомыми. Я нажимала то на одну, то на другую, но все без толку. В конце концов я увидела значок навигатора Waze, ткнула на него и, следуя указаниям, поехала дальше.

В какой-то момент я проехала мимо большой строительной площадки — здание, которое на ней возводилось, занимало целый квартал. Оно сверкало новизной и казалось почти законченным. Огромная вывеска гласила, что скоро здесь откроется супермаркет Giant.

Giant! Как здорово! Вот бы в нашем районе тоже построили новый Giant!

Так, стоп. Это же и есть наш район! Я добралась до знакомых мест! Этот Giant строят у нас!

Но моя радость быстро испарилась. Да, скоро здесь появится наш новый продуктовый магазин. Но станет ли он моим? Доживу ли я до его открытия?

И вдруг я, сама не зная как, оказалась на подъездной дорожке к дому.

Моему мозгу становилось все сложнее работать нормально. Все чаще мне приходилось прилагать усилия для выполнения упорядоченных последовательных действий. Я больше не справлялась с теми простыми задачами, которые раньше не вызывали затруднений, не могла разложить их по полочкам в своей голове. Каждый шаг сам по себе был знаком и понятен, но последовательность действий в целом казалась чем-то таким же сложным, как эксперименты в лаборатории. Я знала, что без ремня безопасности ездить нельзя, и даже смутно представляла, где он находится. Но я не могла произвести элементарные действия, чтобы пристегнуться, хотя всего пару дней назад делала это автоматически.

Какая часть моего мозга перестала функционировать? Похоже, что нарушились связи между префронтальной корой и гиппокампом. Это неприятно напоминало о том, как я, изучая шизофрению, искусственно разрывала те же связи в мозгах крыс. Возможно, неработающие области можно было определить, если бы я прошла серию нейропсихологических тестов по мере того, как мое состояние ухудшалось. Но никто не проверял меня так, как я своих крыс когда-то, — с помощью контролируемых экспериментов, тщательно проработанных для того, чтобы проследить конкретные нарушения поведения. Но сходство с теми изувеченными грызунами и правда было: я не могла выбраться из лабиринта улиц своего уютного района и найти место, где было безопасно и где меня ожидало вкусное вознаграждение.

Мои затруднения были в чем-то похожи на те, что испытывают люди с диспраксией — синдромом, появляющимся при нарушении моторики и координации движений, а также потерей двигательной памяти. Диспраксия может быть вызвана нарушениями в развитии. Например, актер Дэниел Рэдклифф открыто рассказывает о своей борьбе с этим недугом. Также она встречается у пациентов с болезнью Альцгеймера, и ее симптомы со временем могут усугубляться. Сначала у больных возникают проблемы со сложными моторными навыками, позже они часто не могут выполнять и простые действия — например, почистить зубы. В конечном итоге некоторые теряют даже способность глотать.

С такими же сложностями сталкиваются те, у кого повреждена кора теменной доли мозга. Теменная доля также связана с умением читать и считать. Поэтому диспраксии часто сопутствуют дислексия и дискалькулия (проблемы с арифметикой, которые немного позже возникли и у меня). Если бы мы вовремя обратили на это внимание, то смогли бы предположить, что нарушения в моем мозге зашли довольно далеко.

Помимо диспраксии я страдала от потери зрительнопространственной памяти. Именно поэтому мне было так сложно вспомнить, где я, и сориентироваться в пространстве. Схожие проблемы испытывают люди с топографической дезориентацией (DTD), которые с раннего возраста, а иногда и с рождения путаются в знакомой обстановке. Так же, как я не могла найти дорогу к дому, где прожила уже тридцать лет, они не узнают хорошо известные им места, сколько бы раз ни ходили одним и тем же маршрутом. В моем случае такое состояние было временным и продлилось недолго, люди с подобным расстройством вынуждены мириться с этим всю жизнь.

В осуществление ориентации в пространстве вовлечены несколько областей мозга и богатая сеть нейронных связей между этими областями. Но ключевую роль играют префронтальная кора и гиппокамп. При врожденной топографической дезориентации, вероятно, нарушается связь именно между этими двумя областями — к такому мнению склоняются нейрофизиологи по результатам МРТ пациентов с этим редким расстройством.

«Нарушения в моем мозге зашли довольно далеко». Ученая-нейрофизиолог о когнитивных расстройствах, которые развились у нее из-за меланомы

Читайте также