«После сказки. Сопротивление очарованию»: интервью с кураторами выставки Сергеем Гуськовым и Славой Нестеровым

Что подтолкнуло вас к созданию проекта?

Сергей Гуськов: Не поводом, но далекой предпосылкой стало обилие проектов, художественных и кураторских, которые, как грибы после дождя, начали появляться на самых разных площадках — в диапазоне от больших биеннале и институций музейного уровня до частных галерей и так называемых самоорганизаций. Они были посвящены эзотерике, астрологии, Таро, НЛО, мифам и так далее. И даже если напрямую не шло речи о чем-то невероятном (спасибо за этот удачный термин Алексею Конакову), все равно фабула этих работ строилась исходя из крайнего иррационализма и туманных озарений — грубо говоря, мы тут пошаманили, держите, распишитесь, таков теперь распространенный подход.

Первые ростки этого процесса появились в середине прошлого десятилетия, но уже в 2020-х годах он стремительно усилился и ускорился. Можно смело утверждать, что сейчас подавляющее большинство художников так или иначе апеллирует к мифам и включает сверхъестественный элемент в свою практику. Мистический подход необязательно характеризует непосредственное упоминание тантры или эгрегоров — достаточно просто некритически смотреть на вещи. А логика соцсетей и вообще устройства современного социума этому способствует.

Слава Нестеров: Сейчас очень много выставок, которые паразитируют на теме мистического и сказочного. У них отсутствует даже минимальная исследовательская диспозиция. Это мейнстримные проекты. Знаете, есть такое выражение «в воздухе пахнет весной» — а в настоящее время пахнет необходимостью притягивать витающие идеи, абсолютно не осмысляя смысл происходящего. Сергей написал несколько критических статей относительно положения дел в современном российском искусстве, связанного с этим поветрием.

СГ: Да, поводом стало то, что крупные и очень разные проекты, открывавшиеся в последнее время — например, «Новая новая эра» в ГЭС-2 или «Темная Оттепель» в Центре Вознесенского, — принципиально не ставили вопрос не то что даже о критическом, а хотя бы минимально сознательном подходе к сверхъестественному. Кураторы не просто принимали происходящее заколдовывание мира как данность, но с радостью включались во всю эту катавасию.

СН: А поскольку наш коллектив — союз критика и художника, мы решили: раз критикуешь, предлагай альтернативу! Наша выставка — предложение и вызов авторам поразмышлять об искусстве и мире без мистики (или хотя бы такого состояния, где она редуцирована до минимума). Совсем от идеи необъяснимого не уйти, что мы прекрасно понимаем. Однако не пытаясь сухо рационализировать мир, мы решили выбраться из болота поп-эзотерики.

С чем вообще связано возрождение интереса к мистике?

СН: Все до банальности просто. С развитием технологий и усложнением сетевых информационных систем мы перестаем понимать, как они работают, и не можем определить, где правда, а где фейк. Фактчекинг занимает слишком много времени и оказывается фарсом. Проще сделать выбор на основе расклада карт, чем теории игр, так как задействовано слишком много данных — провести корреляционный анализ оказывается невозможным.

СГ: Книжная культура закончилась — мы живем в мире который, с одной стороны, устный, а с другой — визуальный. В нашем сетевом общении нет устоявшейся структурной основы, это плавающая, вечно мутирующая речь, поток слов, который ничего не порождает, а просто растекается во все стороны. Плюс мы легче воспринимаем слова, если они внутри картинки, в том же меме. Сложная мозаика образов стала основой мировосприятия. Мы словно как те неграмотные крестьяне, которые пришли в собор и смотрят на росписи на стенах, а небольшая каста знающих людей объясняет им, как все это понимать, но не позволяет читать книгу, лежащую в основе изображений.

В принципе, это можно назвать возвращением к архаичным формам существования. Такие эпохи уже несколько раз на протяжении человеческой истории наступали у разных народов (и надолго). Не стал бы говорить, что это упадок или катастрофа — это просто иная цивилизационная форма. Но тех, кто помнит вчерашний день, это пугает. Вот например, я родился в ХХ веке, вырос на книжной культуре, мне понятно, что такое критическая дистанция по отношению к любым типам слепой веры. Да, последняя порой прорывалась в прошлом столетии в тех или иных формах, будь то радикальные политические движения или буржуазная «светская религиозность», но большинству людей в те тяжелые периоды было понятно: что-то происходит не так, это ненормально, подождем и оно закончится. Но теперь мир изменился надолго.

Ваша выставка посвящена рефлексии о сверхъестественном. Переживаете ли вы мистический опыт в своей жизни?

СН: Лично я считаю, что дарование власти мистическому, ровно как и абсолютно логическому, не имеет смысла. В первом случае ты дурачок, верящий в набор случайностей, во втором — жизнь максимально скучна и как будто понятна, но это не так. Взять хотя бы такое понятие, как любовь. Это дихотомия: в ней присутствует рациональное и духовное. Второе оказывается не частью созерцающего ума, но высшей степенью духовной высоты. Хочется не покидать стан логики, но при этом не уронить себя в эзотерический хаос.

Расскажите о нескольких художниках проекта. С какими медиумами они работают?

СН: Забавно, слово «медиум» в нашем случае звучит двусмысленно. Изначально медиум — это нечто срединное, то, что связывает одно с другим, техника или инструмент, с которым работает художник. И в то же время медиум — это кто-то из «Битвы экстрасенсов». Поэтому я бы хотел ответить шуткой: наши художники работают с Шепсом, Чреватым и прочими.

Но на самом деле это не самый важный вопрос. Medium is the message, как говорил Маршалл Маклюэн. В зависимости от задачи, художники выбирают и метод. Каждый из участников выставки индивидуален как в методе, так и в авторском почерке. Не могу выделить кого-то определенного, все художники сочетают и дух, и мысль. Это то, что необходимо для хорошего произведения.

Есть ли у вас любимые работы в рамках проекта?

СН: Мы рассматриваем проект не как набор отдельных художников, а как полноценное высказывание, которое делится на главы, как в книге. Такими главами в нелинейной последовательности становятся работы художников.

Как сверхъестественное встроено в цифровую эстетику?

СН: На самом деле очень плотно. Есть мнение, что мир оцифрован на 99 процентов. Мы имеем дело с большими данными, помыслить которые не в состоянии, особенно все их взаимосвязи и взаимодействия. Эта Big Data и ее функционирование становятся новой мистикой.

СГ: К примеру, кураторы «Новой новой эры» Андрей Паршиков и Карен Саркисов написали к своей выставке целый манифест, который как раз начинается с рассказа — в восторженном ключе — о цифровизации мистики и в частности гадательных практик. Естественно, нечему удивляться: все вокруг превращается в сетевые сервисы. И тут бы включить критику происходящего, но кураторы и художники просто с этим соглашаются.

Вы много пишете о магическом мышлении. Вы опираетесь на конкретную философскую традицию или концептуализируете самостоятельно?

СГ: Понятно, что у понятия «магическое мышление» длинный теоретический шлейф. Но мы, действительно, скорее исходили из наших собственных наблюдений и размышлений. Люди смотрят истории в каком-нибудь приложении — не нужно даже нейросетевого вмешательства, чтобы они уверовали в те утверждения, которые там вирусно распространяются. Просто отключается индивидуальное сознание: все побежали и я побежал.

Связи между явлениями не продумываются, а принимаются как данность. Причем сегодня так, а завтра иначе — и никто уже не помнит, как было вчера. Мир становится одной большой загадкой, где чем темнее изъясняешься, тем лучше.

Как вы относитесь к мистификации в искусстве?

СН: Надо делать это с умом.

СГ: Не так давно все были без ума от парафикции, а теперь она поднадоела. Возможно потому что вся наша жизнь стала одной большой мистификацией.

Вы также пишете, что понимать мир через мистику «снова» нормально. А когда было ненормально?

СГ: Тут вопрос в интенсивности процессов. Для Нового времени подобные провалы в архаику, как я уже сказал ранее, были эксцессами, хоть и значимыми, но все же преходящими. Теперь же это не экстраординарное нарушение привычных форм жизни, не катастрофа, которую можно пережить, перетерпеть — это новая нормальность, и она с нами надолго, примерно как в Средние века.

СН: И еще наверное не стоит путать мистификацию и пропаганду и то, что дошло до нас через постисторию. Однажды мир решил сам себя рационализировать через науку. Но не надо забывать, что существует множество вопросов, которые наука не решила: эксперимент с двумя щелями, границы макромира, квантовые случайности Николя Жизана и так далее.

Это как попытка с опытной позиции понять божественность. В понимании божественного начала всегда присутствует не только вера, но и желание дойти до пределов мира. И мы всегда столкнемся с асимптотой — вечным приближением к началу начал, но никогда не сможем коснуться первооснов. Это выглядит как невероятно закрытый компьютерный код, взломать который никому не под силу.

Какие новейшие главенствующие мифы вы бы выделили?

СН: Если переиначить древнюю мудрость — ничто не ново под луной.

С помощью какой сказки вы бы описали нынешнюю реальность?

СН: Знаете ли, сказка про Курочку Рябу. Мало кто понимает ее смысл. Это эсхатологический кошмар, который, однако, доселе ни разу не наступил. Даже в сказке все закончилось относительно хорошо. Помимо того, что золотое яичко, разбившись, привело к концу света, курочка снесла простое, которое продолжило ход жизни.