Читайте также
Коронавирус и общество. Как россияне реагируют на эпидемию
Воображаемые сообщества и реальные последствия: как карантин влияет на отношения между населением и государством
Пока самоизоляция была рекомендательной мерой, а ограничения ясными и прозрачными, решения властей поддерживали очень многие. Однако постоянно меняющиеся правила подрывают доверие граждан к мерам по борьбе с коронавирусом. «Нож» вместе с Центром новой философии и Synopsis Group продолжает исследовать отношение россиян к пандемии SARS-CoV-2.
Простой моральный выбор?
В первых числах апреля — когда начался локдаун — мы наблюдали уникальную картину: необыкновенное единство населения и государства. Уровень поддержки предлагаемых мер по противодействию эпидемии был запредельным — 93%. Угроза казалась слишком серьезной, а страх заболеть отодвигал на второй план перспективу утраты экономического благополучия и привычного объема гражданских прав и свобод.
К самоизоляции ни при каких условиях не были готовы только 7% опрошенных. А почти ⅔ воспринимали ее как оправданную меру защиты личной безопасности.
Половина опрошенных была уверена, что меры, принимаемые государством для борьбы с эпидемией, адекватны, а ⅓ считала их даже недостаточными в текущей ситуации. Всего 10% утверждали, что они чрезмерны.
Почему, независимо от возраста, места проживания, уровня дохода или политических установок, мы были готовы так легко согласиться с изменением привычного образа жизни и запереться в квартирах?
Выйти из дома означало не только рискнуть собственным здоровьем, но и подвергнуть риску окружающих. Нарушители, по логике респондентов, не просто игнорировали очередной запрет властей — они совершали преступление против общего блага.
Вижу и слышу, как кто-то из друзей ездит на работу, ездит на общественном транспорте. Нарушения вызывают грусть и печаль. Делаю для себя выводы об умственных способностях этих товарищей. (М, 36-45, город более 250 тыс. чел.)
Выбор между личной свободой и безопасностью других носит не административный, не экономический и даже не политический характер. Оппозиция «свобода против безопасности» получила моральную окраску. Тот, кто нарушает карантин, совершает «преступление» перед другими.
Безусловно, я выберу меньшее из двух зол. Безопасность и возможность нации выйти из пандемии с минимальными потерями важнее, нежели свободы условной личности. (Ж, 65+, город до 250 тыс. чел.)
Считаю, что такие меры оправданы, и мы видим на примере Китая, безопасность важнее всего, чем возможность выбора и свободы, тут дело касается не только личностного выбора, но и других людей, которые нас окружают. (Ж, 36-45, город до 250 тыс. чел.)
По мнению респондентов, нарушитель ставит под угрозу физический и моральный порядок, обеспечивающий единство сообщества. Он вызывает не просто непонимание или несогласие, но осуждение, гнев, ярость, неприятие (невозможность поставить себя на его место), желание наказать — «преступник» дегуманизируется.
И в этот момент действительно кажется естественным поставить вопрос о его умственных способностях и моральных качествах.
Воображаемые другие
Общность, о безопасности которой беспокоятся те, кто готов осуждать «нарушителей», существует лишь виртуально — как воображаемое сообщество. Оно отличается от реального тем, что опыт его переживания не может быть дан в повседневности. Мы не общались лично с большинством людей, которые отказываются от свободы в пользу безопасности. Поэтому, как утверждал политолог Бенедикт Андерсон, сообщество существует за счет эксплуатации ресурсов воображения: «…поскольку члены даже самой маленькой нации никогда не будут знать большинства своих собратьев-по-нации, встречаться с ними или даже слышать о них, в то время как в умах каждого из них живет образ их общности».
Важно, что воображаемое сообщество «населяют» не реальные люди, с которыми мы знакомы. Мы оперируем не реальным опытом взаимодействий, а образами: другие — это не люди из плоти и крови, которые могут нарушать режим самоизоляции (и которых мы можем за это оправдать), — это обобщенные другие. Когда нарушителем оказывается знакомый человек, ситуация ломается, он перестает быть «преступником», в его пользу находятся аргументы, в то время как абстрактный другой вызывает лишь ненависть и осуждение.
Читайте также
«Все на борьбу с коронавирусом». Почему война с эпидемией приводит к тотальному контролю над людьми
Россияне не верят обобщенному другому (страна находится на одном из последних мест в индексе доверия по Edelman Trust Barometer), а потому не готовы полагаться на добросовестность своих сограждан. Именно в этот момент граждане вспоминают о государстве, действия которого должны быть направлены на обеспечение не только административного, но и морального порядка.
Если граждане не могут побеспокоиться за свое здоровье, то пусть побеспокоиться государство. Для меня пусть будет лучше контроль, чем распространение болезни по стране и смерти тысячи людей. (Ж, 36-45, город до 250 тыс. чел.)
Патерналистские установки, свидетельствующие о надежде на то, что государство обеспечит соблюдение ограничений и наказание нарушителей-отступников, становятся общим местом даже среди тех групп населения, которые раньше их не разделяли. Но патернализм не может существовать в вакууме.
Надежда на государство, отказ от привычного образа жизни, слом повседневности могут быть оправданы только в том случае, если меры по борьбе с эпидемией будут эффективны, своевременны и единообразны.
Конечно, безопасность важнее. Какой толк от личной свободы мертвецу. Или кого этот «свободный гражданин» будет обвинять, если что-то случится с его родственником. Так что пусть уже будет контроль и безопасность. И пусть эпидемия быстрее пойдет на спад. (М, 46-55, Москва)
Вопрос в одном: насколько оправданы наши ожидания стабильности?
Обманутые ожидания
Пандемия коронавируса — ситуация высокой неопределенности. Повседневность не успевает стабилизироваться, потому что обстановка меняется ежедневно: сообщения в медиа не создают консистентную картину, мнения экспертов зачастую противоречат друг другу, а положиться на «доверенные» средства информации невозможно. Коронавирус может выступать одновременно в образе легко излечимой формы гриппа и страшной болезни, от которой пациент за сутки умирает в агонии.
<…> помимо опасения заразиться или перенести вирус на родных, по ТВ и интернету есть противоречивая информация по поводу природы и последствий данного вируса… (Ж, 36-45, Москва)
Коронавирус создает не только социальную, но и семантическую неопределенность. Привычные смысловые и ценностные ориентиры разрушаются. За счет этого эпидемия не только поражает организм отдельного больного, но «заражает» всё сообщество, видоизменяя как устоявшиеся отношения, так и моральный порядок. Общество в условиях пандемии напоминает город с высоким уровнем уличной преступности — не случайно призрак «лихих девяностых» вылез из платяного шкафа.
Думаю, что мир изменится, но не думаю, что в лучшую сторону. Боюсь, что в России опять начнутся 90-е. Вопрос: кому это выгодно? (Ж, 36-45, город более 250 тыс. чел.)
Этот призрак бродит по улицам опустевших городов: жизнь во время эпидемии задается аварийным сводом правил (необходимость тщательно мыть руки, пользоваться антисептиком, носить маску, сидеть дома, заказывать доставку еды, не посещать магазины), выполнение которых, однако, не гарантирует безопасности.
Стыдно, что не могут обеспечить копеечными средствами защиты всех. Когда всего мало и не хватает врачей, приходится признать, что такие меры немного сдерживают. (Ж, 36-45, Москва)
Даже этот список эффективных мер периодически пересматривается в зависимости от медицинских рекомендаций и исследований: постулируется то польза, то вред одиноких прогулок, курения, прививок от туберкулеза etc. Однако вера в любой устойчивый набор таких мер гарантирует достаточный уровень морального согласия — достаточный для того, чтобы образовать солидарность изолированных и стабилизировать повседневность.
Уровень согласия снижается одновременно с ужесточением мер контроля (введение электронных пропусков, контроль за перемещениями по данным сотовых операторов и т. д.) и ростом страхов в отношении будущего.
Закрытие предприятий, рост безработицы, принудительная самоизоляция — это меры, которые мы готовы перетерпеть в перспективе 1-2 месяцев, однако введение цифровых пропусков приближает предел терпения.
Безусловно, не буду пользоваться никакими кодами и приложениями. Я абсолютно сознательно не буду этого делать ни при каких условиях и ни за какие коврижки. Нет еще того колпака, который я надену на себя добровольно. (Ж, 66+, Москва)
В существующей ситуации пользоваться кодами и приложениями не буду. Это нарушает мои права. (Ж, 36-45, город более 250 тыс. чел.)
Свободного времени море — не знаем, куда девать. От безделья уже крыша едет… (М, 46-55, Москва)
Во-первых, уверенность в том, что «в любом случае нет свободы для тех, кто заболеет или умрет», а также одобрение карантинных мер в обмен на безопасность имеют пределы. Эти ограничения связаны с эффективностью действий властей: если самоизоляция эффективна — они будут поддержаны, если нет — поддерживать их и осуждать нарушителей нет никакого смысла. Впору самому становиться нарушителем.
Вот именно, карантин. Карантин — это когда государство берет на себя все затраты людей и люди могут позволить себе сидеть дома. Когда пенсионеры будут уверены, что им принесут продукты. А у нас что, у нас самоизоляция, кому надо, те пошли, а кому не надо, остались дома. Просто еще не всё продумано. Но с таким приростом зараженных чувствую, нас скоро всех посадят на жесткий карантин. (Ж, 26-35, Москва)
Именно с этой нехитрой зависимостью связано осознание и гражданами, и наблюдателями приближения к пределу терпения карантинных мер. Оно обусловлено недостаточной прозрачностью органов власти: полумеры (самоизоляция в рекомендательном по факту режиме) не заменяют «настоящих», по мнению наших респондентов, действий (карантин и жесткие наказания за его нарушение, но понятные правила и обеспеченность). Патернализм, принимаемый осознанно и с лояльностью к сильному государству, уступает место партизанским стратегиям поведения.
Возмущает то, как действуют власти. Они не ввели режим карантина, ЧС. Но при этом пытаются режим самоизоляции с помощью системы QR-кодов и штрафов подвести под карантин. То есть чтоб люди сидели дома, но при этом за всё платили. (М, 26-35, Москва)
На этот счет есть множество мнений. По последним данным, в России 60% бессимптомные носители. Говорят о том, что тесты стали более точными. Пример Китая не показателен. Южная Корея, на мой взгляд, проводит более эффективные меры, при этом не рушит свою экономику. В нашей стране почему-то не хотят перенимать лучший опыт. Важны эффективные меры. Решительные действия. И осознание последствий. (М, 26-35, Москва)
Во-вторых, население отмечает, что значительная часть действий правительства направлена не на борьбу с коронавирусом, а на вторжение в частную жизнь граждан и обеспечение тотального контроля за их поведением. Граждане готовы жертвовать правами и свободами обобщенного другого, ориентируясь на опасность коронавируса, но как только вводятся меры изоляции, которые ударяют непосредственно по ним, доверие к властям резко снижается.
Пока требование соблюдать самоизоляцию остается рекомендательным, человек соглашается следовать ему добровольно, потому что сознательно стремится к безопасности — личной или сообщества. Цифровые пропуска, рассуждения о возможном вводе войск, переоборудование хосписов в больницы для лечения COVID-19 раскручивают маховик институционального недоверия.
Читайте также
Как читать про климатический кризис и не сойти с ума: инструкция от психологов
Недоверие порождает культуру подозрения: мы перестаем верить в то, что государственные институты действуют в наших интересах. Как только рекомендательные меры превращаются в обязательные, моральная дилемма изменяется — на первый план выходит не безопасность конкретных людей, а защита государства.
Возникает вопрос: в чьих интересах введен режим самоизоляции — в интересах граждан или государственных институтов? Не пытается ли государство навязать нам новые правила игры, которые не будут отменены после окончания пандемии?
Я против такого контроля. Это делается не с посылом помочь. Я против того, чтобы данные как-либо использовались. Власти хочется тотального контроля за людьми, чтобы как рабы были. (М, 26-35, Москва)
Росту институционального недоверия способствуют постоянно меняющиеся правила игры — вводятся новые ограничения, создаются и опровергаются слухи, провозглашаются и отменяются выплаты, появляются и закрываются возможности. Проще говоря, по мнению наших респондентов, в условиях пандемии государство не способно создать единого, понятного и прозрачного институционального поля.
Не успевая осмыслить и ужиться с одним декретом, население встречает в очередном новостном выпуске другой — каждый раз привыкая к новой реальности. Люди не понимают: что законно, а что нет; когда всё закончится; почему вводятся одни меры, а не другие.
Доверие к государству теряется. Так как принимаются такие решения, которые противоречат соблюдению мер по профилактике вируса. Ввели пропуска для передвижения по городу — и собрали в метро толпы людей, которые едут на работу. Хотят, чтобы большинство людей соблюдали самоизоляцию, но при этом они остаются без денег и поддержки. Толком не дают объяснения, как пользоваться пропусками, как передвигаться по городу. Это всё разъясняется потом, в течение недели, но вот эта неделя опоздания ставит тебя в положение неизвестности и паники. (Ж, до 25, город более 250 тыс. чел.)
Если честно, то постоянно противоречивая информация, каждый политик с экрана разъясняет по-своему, что можно, что нельзя, за что могут штрафануть. (Ж, 36-45, Москва)
Наконец, параллельно с этим у большинства заканчиваются сбережения и ухудшается самочувствие, как физическое, так и психологическое. Вместе с осознанием того, что власть, оказывается, может быть недостаточно эффективной в плане обеспечения физического здоровья граждан, понемногу приходит и страх, касающийся безопасности экономической. Это страх не сегодняшнего, а завтрашнего дня.
Что, если неэффективные меры по самоизоляции окажутся не просто неэффективными (можно партизанить), но опасными в долгосрочной перспективе? Дилемма «безопасность или свобода», почти единодушно решенная в пользу безопасности, уходит в прошлое. Сейчас выбор стоит между безопасностью сегодня и безопасностью завтра.
Но явно тех действий, которые делает государство, не хватает. Той помощи людям и бизнесу явно мало, как будто брошены на произвол судьбы… Считаю, что риск заболеть есть, но из-за нынешней ситуации жертв скорее больше будет от последствий коронавируса. Что банально не хватит денег на еду и т. д. (М, 26-35, Москва)
Да, падение уровня жизни многих граждан через пару месяцев будет пострашнее, чем этот вирус, который у нас в стране уже несколько месяцев активно ходит. (М, 46-55, Москва)
Болезненное столкновение с реальностью
Москва первой столкнулась не только с эпидемией, являясь теперь самым большим ее очагом на территории РФ, но и с экономическими последствиями самоизоляции. Поэтому москвичи раньше ощутили на себе реальные последствия карантина и начали беспокоиться об экономике и личных правах больше, чем о коронавирусе.
Как только в регионах вводятся жесткие карантинные меры, начинается повторение московского сценария, только в регионах ситуация быстрее взрывается, так как уровень сбережений и запас финансовой прочности там намного ниже. Например, во Владикавказе начались массовые протесты против режима самоизоляции: демонстранты заявляют, что не понимают, почему они должны терять работу, сидя дома, если статистика по количеству заболеваний, с их точки зрения, явно свидетельствует о переоценке опасности коронавирусной инфекции.
Читайте также
Купить маску, не сойти с ума и накормить бабушку: как и почему мы нарушаем режим самоизоляции
Дихотомия «жесткие меры и введение ЧС» или «рекомендательные меры и надежда на сознательность граждан» оказывается ложной — гораздо важнее не конкретные предписания, а их легитимация, возможная только в регистре стабильности и прозрачности. Дискурсивные меры воздействия на нестабильную сборку под названием «коронавирус» оказываются эффективнее мер гигиенических и дисциплинарных.
Руководства о дозволенном на самоизоляции устаревают быстрее, чем пишутся.
Неэффективные институциональные решения увеличивают нестабильность, что приводит, в свою очередь, к необходимости новых регуляторных решений — в итоге формируется порочный круг.
Постоянные нарушения повседневного порядка не позволяют сформироваться предсказуемой жизни. В ситуации затяжного кризиса, когда медицинские риски усиливаются экономическими, население заинтересовано в благе для конкретных людей (себя, своих близких, знакомых), а не воображаемого сообщества. Моральные дилеммы уходят на второй план, а на первый выходит императив выживания.
Когда полностью не освещается ситуация в этом вопросе, доверия еще меньше к информированности. (Ж, 36-45, Москва)
Что будет дальше, пока неизвестно. Скорее эта неопределенность и настораживает. (М, 36-45, город более 250 тыс. чел.)
Именно поэтому политически эффективными в данной ситуации были бы прозрачные по характеру меры, работающие на понимание текущих действий властей и формирование образа будущего, что станет способствовать принятию вводимых ограничений. Турбулентность открывает запрос на рациональные, релевантные, прозрачные действия, а не на спорадические проявления политической воли.