«Я верю в Иисуса Христа, я верю в Гаутаму Будду»: как живут люди, которые исповедуют несколько религий одновременно
Карты Таро поверх Библии. Буддийский алтарь рядом с иконами. Утром — месса в православном храме, вечером — празднование Самайна. Слово «двоеверец» ассоциируется с эпохой крещения Руси, когда обращенные в православие русичи днем причащались в церкви, а ночью шли в языческие капища, не в силах забыть старых богов. Однако и сегодня в больших городах живут люди, которые осознанно исповедуют не одну религию, а две или больше. Кто они, как их правильно называть и с какими проблемами они сталкиваются, разбирался Тео Омский.
«Католик по будням, шиваит по праздникам»
«Главное, чтобы он не подгорел и не растрескался, — говорит 32-летний москвич Евгений, осторожно проводя пальцами по влажной глине, — иначе всё придется переделывать».
Женя лепит лингам — символ индийского бога Шивы. После духовки ставшая сухой глина будет окрашена в традиционные цвета — черный и золотой.
«У меня раньше был такой же лингам, но разбился во время переезда, новый будет стоять вот там», — парень указывает на трюмо, украшенное ожерельем из сушеных плодов рудракши, которые в Индии еще называют «слезами Шивы».
Рядом с ожерельем висят венецианская маска и цветные длинные перья, а напротив, на окне — маленький витраж с изображением святого Михаила. На шкафу — засушенная ветка оливы, привезенная Женей из путешествия по Палестине, а под ней лежит «Житие святого Августина». Когда приходят гости, Женя берет эту книжечку и зачитывает самые интересные места.
Субботу он посвятит созданию лингама, а в воскресенье поедет в центр столицы, в католический храм, на службу. В этом нет никаких противоречий — просто Женя исповедует две религии одновременно. Он католик и шиваит.
Еще он немного гадает на картах Таро и иногда отмечает викканские праздники Колеса года. Таких, как он, называют поликонфессиональными, или полирелигиозными людьми.
«Меня крестили в девять месяцев в православной церкви, но мама не водила меня в храм и никогда особо не говорила о Боге, — рассказывает Евгений, пока глиняный предмет культа прогревается в духовке. — В школе мне повезло с учительницей английского. Она знакомила нас с культурой Британии, много рассказывала о католицизме. Меня очаровали его ритуальная и эстетическая составляющие. В 11-м классе нам читали цикл по мировым религиям, в том числе рассказывали об индуизме. Меня впечатлили широта, простота и яркость традиций этой религии.
Но частью моей жизни католицизм и индуизм стали позже, когда мне было 26. Именно тогда в интернете я познакомился с одним уральским музыкантом и поэтом. Этот человек был католиком, но очень интересовался индуизмом. Он стал моим другом, а потом и духовным наставником. Под влиянием его творчества и разговоров с ним я начал читать Евангелие, труды святого Августина, Фомы Аквинского, а позже он посоветовал мне прочесть индийский эпос „Махабхарата“. Однажды мы встретились, и я начал помогать ему переводить с английского на русский 14-ю главу 13-го тома „Махабхараты“. Это очень красивый текст, он был для меня непривычным и оглушающим, но при этом мелодичным и интуитивно понятным. Он о Кришне, аскезе и Шиве. Мы сели разбирать главу вечером, оторвались от нее только в три часа ночи».
Женя замолкает, смеется и добавляет: «Так что теперь я католик по будням, шиваит по праздникам».
По словам Жени, шиваизм и католицизм для него не противоречат, а дополняют друг друга:
«Христианство при всей красоте, мощи, ценности и значимости не отвечает на все мои вопросы. Оно очень сильно дробит физическое и духовное, порождая понятие греха. Индуизм же вообще не ведает такого понятия. Это единственная религия, которая интегрирует тело и дух воедино. Как-то я вбил в гугл запрос «грех в индуизме», и поисковик вежливо ответил: «Может, вы имели в виду „грех в иудаизме?“ Это забавно».
Женя подчеркивает, что выбрать одно из двух течений он вряд ли сможет:
«Сам по себе шиваизм слишком экстатичен, эмоционален.
В индуизме совсем нет правил. Это хорошо и свободно, но нет и ориентиров, куда развиваться духовно. Я же стараюсь идти путем не бессознательных инсайтов, а осознанности. Христианство — это как раз мощные этические догмы. Оно централизованно. Как организация, как система, Ватикан мне очень нравится.
Мне хочется искать в себе Христа и стараться ему уподобиться, потому что быть как Христос — это большой духовный труд, это развитие. Чтобы быть Шивой (или его частью), почти ничего не нужно делать. Шива — это энергия, которая есть в каждом».
Женя ходит на католическую мессу раз в месяц, где слушает проповеди и молится. Весной, раз в год, он отмечает Махашиваратри — священную ночь Шивы, во время которой не только поет мантры и рассуждает об индийском боге, но и общается с друзьями и братьями по вере.
«Шива считается разрушителем препятствий и иллюзий, — говорит Женя. — Однажды, когда я был дома один, я случайно заперся в комнате и у меня заклинило дверь. Дергал ручку, но безрезультатно, а я худой, выбить дверь мне не под силу — ну, я так думал. Но потом что-то на меня нашло, и я с криком „Во имя Господа нашего Шивы!“ дернул ручку изо всех сил. И знаешь что? Дверь открылась!»
Они были всегда
Такие люди, как Женя, есть по всему миру, однако точное их число назвать сложно. Исследовательница современных религий Ю. Н. Киселева в статье Homo multireligiosus заметила, что феномен множественной религиозной идентичности практически не изучен ни в России, ни за рубежом, хотя подобные тенденции были отмечены отдельными авторами уже в 1990-х.
По мнению Кэтрин Корнилл, профессора сравнительного богословия Бостонского колледжа и автора статьи «Двойная религиозная принадлежность: аспекты и вопросы», поликонфессиональность становится одной из интегральных характеристик религиозной культуры современного мира.
«Появляется всё больше людей, идентифицирующих себя, например, одновременно как буддиста и христианина или иудея и буддиста. Сегодня уже не вызывают удивления иудеи, признающие спасительную жертву Христа. Люди, обозначающие себя как христиане, вовлеченные в суфийские религиозные традиции. Индуисты, считающие себя частично христианами, и т. д.».
В 1994 году американский поэт и писатель Роджер Каменец опубликовал книгу «Еврей на лотосе», которая стала бестселлером в Соединенных Штатах. Автор ввел термин Jewish Buddhist, сокращенно Jubu, или Buju, для обозначения иудея, который осуществляет буддийские практики или же считает себя в равной степени иудеем и буддистом. По мнению автора, «христиан и иудеев, заявляющих о своей причастности к буддизму, можно считать распространенной комбинацией полирелигиозности в Западной Европе и США».
Религиовед Кирилл Праведов комментирует: говорить о том, что поликонфессионалы массово появились только к концу XX века, неверно. Этот феномен существовал на протяжении всей человеческой истории.
«Двоеверие встречается очень часто и в христианстве, и в других религиях. В монотеизме это связано с его распространением среди народов, уже имевших свою религиозную картину мира. Христианство не смогло полностью вытеснить ее. Отсюда празднование Ивана Купалы, Масленицы, Самайна и иных языческих торжеств наряду с христианскими, вера в домовых, фейри, кобольдов и других представителей язычества. Троеверие — более редкое явление. Обычно оно встречается у потомков нескольких народов. Здесь, как правило, сочетаются православие и рудименты язычества».
Есть целая традиция иудео-мусульманства в Турции. Ее представители называются дёнме, что с турецкого переводится как «обращенные», или «отступники».
Это течение возникло в 1683 году в городе Салоники. Основал его каббалист Саббатай Цви, который провозгласил себя мессией. Он и его ученики приняли ислам — по одной из версий, их заставили это сделать местные власти. По другой версии, они обратились к мусульманству добровольно, в поисках истины. Внешне они соблюдали предписания Корана, но при этом считали себя иудеями. Ученики Саббатая Цви верили в божественность своего учителя и отмечали его день рождения как религиозный праздник, отвергали ряд заповедей Торы. У них также был оргиастический праздник Хаг Ха-Кевес, где члены секты обменивались женами.
В 1923 году жители Салоник приравняли дёнме к туркам и депортировали их. Представители течения отправились в Турцию и осели в Стамбуле и Измире. По словам Кирилла Праведова, информации о дёнме всегда было крайне мало: во многом из-за негативного отношения к ним как иудеев, так и мусульман они предпочитают не говорить о своей вере.
Журналист, исследователь еврейской культуры Захар Гельман в статье «Дёнме — последователи лжемессии» вводит термин «дёнмефобии» и замечает, что представители турецкой общественности периодически обвиняют дёнме во «всех трагических событиях в истории Турции за последние 150 лет».
Иудео-христианские концепции достигли расцвета в XV веке в Испании. Русский философ Л. А. Тихомиров в книге «Религиозно-философские основы истории» пишет, что изначально это было связано с гонениями на евреев: многие из них притворно принимали католичество и втайне исповедовали иудаизм. Одним из таких крещеных евреев (маранов) был Иосиф Наси, политик и правитель острова Наксос, который добился высокого положения при турецком дворе. С конца XVIII века иудео-христианские группы позволяли евреям влиться в европейское общество, сохраняя этнорелигиозную самобытность.
Известна поликонфессиональность в Китае, жители которого могут одновременно исповедовать буддизм, конфуцианство и даосизм, а также в Японии, где много буддистов-синтоистов, которые, например, справляют свадьбы по синтоистскому обряду, а похороны — по буддистскому.
В России у коренных народов тундры шаманизм и язычество соседствуют с христианством. Писатель из Салехарда Всеволод Липатов упоминает в книге «Ночной директор» о том, что коренные народы Ямала, приняв православие, по неизвестным причинам стали особо почитать Николая Чудотворца.
Читайте также
Кыргызский шаманизм: кому молиться на муравейнике и зачем современные антропологи изучают духов
Они поклоняются его иконам так же, как до этого поклонялись духам природы, — принося дары в виде пушнины и дичи. Племена остяков называют святого Николая Торым Никола, самоеды — Нум Никола, вогулы — Нум-Торым Никола. Всё это переводится как «Русский Бог»: первые православные исследователи тундры не сразу смогли объяснить аборигенам разницу между Богом и святым.
Липатов пишет, что легенды о Николае как о страннике, который путешествует по тундре и спасает детей и путников, живы среди коренных народов до сих пор.
Но что движет человеком, который выбирает для себя религию, никак не связанную с его культурой?
«Это связано с массовой секуляризацией общества в ХХ веке, — говорит Кирилл, — поход в церковь для многих европейцев, американцев и канадцев стал обязательной формальностью.
Примерно с конца 1940-х выросло поколение, разочаровавшееся и в католицизме, и в протестантских течениях, но занимавшееся поиском своего духовного пути. Большую роль здесь сыграли сексуальная революция и движение хиппи.
Люди стали знакомиться с восточными религиозными традициями, вновь открыли для себя концепции розенкрейцеров и немецких классических философов. В это время возник нью-эйдж как попытка переосмысления картины мира в кардинально изменившихся реалиях. В 1990-е новые веяния пришли и в Россию.
Не нужно путать такие понятия, как поликонфессиональность (полирелигиозность) и религиозный синкретизм. Поликонфессиональность — религиоведческий феномен, который состоит в одновременном исповедании одним человеком нескольких религий, которые не смешиваются и существуют параллельно в сознании верующего. Синкретизм — это соединение элементов разных культов в одну религию, подчас — довольно необычную».
«Не только мне мало одной религии»
Аглае чуть за тридцать, она живет в крупном сибирском городе и называет себя синкреотиком. О своей религиозности говорит так:
«Проще сказать, каких верований я не придерживаюсь. Почти все религии перекликаются между собой. Если речь идет, конечно, о древних учениях, а не о сомнительных сектах. Даже в языческих архаичных верованиях можно найти ряд ценных идей и мыслей, хотя, казалось бы, что там искать».
Синкреотиком Аглая стала в детстве, в 10 лет. Она вспоминает: шел самый разгар 1990-х и, помимо кризиса государственного, был еще и кризис идейный. До СССР Россия была православной, у людей была вера.
При СССР веры не стало, но была идеология. Но в 1990-е годы не стало Союза — и люди остались без какого-то великого ориентира, без ответа на вопрос «Зачем всё это».
«Многие стали искать ответ самостоятельно. Моя семья была в их числе», — говорит Аглая.
Расплодившиеся в то время секты не вызывали никакого доверия ни у семьи девушки, ни у нее самой, а вот томик «Истории религий» был ей как минимум интересен. Он помог Аглае составить личное мнение по вопросу религиозности, причем в довольно нежном возрасте.
«Возможно, еще сказалось то, что я росла в творческой среде, а люди-творцы воспринимают мир по-особому. Мы чувствуем, что за нами стоит нечто больше нас самих, точно так же, как мы стоим за тем, что создаем.
Творческие люди всегда сталкиваются с вопросом „Есть ли Бог?“. Даже самый убежденный атеист непременно упирается в него. Он может сколько угодно доказывать вам, что Бога нет, однако обратите внимание: он этим вопросом задавался и размышлял, в отличие от тысяч других, которым всё равно».
В ходе беседы Аглая сознается, что ближе всего ей всё-таки буддизм:
«Буддизм — такая чудесная философия, которая уравновешивает все другие. Вообще всё уравновешивает. Учение Будды Гаутамы стоило бы изучить каждому человеку. Мир стал бы намного светлее.
Моя вера выражается в моей философии, подходе к жизни и принципах, которым я следую. Один из этих принципов, кстати, — никому свою веру не навязывать и ничью точку зрения не оспаривать. Я свой путь выбрала сама, я спокойно принимаю выбор других людей. Так и должно быть в мире — собственные пути и осознанный к ним подход. Печально смотреть на ортодоксов, которые что-то кому-то навязывают: хуже антирекламы для любого течения не придумаешь.
В моем доме нет предметов культа. Даже крестик я в какой-то момент сняла — очень тяжело стало носить его. В этом плане я согласна с мусульманами, призывающими не делать никаких изображений Аллаха и Пророка. Буддизм тоже призывает ни к чему не цепляться, в том числе к материальным вещам. Время от времени покупаю только церковные свечи, но они надолго не задерживаются.
Обряды? Они появляются в моей жизни, когда в них возникает потребность.
Вот молитва и медитация — это равно хорошо: дисциплинирует, помогает освободить разум, настроиться на нужную волну. И быть честным перед самим собой, что немаловажно.
Я много говорю о своих религиозных взглядах с семьей. Мать и сестра понимают меня, хоть и каждая по-своему. Друзей, со мной согласных, у меня достаточно. Мы не просто поддерживаем друг друга: общение дает нам свежий взгляд на многие вопросы. Не только мне мало одной религии. Да и вообще, мне кажется, человечество наконец начало перерастать эпоху религиозных дрязг, подходить к вере более осознанно, раз уж такие люди, как мы, появились. Хочется верить, что это так».
«Бога нет, и это чувствуется»
Не всем синкреотикам и поликонфессионалам удается найти понимание семьи. Полина из Санкт-Петербурга — викканка, но выросла в христианской семье, где плохо воспринимают другие религии:
«Я познакомилась с виккой в 28 лет. До этого интересовалась индуизмом и буддизмом.
Мне очень нравится, что женщина в этих религиях не принижается и не стоит на втором месте. Бог и Богиня равны у виккан. У Богини три ипостаси: девушка, мать, старуха, и все они уважаемы наравне с Богом. Мне нравится культ природы. Сама идея викки направлена на саморазвитие человека, а не на терпение невзгод со смирением ради счастливого посмертия.
В буддийских храмах мне нравится то, что женщинам не нужно закрывать голову, наоборот, у всех верующих лик должен быть открыт и виден богу. Все пожертвования за свечи, молебен — добровольны. В индийском храме даже бесплатно кормили во время праздников. В той же христианской церкви, куда ходит моя семья, даже отпевать и попросить помолиться нельзя бесплатно, а еще чувствуется явный патриархат и принижение роли женщины, закрепощение ее образа. Это мне не по душе».
Когда-то Полина любила православную Пасху, с радостью освящала куличи и красила яйца.
«Но как только тетя, с которой мы это делали, умерла, праздник тоже умер для меня, — с горечью говорит девушка. — Сейчас я помогаю с этим матери. Но внутри у меня очень много раздражения. На мой взгляд, в наших храмах уже почти ничего не осталось от Бога. С батюшкой я общалась один раз, он даже не выслушал меня, сказал, что мне просто нужно слушаться старших. По-моему, он просто говорил заветами, не слыша своих прихожан».
Как викканка, Полина старается укреплять связь с Богом и Богиней посредством медитаций и молитв, отмечает праздники Колеса года, читает книги о традициях.
На Йоль она любит жечь свечи у окна, украшать дом еловыми ветками и мандаринами. Гуляя в парках и лесах, она оставляет небольшие дары и подношения духам природы. Алтаря или изображений Бога и Богини у Полины нет, но есть банки с сушеными травами, свечи в окружении неограненных камней и ящик, где всё это хранится.
«Немного напоминает сундучок ведьмы, — улыбается Полина. И грустнеет, когда разговор заходит о семье: — Я не могу отказаться от посещения христианской церкви из-за родных. Говорить с ними бесполезно. Один раз пробовала пообщаться с мамой о разнице между буддийским храмом и христианским. Меня сочли шизофреничкой и запретили ходить в буддийский „притон“.
Викканство я с мамой в принципе не обсуждаю и не хочу. Это только мое, личное и важное, и я не хотела бы, чтобы это поливали грязью, а она может.
Нет, нет, я не против христианства! В детстве я читала Библию, часто молилась, обращалась к Всевышнему и делилась с ним довольно многим.
Просто мне кажется, что в официальной церкви уже давно нет Бога и это чувствуется. Мир изменился, люди живут иначе, чем в прошлом веке, им нужно изменение религии.
Консервативная церковь топчется по человеческим ценностям, как стадо слонопотамов, и ее невозможно поддерживать. Поэтому люди ищут для себя другие варианты веры. Как я».
Ситуация, когда родители не принимают детей, выбравших другую веру, встречается часто.
«Я вижу в этом не только сложность с принятием иных религиозных взглядов, — говорит психолог Анастасия Кузнецова, — а в целом с принятием Иного. Люди старшего поколения пытаются сделать так, чтобы дети были „как они“. Тут вопрос про родительское желание видеть в детях собственное продолжение, про желание окружить себя „своими, похожими на меня“, потому что это воспринимается безопасным, а иное, незнакомое ощущается угрожающим. Что с этим делать? Нет универсального ответа. Каждый случай такого неприятия уникален, и это самое сложное».
«Карты кладу на Библию»
Общество редко идентифицирует магию и оккультизм как самостоятельные религиозные течения, однако сами адепты утверждают, что гадание на Таро — это не просто развлечение. Это полноценная вера или ее значимый элемент.
Марина из Нижневартовска гадает на картах, рунах и оракуле и называет это весомой частью своей религиозности. Что, впрочем, не мешает ей исповедовать католицизм.
«Я крещена в православие, но в 19 лет сама сделала переход, — говорит Марина. — Рациональную причину назвать не могу. У меня очень набожная бабушка, и с ее подачи для меня существование Бога никогда не было вопросом. Но в православных церквях мне всегда было как-то не по себе, а служители почему-то даже вызывали опасение. После окончания школы я попала в католический храм. И вот тут передо мной словно открылось окно, я наконец вдохнула полной грудью, здесь я действительно почувствовала себя на своем месте. Спустя полгода меня приняли в католики. Кстати, я не встречала ни одного католика, который бы выказывал к приверженцам другой веры или неверия какой-либо негатив. Это приятно.
Что касается гадания, им я увлеклась намного раньше, еще в школе. Правда, тогда это было игрой. Мы с подружками гадали друг другу на обычной игральной колоде или детских пасьянсах. Потом, уже в старшей школе, я узнала о колодах Таро. Самую первую увидела у подруги дома, где эта колода почему-то использовалась как игральная. Почти год я читала о гадании на картах, потом купила себе первую личную колоду.
В 24 года я увидела, как гадают на старшем футарке скандинавских рун, и меня настолько восхитила эта эстетика, что спустя время я обзавелась личным набором. Сделала сама: рисовала руны лаком на стеклянных камушках.
Надо признать, я немного смухлевала при создании рун: перед использованием вымочила их в святой воде. Что-то подсказало мне, что именно так стоит сделать, хотя руны и христианство, мягко говоря, не связаны.
Сейчас я гадаю на картах Таро, оракуле и рунах, совсем недавно увлеклась астрологией».
Тарологом, гадалкой или рунистом Марина себя называть не спешит: говорит, что еще не достигла нужного уровня, и называет себя любителем. Добавляет, что для нее католичество и гадания всё же неравноценны:
«Я справляю все крупные католические праздники, например Рождество, Пасху. Так же как стараюсь не пропустить особые дни для гадания, такие как Ночь Всех Святых, 13-е число, если оно выпадает на пятницу. Обязательно гадаю с четверга на пятницу, так как эта ночь считается вещей. Но если католический праздник выпадет на четверг, от гадания я откажусь. Я всегда делаю выбор в пользу католической веры».
На вопрос, почему же тогда Марина считает себя синкреотиком, она отвечает:
«Беря в руки гадальную колоду или скандинавские руны, вопрос я задаю своему Богу, потому что ответ знает только Он. Это занятие не без греха, но никогда в своей практике, даже переходя от гадания к легкому колдовству, я не обращалась ни к кому другому.
Ни к демонам, ни к чертям, ни к другим богам. Так что для себя главную христианскую заповедь „да не будет у тебя иных богов, кроме Меня“ я соблюдаю честно».
Из предметов веры в доме Марины только Библия, маленькая икона на подвеске, подаренная бабушкой, и церковные свечи, которые, кстати, используются и для магии в том числе. Из инструментов гадания — колоды Таро и оракул, гадальные руны и тяжелый кулон.
«Все предметы важны, — замечает Марина. — Кстати, лежат они рядом, на одном столе, а карты кладу непосредственно на Библию».
«Есть один огонь: то огонь небесный»
Герои нашей статьи называют себя синкреотиками, многоверцами и поликонфессионалами, они исповедуют и сочетают разные религии. Но есть между ними кое-что общее — кроме того, что все они откликнулись на посты в социальных сетях о будущей статье про полирелигиозность и захотели рассказать о себе.
Это глубокое личное понимание Бога как единой творящей энергии, которая может проявлять себя по-разному и скрываться за различными именами. Религия для поликонфессиональных людей — всего лишь инструмент, который выбирается в зависимости от того, насколько он удобен для разговора с высшими силами.
«Бог — он больше одной религии, — говорит Аглая. — Больше, чем все религии разом. Кому и как удобно понимать его — каждый выбирает сам, для этого и существует множество религиозных течений».
Тот, кто смотрит шире одной религии, не только часто оказывается более свободен внутри, он еще и избавляется от осуждения других за то, что они чем-то от него отличаются. А осуждение и злоба во всех религиях не приветствуются.
«Для меня оккультные практики — это определенное орудие, с помощью которого я обращаюсь к своей основной религии, — соглашается Марина. — Можно сказать в молитве „Боже, дай мне знак“, а можно задать прямой вопрос и с помощью карт или рун получить конкретный ответ. Я боготворю своего Бога (прошу прощения за тавтологию), и, возможно, именно это позволяет мне спокойно относиться к оккультизму и своей тяге к нему. Потому что сколько бы богов ни было в других религиях, сколько бы ни было на свете великих учителей и духовных практик, мой Бог для меня всегда будет выше их всех. В конце концов, кто сказал, что не он их создал?»