Провал как победа: почему истории оглушительных поражений так часто кажутся нам счастливыми
На отечественные стриминги пробрался «Грабитель с крыши» Дерека Сиенфрэнса с Ченнингом Татумом в главной роли — драмеди о неразрешимом конфликте преступника и хорошего человека в одном лице. По этому случаю Антон Фомочкин рассуждает (со спойлерами!) об этом и о некоторых других фильмах, где сокрушительные поражения кажутся нам хеппи-эндами.
Сладкий и горький
Более 100 лет назад в кино были две крайности — американский хеппи-энд и «русский финал». В первом случае все оказывалось очень, даже идеалистически хорошо. Во втором — беспробудно плохо: герои тонули, стрелялись, страдали, и ладно, если в одиночку, а не дружной понурой толпой. «Русские финалы» были узнаваемы за рубежом и культивировались на родине: доходило до того, что к импортным фильмам наши дореволюционные кинематографисты доснимали трагические концовки взамен хеппи-эндов.
На деле же зачастую наступает что-то промежуточное, серединка на половинку. Это пограничье с годами и стало зоной отчуждения кино, сначала авторского, затем в некоторых случаях и массового. Традиционный, плюшевый хеппи-энд со временем отошел на второй план и в Голливуде, но с оговорками. Если сюжет опирается на реальную историю, а действительность не сулит ничего хорошего, нужно расставить акценты так, чтобы мы приняли несчастье за благо. Подобные концовки так и хочется назвать bittersweet (англ. «горько-сладкий»). Высшим пилотажем режиссуры/драматургии в таком случае является достижение эффекта, когда аудитория принимает поражение, а иногда даже катастрофический провал как что-то оптимистическое, светлое и правильное.
Совсем пропащие
Вспомним «Волка с Уолл-стрит» (2014) Мартина Скорсезе, в котором заправский плут Джордан Белфорт (Леонардо ДиКаприо) сколотил состояние на мошенничестве. Когда играешь по-крупному, ведя при этом непотребный образ жизни, кара неизбежна. Остается только набивать мысленный офшорный матрас валютой основательнее, чтобы хватило на оставшуюся жизнь. Вот и Белфорта в конце концов посадили, хоть и на «символический» срок. Но что же мы видим в финале этого трехчасового расточительного буйства? Джордан, спустя рукава, учит основам лохотрона восторженную паству. «Продай мне ручку», твердит он, обращаясь к каждому из своих учеников. Адепты немеют и, робея, выплевывают неуверенные рекламные слоганы.
То, что де-факто является поражением, у Скорсезе невольно воспринимается маленьким триумфом. Да, спалился. Да, сдался. Еще и близкие предали, заявившись к тебе с фэбээровским микрофоном на груди. Но 30 с лишним месяцев заключения при вводных великого комбинатора — юридическое чудо. Да и жилка дельца пульсирует, а значит, не пропадет.
Но как же так получается? Абсолютно пропащие, но обаятельные чертяки вызывают у нас живое сочувствие, и мы понимаем их относительное поражение как ценный моральный урок. Насколько этот урок действительно поучителен — другой вопрос. Сродни возможности уйти хоть с какими-то деньгами при худшем карточном раскладе в истории — желания играть такие прецеденты не убавляют, скорее наоборот.
Хороший, плохой, мученик
А вот в случае совестливых (анти)героев, этаких преступников от сохи, даже самый горестный финал почему-то вызывает щемяще-светлые чувства. Корни стоит искать в вековом грунте контекста. Например, в христианской традиции мученичества, а то и глубже — в ритуальных жертвоприношениях. Так, решившийся на неправедный поступок хороший/плохой и совершенно не злой герой, непременно для нашего успокоения обязан принести жертву — и только тогда зритель его коллективно простит, как на детской елке, когда Дед Мороз просил за нашкодившую Бабу-ягу.
Достаточно вспомнить «Схватку» (1995) Майкла Манна, настольный фильм каждого второго мальчишки-миллениала. Помимо токсично-маскулинной дуэли героев Де Ниро и Пачино, грабителя и следака, в фильме есть лирическая линия неофита, персонажа достаточно молодого, чтобы иметь право на надежду. Криса Шихерлиса (Вэл Килмер) карающая длань правосудия обойдет по касательной, будто тот отмахнулся от пощечины. Но какой ценой!
После полуудавшегося налета на банк оставшиеся целехонькими подельники расходятся, поджав хвосты. В отличие от своего наставника (Де Ниро), Шихерлису удается унести ноги, но путем мелодрамы высшей пробы. Его супруга (Эшли Джадд) ради спокойной жизни сына соглашается сотрудничать с полицией. Их квартира полнится копами, телефон на прослушке, организована засада. Счастливый Крис — здесь нужно отметить детское, невинное выражение лица Килмера при виде возлюбленной — замечает ее, вышедшую на балкон. Следует немой знак. Крис, пуская полную невыносимой, обжигающей скорби слезу, разворачивается и уезжает. Казалось бы, абсолютное любовное горе, вынужденная разлука едва ли не навсегда (ведь если герой еще раз сунется к семье, то попадется). Но в сравнении с коллегами-налетчиками Шихерлис, на радость зрителя, пытающегося подавить сентиментальный комок в горле, еще легко отделался, расплатившись лишь личной жизнью.
Но наш герой не сдается
Один из каверов «Схватки», уже в опереточной аранжировке, сделал Дерек Сиенфрэнс. Причем дважды. Сначала в криминальной мелодраме «Место под соснами» (2012), где за добросердечным преступником, делающим все ради семьи, в исполнении Райана Гослинга гонялся — и получил за это кармическую «ответочку» годы спустя — вполне себе честный коп с лицом Брэдли Купера. Новый же фильм Сиенфрэнса, «Грабитель с крыши» (2025), — образцовый пример bittersweet-концовки. Если вы еще не видели фильм, то дальнейшее читайте с осторожностью: будут спойлеры.
Офицер запаса Джеффри Манчестер (Ченнинг Татум) — экс-десантник, не нашедший себе призвания на гражданке лучше, чем обносить Макдоналдсы, забираясь в них через дыры в кровле. Человек он хороший — например, запирая персонал в холодильных камерах, всегда следит, чтобы бедолаги были одеты тепло. Когда же грабителю вменяют 40-летний тюремный срок, Манчестер не сдается и сбегает из неволи, забираясь в магазин детских игрушек.
Последующий праздник непослушания, состоящий из неуемного поедания M&M’s и покатушек на кроссах с колесиками меж торговых рядов, стремительно превращается в экзистенциальный хоррор. Вплоть до того, что изможденный цветастой неволей Манчестер начинает колошматить бейсбольной битой игрушечных маппетов. От тоски героя спасает поход в местную церковь (тепло, сытно, досуг), где он и сближается с сердобольной сотрудницей все того же магазина игрушек (Кирстен Данст).
Кажется, что это ромком про поживших одиночеств пополам с авантюрной фантазией на тему «остаться в торговом центре после закрытия». Но достаточно одного отчаянного взгляда артиста Татума, чтобы понять: его Манчестер провалится в бездну с той же легкостью, как обычно ныряет в продырявленные крыши.
Сиенфрэнс ставит своего героя в ту же ситуацию, что и Манн своего Шихерлиса. Разница в том, что «Грабитель» — реальная история. И для очищающего искупления, присущего только таким совестливым парням, как Джеффри, он должен попасться. Обойдется без немых знаков, но не без слез. Вернуться за решетку — наказание, которое Манчестер осознанно выбирает. Безусловное поражение для героя, чьи прятки мы наблюдали два экранных часа. Победа для персонажа, который, следуя самой банальной максиме, не мог иначе. Такие противоречия и позволяют чистому жанру быть сложнее, а нам, зрителям, становиться чуточку лучше.
