Норма не в норме: как чудовища стали героями в кино, а люди — отрицательными персонажами
На Netflix вышел новый «Франкенштейн» — переосмыслять роман и культовые образы Мэри Шелли взялся режиссер «Лабиринта Фавна» (2006) Гильермо дель Торо. Нового в нем с фонарем не сыскать, но фильм продолжает один важный тренд современности: обычный человек тут по умолчанию хуже любого монстра. Об этой тенденции, о ее корнях и возможных последствиях размышляет критик Егор Шеремет.
Монстры — это любовь
Долгожданная премьера «Франкенштейна» (2025) Гильермо дель Торо констатирует давно известный факт: Голливуд влюбился в монстров. Причем окончательно и бесповоротно. Последние несколько лет на экранах кинотеатров бесконечно крутят истории об очеловеченных чудовищах, променявших жажду убийства на поиск любви и понимания: морские монстры из «Луки» (2021) превратились в милых иммигрантов, а чудовище Франкенштейна оказалось главным романтическим интересом в черной комедии «Лиза Франкенштейн» (2024).
Тренд на идеализацию монстров создали не в сценарных комнатах Голливуда. Сами зрители отказываются видеть в чудовищах чудовищ — современная этика настаивает на уважении к «другим», как бы жутко они ни выглядели и как бы пугающе себя ни вели. Поворот в сторону симпатии к «не таким» трудно назвать радикальным: вампиры, зомби и прочие чудовища превратились в героев романтических фантазий уже давно — во многом благодаря популярности «Сумерек» (2008), «Тепла наших тел» (2013) и «Формы воды» (2017).
Вереница схожих сюжетов о первобытном зле и убийствах ради убийств приелась и публике, и самим сценаристам. Вот почему тенденция к очеловечиванию чудовищ возникла как нельзя кстати — удалив из монстров зло, голливудские авторы открыли целый кладезь новых сюжетов, а заодно и встали на защиту космополитических идеалов о мире без ксенофобии и расизма.
Смертоносный кайдзю Годзилла превратился в умильного медиатора между мирами людей и монстров в фильме «Годзилла и Конг: Новая империя» (2024), коварный соратник Дракулы Ренфилд эволюционировал в совестливого заложника ситуации в комедии «Ренфилд» (2023), любитель кровавой охоты из расы Яутжа стал типичным героем-андердогом в свежем блокбастере «Хищник: Планета смерти» (2025). А осенью 2025 года сразу два великих голливудских чудовища столкнулись с необходимостью спрятать клыки и отказаться от серийных убийств. «Дракула» Люка Бессона и «Франкенштейн» Гильермо дель Торо открыто поддержали тренд на очеловеченных монстров, познакомив зрителей с новыми воплощениями знакомых злодеев.
Это уже было (на самом деле нет)
Истоки тренда на эстетизацию монстров стоит искать в их же колыбели — литературном романтизме. В готическом романе «Франкенштейн, или Современный Прометей» Мэри Шелли фигура рукотворного чудовища купается в лучах симпатии автора. Правда, Шелли создала монстра не в попытке отстоять права «других» (иммигрантов, иностранцев, представителей разных конфессий), а ради совсем другой цели — возвести фигуру поэта-романтика на пьедестал. Как и литературные современники Шелли, создание Франкенштейна живет в тотальной изоляции от общества, привыкшего существовать по законам логики, а не чувств. И этот монстр — своего рода романтик.
Можно вспомнить и 1930-е, когда киностудия Universal создала свой пантеон героев хоррора. Но есть одна проблема: сегодня эти замечательные фильмы производят совсем иной эффект — они и их монстры уже не способны вызвать страх, да и вообще смотрятся кардинально иначе. «Дракула» (1931) Тода Браунинга и «Франкенштейн» (1931) Джеймса Уэйла пугали зрителей не аллюзией на современные проблемы, а искусным гримом — одних образов Белы Лугоши и Бориса Карлоффа было достаточно, чтобы посетители кинотеатров залезали под кресла, выпуская ведерки с попкорном из онемевших рук. Поэтому очевидную безобидность чудовища Франкенштейна тогда практически никто не заметил — жуткий грим перетягивал на себя все внимание. Тогда как сегодня гуманистический посыл картины кажется само собой разумеющимся.
Куда интереснее провести параллель между фильмами Бессона и дель Торо с работами кузницы британских ужастиков — студии Hammer Film, в конце 1950-х снявшей свои, обновленные версии классических хоррор-сюжетов. Сексуальная революция, последствия Второй мировой войны и возросший интерес к мистике — все это наложило свой след на культовых злодеев, превратив Дракулу и чудовище Франкенштейна в героев своего времени.
Если вампир в исполнении Кристофера Ли (фильм «Дракула» 1958 года, реж. Теренс Фишер) провел большую часть оригинального фильма с кровавой, но немой ухмылкой на губах, то Дракулу Бессона невозможно заткнуть: герой Калеба Лэндри Джонса забалтывает зрителей до смерти, постоянно рассуждая о природе бессмертия и вечной любви. В результате образ легендарного кровопийцы скукоживается до влюбленного простака. Дракула от Hammer мечтал не о большой любви и прекрасной девушке, а о вкусе девственной крови на своих клыках — и это ближе к духу текста Брэма Стокера.
Неудивительно, что винтажный хоррор Фишера пугает до сих пор. Надменный, слегка диковатый гигант в черном плаще нагоняет жути полным отсутствием человеческих эмоций. Конечно, Бессон и не планировал выставлять своего Дракулу машиной для убийств. Но, превратив героя Джонса в готичное подобие Эдварда Каллена, режиссер сдался тренду на «любовь к чужим» практически без борьбы.
Франкенштейн против Создателя
В своей статье для New Yorker журналист Манвир Сингх окрестил героя Оскара Айзека в «Франкенштейне» дель Торо самым жутким доктором Франкенштейном в истории экранизаций романа Шелли. Спорить сложно — режиссер явно противопоставил трогательное чудовище в исполнении красавца (хоть и «изуродованного» гримом) Джейкоба Элорди заносчивому ученому с комплексом бога. Другими словами, превратил человека в чудовище, а чудовище — в человека. Высокобюджетное фэнтези Netflix постаралось заскочить в трендовый поджанр, но… опоздало почти на 60 лет.
В 1957 году режиссер Теренс Фишер снял костюмированный хоррор «Проклятие Франкенштейна», сделавший с историей Шелли ровно то же, что и новый фильм дель Торо. Правда, удачнее, смелее и современнее.
Барон Виктор Франкенштейн в исполнении Питера Кушинга — викторианский аналог нигилистического tech bro, одержимого идеей прогресса любой ценой. Макабрический образ барона Франкенштейна становился все противнее с каждым новым сиквелом от студии Hammer Film: в «Мести Франкенштейна» (1958) герой стал серийным убийцей, а в «Франкенштейн должен быть уничтожен» (1969) — насильником.
«Франкенштейн» Мэри Шелли — это история не о необходимости любить или хотя бы понимать «других», а заряженный памфлет о самовлюбленном человеке, замахнувшемся на прерогативу Создателя. Ученый Виктор Франкенштейн играл в романе двойную роль — протагониста и антагониста, а его рукотворное чудовище выступало в сюжете лишь как олицетворенное последствие его действий. Теренс Фишер это прекрасно понимал — режиссер выделил внушительную часть хронометража своего «Франкенштейна» на «экспедицию» в болезненный мозг ученого-провидца, вынося приключения его чудовищного создания за скобки сюжета.
Так в чем же заключается новаторство картины дель Торо? Разве что в беззастенчивой погоне за трендами. Достижения Теренса Фишера давно покрылись пылью, и прогрессивному человечеству понадобился новый автор, способный превратить жуткого монстра в красавца с точеными скулами. В самой попытке придать чудовищам человечности нет ничего зазорного — такова воля времени. А вот выдавать пережеванные идеи за прогрессивное ноу-хау — задумка весьма сомнительная.
К лучшему или к худшему, но мода на милых монстров останется с нами надолго: картина Мэгги Джилленхол «Невеста», вольный ремейк «Невесты Франкенштейна» (1935), посвященной любви двух нелюдей, выйдет в американский прокат уже в марте 2026 года.
