Неуязвимый фаворит. Как Григорий Распутин перед смертью показал чудеса живучести

Как возник заговор

Мало кто из исторических деятелей дореволюционной России вызывает к себе столь неравнодушное отношение и служит предметом таких ожесточенных споров, как Григорий Ефимович Распутин (Новых) — странник из Сибири, «старец», ставший одним из самых могущественных людей в огромной империи. Факты его необыкновенного возвышения, степень влияния, оказываемого на императорскую семью, сама его роль в российской истории — всё это до сих пор подвергается осмыслению и переосмыслению. И если при жизни Распутина и в первые годы после смерти его деятельность воспринималась большинством сугубо негативно, то потом образ «царского друга» подвергся ревизии.

Многие из современных монархистов, восхваляющих Николая II столь ревностно, что получили ярлык «царебожников», распространяют свое обожание и на Григория Ефимовича — до такой степени, что выдвигались предложения о его канонизации.

Впрочем, роль Распутина и споры о том, светлым или темным персонажем он был, предметом этой статьи не являются. Автор этих строк предлагает сосредоточить внимание на последних часах жизни Григория Ефимовича — и надо признать, что смерть Распутина оказалась столь же необыкновенной, как и его жизнь. Детали его гибели выглядят совершенно невероятными, неправдоподобными — и, конечно, никто бы в них не поверил, если бы эти факты не сообщили сами убийцы Распутина. В их воспоминаниях он предстает кем-то сродни супергерою из комиксов Marvel или DC — наделенным невероятной жизненной силой, делавшей его почти неуязвимым. Недаром в наше время «безумный монах» Распутин стал персонажем комиксов — и живет теперь в одном пространстве с Хеллбоем, «Людьми Икс», Бэтменом, Суперменом и «Отрядом самоубийц».

Итак, сначала факты. Нет никаких сомнений в том, что в последние годы своей земной жизни Распутин вызывал всё большее раздражение и гнев в среде российской аристократии и высшего чиновничества. В их глазах он представал чем-то вроде омерзительного паука, сплетшего свою коррупционную сеть в столице империи. Ему приписывали неотразимое влияние на императора Николая II и его супругу Александру Федоровну, на женщин высшего света Санкт-Петербурга. По мнению его недоброжелателей, Григорий Ефимович по своему хотению назначал и свергал министров — чем и пользовались различные темные личности, заносившие ему огромные суммы ради назначения «своего человечка». Вокруг Распутина сложилась среда «прилипал» — людей, служивших посредниками между ним и разного рода «дельцами», пытавшимися использовать огромное влияние царского любимца себе на пользу. Одиозной известностью пользовались, в частности, купец Арон Симанович, сумевший устроиться к Распутину личным секретарем, и князь Михаил Андроников, известный в свете под прозвищем Побирушка, — он пользовался репутацией безнравственного афериста и имел большое влияние на «старца». Этих двоих прекрасно знали все, кто пытался прибегнуть к помощи Григория Ефимовича для решения того или иного вопроса. Более того, ходили слухи о крайнем распутстве царского друга, об устраиваемых им оргиях, в которые он якобы втягивал в том числе женщин высшего света. Распространялись толки об участии Распутина в молодости в секте хлыстов, коих тогда обвиняли в приверженности сексуальному разврату.

В 1916 году положение государства было очень нелегким. Тяготы военного времени усугублялись экономическими трудностями, всевозможными дефицитами и — что казалось особенно губительным! — некачественным управлением страной, вызванным кадровой чехардой в правительстве.

Тысячеустая молва разносила россказни о «святом черте» Распутине, который якобы вертит царем как игрушкой и ведет государство к краю пропасти. И, что важно, толки эти распространялись не только в простонародье, но и среди офицерства, дворянства и высшей аристократии. Это уже было делом времени — когда разговоры о необходимости «избавиться от проклятого Гришки» перейдут в конкретные действия. И это случилось, когда встретились несколько человек, объединенных общим мнением о сложившейся ситуации.

46-летний депутат Государственной думы Владимир Пуришкевич придерживался крайне правых взглядов, был убежденным монархистом. С началом войны организовал один из лучших на фронте санитарных поездов — и сам же его возглавил. Пуришкевич с горечью следил за ухудшавшейся ситуацией в стране — он считал, что государство встало перед лицом кризиса, в котором он винил «распутинскую шайку». Познакомившись с 29-летним князем Феликсом Юсуповым, Пуришкевич обнаружил, что тот оценивает ситуацию сходным образом. Более того, Юсупов, хорошо знакомый с Распутиным, имел, судя по всему, личные причины ненавидеть «старца».

По одной из версий, князь был бисексуалом и родители Юсупова якобы поручили Распутину «излечить» отпрыска от «греха мужеложства». Ну а «лечение», которое практиковал «старец», заключалось, как живописал Пикуль, в том, что Распутин «раскладывал жертву на пороге комнаты и порол ремнем до тех пор, пока наш Дориан Грей не молил о пощаде».

В 1916-м Феликс Юсупов, к тому времени женатый на княжне императорской крови Ирине Александровне, пришел к мысли, что именно в Распутине коренится главная причина бед государства.

«После всех моих встреч с Распутиным, всего виденного и слышанного мною, я окончательно убедился, что в нем скрыто все зло и главная причина всех несчастий России: не будет Распутина — не будет и той сатанинской силы, в руки которой попали Государь и императрица. Казалось, сама судьба свела меня с этим человеком, чтобы я собственными глазами увидел, какую роль он играет, куда ведет нас всех его ничем не ограниченное влияние», — вспоминал князь.

Беседуя с Пуришкевичем, Юсупов понял, что обрел единомышленника. В ходе одного из таких разговоров и родился замысел — убить Распутина. Детали этой беседы сохранил Пуришкевич. Он, по его словам, сначала предлагал обратиться к царю — и донести до него всю пагубность фигуры Распутина для государства. Однако Юсупов, хорошо знакомый с нравом монарха, отнесся к этому предложению скептически.

«Ваша речь не принесет тех результатов, которых вы ожидаете. Государь не любит, когда давят на его волю, и значение Распутина, надо думать, не только не уменьшится, но, наоборот, окрепнет, благодаря его безраздельному влиянию на Александру Федоровну, управляющую фактически сейчас государством, ибо государь занят в ставке военными операциями», — сказал Юсупов Пуришкевичу.

«Что же делать?» — грустно вопросил тот. Князь ухмыльнулся и, пристально уставившись политику в глаза немигающим взглядом, процедил сквозь зубы: «Устранить Распутина».

Пуришкевич, делано засмеявшись, ответил:

«Хорошо сказать, а кто возьмется за это, когда в России нет решительных людей, а правительство, которое могло бы это выполнить само и выполнить искусно, держится Распутиным и бережет его, как зеницу ока?»

Князь моментально откликнулся:

«Да, на правительство рассчитывать нельзя, а люди все-таки в России найдутся».

И вскоре заговор составился во всех деталях. Причем одним из главных участников оказался не кто иной, как двоюродный брат Николая II — 25-летний великий князь Дмитрий Павлович. У него имелся веский личный мотив: интриги Распутина расстроили его брак с дочерью царя, Ольгой Николаевной. Дело в том, что «старец» распространял о Дмитрии гадкие слухи — якобы князь болен «дурной болезнью» — и публично требовал у царских дочерей мыть руки после рукопожатия с великим князем. Понятно, что Дмитрию Павловичу трудно было простить подобное оскорбление — и он согласился участвовать в устранении Григория Ефимовича. Также к замыслу присоединились гвардейский поручик Сергей Сухотин и доктор Станислав Лазоверт (встречаются варианты написания фамилии Лазаверт, Лазовер). Доктору отводилась важнейшая функция — он должен был приготовить отраву для устранения Распутина.

Замысел преступления

Приняв решение об убийстве, заговорщики начали дискутировать: каким способом убрать Распутина?

«Пуришкевич согласен был, что Распутина следует убрать, не оставляя следов. Мы же с Дмитрием и Сухотиным обсудили и решили, что яд — вернейшее средство скрыть факт убийства. Местом исполнения плана выбрали мой дом на Мойке. Лучше всего подходило помещение, обустроенное мною в подвале», — свидетельствует Юсупов в своих мемуарах. «Распутина я собирался принять в полуподвальных апартаментах, которые для того отделывал. Аркады разделили подвальную залу на две части. В большей была устроена столовая. В меньшей винтовая лесенка уводила в квартиру мою в бельэтаж. На полпути имелся выход на двор. В столовую с низким сводчатым потолком свет проникал в два мелких оконца на уровне тротуара, выходивших на набережную. Стены и пол в помещении сложены были из серого камня. Чтобы не вызвать у Распутина подозрений видом голого погреба, пришлось украсить комнату и придать ей жилой облик. Когда прибыл я, мастера стелили ковры и вешали портьеры. В нишах в стене уже поставили китайские красные фарфоровые вазы. Из кладовой принесли выбранную мной мебель…» — вспоминает князь.

Был составлен и детальнейший план действий.

«Привезя Распутина к себе, Юсупов проводит его прямо в столовую, подъехав к ней со двора, причем шофер должен вплотную подогнать автомобиль к входной двери с таким расчетом, чтобы с открытием дверцы автомобиля силуэты выходящих из него не были бы видны сквозь решетку на улицу кому-либо из проходящей публики как по эту сторону Мойки, так и по ту, где в № 61 находится полицейский участок и помимо всего могут прогуливаться шпики, ибо нам неизвестно, уведомляет ли всегда и уведомит ли на этот раз также Распутин своих телохранителей, где он проводит добрую половину ночи. По приезде Распутина в дом Юсупова д-р Лазаверт, скинув с себя шоферские доспехи, по витой лестнице, ведущей от входа мимо столовой в гостиную князя, присоединяется к нам, и мы, т. е. Дмитрий Павлович, я, С. и Лазаверт, становимся наверху у витой лестницы на всякий случай, дабы оказать помощь находящемуся внизу, в столовой, Юсупову в случае необходимости, если бы внезапно дело пошло не так, как нужно», — сообщает Пуришкевич.

Замышляя преступление, будущие убийцы не испытывали ни малейших колебаний нравственного свойства. Наоборот — они старались максимально ожесточить себя, рассуждая о том, что Распутин, дескать, не имеет никакого права на существование.

Заговорщики считали, что пока «старец» жив, он компрометирует всю императорскую семью.

«Боже мой! Чем бы я ни занимался, где бы я ни был, с кем бы я ни был, о чем бы я ни говорил, — червем точит меня мысль везде и всюду: жив он — этот позор России, каждый час можно ожидать какой-либо новой неожиданности, каждый день он марает все более и более царя и его семью. Уже грязная клевета черни касается, на этой почве, чистых и непорочных великих княжон — царских дочерей, а этот гад, этот хлыст забирает что день, то больше и больше силы, назначая и смещая русских сановников и обделывая через шарлатанов, вроде Симановича и князя Михаила Андронникова, свои грязные денежные дела. Все то чистое и честное, что по временам дерзает возвысить свой голос у царского трона против него, подвергается немедленной немилости и опале. Нет того административного поста, как бы высок он ни был, который гарантировал бы безопасность вельможе, дерзнувшему указать царю на недопустимость дальнейшего влияния Распутина на ход русской политики и государственных дел», — негодовал Пуришкевич.

Участники убийства вспоминают, с каким тщанием они готовили яд, предназначенный для того, чтобы пресечь жизнь Распутина. Ядом они начинили пирожные, которые хозяин Юсуповского дворца намеревался предложить гостю.

«Я достал из поставца шкатулку с цианистым калием и положил ее на стол рядом с пирожными. Доктор Лазоверт надел резиновые перчатки, взял из нее несколько кристалликов яда, истер в порошок. Затем снял верхушки пирожных, посыпал начинку порошком в количестве, способном, по его словам, убить слона. В комнате царило молчание. Мы взволнованно следили за его действиями. Осталось положить яд в бокалы. Решили класть в последний момент, чтобы отрава не улетучилась», — пишет Юсупов.

Во исполнение замысла Юсупов зачастил в гости к Распутину в его квартиру на Гороховой 64, стараясь максимально войти к тому в доверие. Потом он сам пригласил «старца» к себе в гости. В день X Юсупов с Лазовертом, переодетым в шофера, отправились на автомобиле за Распутиным, оставив остальных участников заговора дожидаться в дворце на Мойке.

«Время шло мучительно долго. Говорить не хотелось. Мы изредка лишь перебрасывались отдельными словами и, посоветовавшись о том, можно ли курить и не дойдет ли дым сигары или папиросы вниз (Распутин не хотел, чтобы сегодня, в день его посещения, у князя Юсупова были гости мужчины), стали усиленно затягиваться: я сигарой, а С. и Дмитрий Павлович папиросами. Без четверти час великий князь и я, спустившись в столовую, налили цианистый калий, как было условлено, в две рюмки, причем Дмитрий Павлович выразил опасение, как бы Феликс Юсупов, угощая Распутина пирожным, не съел бы второпях розового и, наливая вино в рюмки, не взял бы по ошибке рюмки с ядом. „Этого не случится, — заметил я уверенно великому князю, — Юсупов отличается, как я вижу, громадным самообладанием и хладнокровием“», — сообщает Пуришкевич.

Оказавшись во дворце Юсупова, Распутин услышал веселую американскую музыку из граммофона — доносилась популярная песня Yankee Doodle — и голоса. Хозяин дворца объяснил, что это гости жены, которые скоро, дескать, уйдут — и супруга, мол, присоединится к компании мужа и «старца». Оба спустились в подвальную столовую. По свидетельству Феликса, Распутин скинул шубу, с любопытством стал озираться, с интересом рассматривал шкафчик с выдвижными ящичками. Они уселись, заговорили. Если верить Юсупову, он безуспешно пытался уговорить Распутина уехать из Петербурга. Через некоторое время князь, отлучившись на минутку под каким-то предлогом, сбегал к сообщникам, скрывавшимся на лестнице этажом выше. По словам Пуришкевича, князь пожаловался:

«Представьте себе, господа, ничего не выходит. Это животное не пьет и не ест, как я ни предлагаю ему обогреться и не отказываться от моего гостеприимства».

Дмитрий Павлович пожал плечами:

«Погодите, Феликс: возвращайтесь обратно, попробуйте еще раз и не оставляйте его одного. Неровен час, он поднимется за вами сюда и увидит картину, которую менее всего ожидает. Тогда придется его отпустить с миром или покончить шумно, что чревато последствиями».

На вопрос Пуришкевича о настроении Распутина Юсупов ответил, что «неважное» — будущая жертва «как будто что-то предчувствует». Великий князь поторопил: «Ну, идите, идите, Феликс! Время уходит».

План, который пошел прахом

Юсупов опять спустился вниз, а остальные заговорщики вновь заняли свои места у лестницы. Прошло еще полчаса, когда, наконец, до них донеслось хлопанье одной за другой двух пробок, звон рюмок, после чего говорившие до этого внизу собеседники вдруг замолкли. «Пьют, — прошептал на ухо Пуришкевича Дмитрий Павлович. — Ну, теперь уже ждать недолго». Внизу в эти мгновения разыгрывалась драматическая сцена, дошедшая до нас в рассказе Феликса Юсупова. Он утверждает, что в какой-то момент Распутин попросил чаю. Юсупов наполнил ему чашку, предложил эклеры с цианистым калием. «Старец» протянул руку за пирожным — и на глазах с ужасом следившего за ним князя сжевал угощение. Но отнюдь не упал замертво, а продолжал разговаривать, как ни в чем не бывало. Съев несколько пирожных, он с удовольствием выпил отравленного вина — но и оно не оказало на «старца» никакого видимого действия.

Юсупов не знал, что и думать. Напряжение нарастало и наверху, где прятались остальные заговорщики. Услышав звон рюмок и хлопанье пробок, они подумали было, что с Распутиным покончено — но их ожидания оказались напрасны. Снизу продолжали доноситься мерные звуки беседы.

«Ничего не понимаю, — разведя руками, прошептал Пуришкевич великому князю. — Что он, заколдован, что ли? На него даже цианистый калий не действует!»

Дмитрий Павлович пожал плечами: «Погодите, слышите, вот, кажется, уже внизу что-то неладно». Действительно, в какой-то момент им послышался стон. Но это, по словам Пуришкевича, оказалось «аберрацией слуха». Через минуту снизу опять донеслись звуки разговора.

Дмитрий Павлович и Пуришкевич поднялись по лестнице вверх и прошли в находившийся там кабинет. Через несколько минут к ним присоединился Юсупов, расстроенный и бледный.

«Нет, невозможно. Представьте себе, он выпил две рюмки с ядом, съел несколько розовых пирожных — и, как видите, ничего, решительно ничего! А прошло уже после этого минут, по крайней мере, пятнадцать… Ума не приложу, как нам быть, тем более, что он уже забеспокоился, почему графиня не выходит к нему так долго. И я с трудом ему объяснил, что ей трудно исчезнуть незаметно, ибо там наверху гостей не много, но что, по всем вероятиям, минут через десять она уже сойдет… Он сидит теперь на диване мрачным, и, как я вижу, действие яда сказывается на нем лишь в том, что у него беспрестанная отрыжка и некоторое слюнотечение. Господа, что вы посоветуете мне?» — закончил Юсупов.

Сообщники посоветовали Феликсу немедленно вернуться к Распутину и надеяться, что яд всё же вот-вот подействует. А если не подействует, то тогда они что-нибудь придумают. Юсупов удалился. Именно в этот момент Пуришкевич обратил внимание на то, что доктор Лазоверт куда-то исчез. В течение всего вечера доктор выглядел больным и несчастным, жаловался на расстроенные нервы и уверял, что может «не выдержать». Это удивляло Пуришкевича, знавшего Лазоверта как храброго фронтового врача, неоднократно работавшего на передовой под пушечным и пулеметным огнем. «Да, храбрость там одно, а здесь — совсем другое», — философски решил Пуришкевич. В конце концов, Лазоверт появился — бледный и осунувшийся. Товарищам своим доктор рассказал, что ему стало дурно, он спустился на улицу и упал в обморок, но холодный снег привел его в чувство.

Внизу тем временем продолжалась невероятная психологическая дуэль.

«На подносе оставался последний, третий бокал. В отчаянии я налил и себе, чтобы не отпускать Распутина от вина. Мы сидели друг против друга, молчали и пили. Он смотрел на меня. Глаза его хитро щурились. Они словно говорили: „Вот видишь, напрасны старания, ничего-то ты мне не сделаешь“. Вдруг на лице его появилась ярость. Никогда прежде не видал я „старца“ таким. Он уставился на меня сатанинским взглядом. В этот миг я испытал к нему такую ненависть, что готов был броситься задушить его. Мы молчали по-прежнему. Тишина стала зловещей. Казалось, „старец“ понял, зачем я привел его сюда и что хочу с ним сделать. Точно шла меж нами борьба, немая, но жуткая. Еще миг — и я бы сдался. Под его тяжелым взором я стал терять хладнокровие. Пришло странное оцепенение… Голова закружилась…» — вспоминает Феликс Юсупов.

Взяв себя в руки, он налил «старцу» чаю, а потом по его просьбе взял гитару и исполнил несколько романсов. Видя, что яд Распутина всё еще не берет, вконец растерянный князь вновь — в который уже раз! — оставил гостя и побежал к сообщникам. После этого Дмитрий Павлович, со слов Пуришкевича, предложил на сей раз «отпустить Распутина с миром», чтобы потом устроить новое покушение. Владимир Митрофанович против этого предложения яростно восстал, доказывая, что следующего случая может и не представиться, а вопрос нужно решить здесь и сейчас. Депутат вызвался самолично застрелить Григория Ефимовича из револьвера или пришибить его кастетом. Однако Юсупов попросил, чтобы эту «работу» доверили именно ему. Взяв у Дмитрия Павловича револьвер, Феликс сошел в подвал. Распутина он застал сидевшим — Григорий Ефимович тяжело дышал и свесил голову. На вопрос Юсупова «старец» пожаловался, что у него «голова тяжелая и в брюхе жжет».

Выпив налитой Феликсом мадеры, Распутин сразу ожил, повеселел, предложил ехать к цыганам. Феликс отказался, сказав, что уж поздно.

«— Ниче не поздно, — возразил он. — Они привычные. Иной раз до утра меня ждут. Однажды в Царском с делами засиделся… или что ль, о Боженьке растабарывал… Ну, так и махнул к ним на автомобиле. Плоти грешной тоже отдых надобен… Нет, скажешь? Душа-то, она Божья, а плоть — человечья. Так-то вот! — добавил Распутин, озорно подмигнув».

Юсупова еще раз поразило поведение человека, только что принявшего громадную дозу сильнейшего яда.

«Но особенно потрясло меня доверие Распутина. Со всем своим чутьем не мог он учуять, что вот-вот умрет! Он, ясновидец, не видит, что за спиной у меня револьвер, что вот-вот я наведу его на него! Я машинально повернул голову и посмотрел на хрустальное распятие на поставце, потом встал и подошел ближе», — делится князь. Между ними состоялся еще один короткий, ничего не значащий диалог, под конец которого Юсупов посоветовал Распутину «посмотреть на распятие и Богу помолиться». Ответом стал удивленный взгляд Распутина. «В глазах его я увидел новое, незнакомое мне выраженье. Была в них покорность и кротость. Он подошел ко мне вплотную и заглянул в лицо. И словно увидел в нем что-то, чего не ожидал сам. Я понял, что настал решающий момент. „Господи, помоги!“ — сказал я мысленно. Распутин всё так же стоял предо мной, неподвижно, ссутулившись, устремив глаза на распятье. Я медленно поднял револьвер. „Куда целиться, — подумал я, — в висок или в сердце?“».

Кульминационный момент действа суммировал в своем романе Валентин Пикуль, пытавшийся объединить воспоминания участников убийства и прочие известные факты.

«Юсупов стрелял несколько сверху, и пуля, войдя в Распутина, прошла через легкое, едва не задев сердце, после чего застряла в печени. Гришка издал протяжный рев, но продолжал стоять на ногах. Феликс толкнул его — он упал на медвежьи шкуры. Заговорщики, услышав выстрел, почти кубарем ссыпались вниз по лестнице. При этом кто-то из них плечом задел штепсель — электричество погасло, впотьмах Лазоверт налетел на князя и громко вскрикнул („Я не шевелился, — писал Юсупов, — боясь наступить на труп…“).

— Да зажгите же свет, черт вас побери! — велел он.

— Сейчас, сейчас, — отвечал ему голос Дмитрия.

Ярко вспыхнул свет, и они увидели Распутина, лежавшего на спине поперек шкуры. По лицу его пробегала судорога, одной рукой он закрывал себе глаза, а пальцы другой были сведены в крепкий кулак. Крови не было! Над Гришкой, сжимая браунинг, стоял Юсупов, и заговорщики были восхищены его удивительным спокойствием.

— Надо перетащить со шкуры, — сказал он, — чтобы на ней не оставалось никаких пятен…» — пишет Пикуль.

«Феликс, Феликс, Феликс, Феликс…»

Соучастники решили, что задача ими выполнена. Пуришкевич уверяет, что, стоя над убитым, он даже нашел время пофилософствовать.

«Сейчас я стоял над этим трупом, и меня волновали самые разнообразные и глубокие чувства; но первым из них, как теперь помню, было чувство глубочайшего изумления перед тем, как мог такой, на вид совершенно обыденный и отвратительный, типа Силена или Сатира, мужик влиять на судьбы России и на ход жизни великого народа, страна коего, в сущности, представляет часть света, а не государство. Чем околдовал ты, негодяй, думал я, и царя, и царицу?» — мысленно рассуждал депутат. Он, впрочем, оговаривается, что Распутин еще был жив — «грудь его изредка высоко подымалась, и тело подергивали судороги».

Поздравив соучастников с успехом предприятия, Дмитрий Павлович, Сухотин и Лазоверт, по словам Юсупова и Пуришкевича, временно отбыли — позже они намеревались вернуться на великокняжеском автомобиле и забрать тело. Юсупов и Пуришкевич остались вдвоем. Депутат поднялся в кабинет наверху и раскурил сигарету, Феликс сидел рядом с телом. И тут… Случилось нечто, достойное хоррор-муви.

«Распутин не был мертв… Он открыл сначала один глаз, потом второй, и под упорным взглядом его князь Юсупов невольно оцепенел. Очень хотелось бежать, но отказывались служить ноги. Распутин долго смотрел на своего убийцу. Потом четко сказал:

— А ведь завтра, Феликс, ты будешь повешен…

Юсупов молчал, завороженный. И вдруг одним резким движением Распутин вскочил на ноги („Он был страшен: пена на губах, руки судорожно бьют по воздуху“). Он часто повторял:

— Феликс… Феликс… Феликс… Феликс…

Кинулся на Юсупова и вцепился ему в горло.

Завязалась страшная, драматическая борьба», — живописует Пикуль.

Юсупов «нечеловеческим усилием» вырвался — и помчался звать Пуришкевича.

«То, что я увидел внизу, могло бы показаться сном, если бы не было ужасною для нас действительностью: Григорий Распутин, которого я полчаса тому назад созерцал при последнем издыхании, лежащим на каменном полу столовой, переваливаясь с боку на бок, быстро бежал по рыхлому снегу во дворе дворца вдоль железной решетки, выходившей на улицу, в том самом костюме, в котором я видел его сейчас почти бездыханным. Первое мгновение я не мог поверить своим глазам, но громкий крик его в ночной тишине на бегу: „Феликс, Феликс, все скажу царице!“ — убедил меня, что это он, что это Григорий Распутин, что он может уйти, благодаря своей феноменальной живучести, что еще несколько мгновений, и он очутится за воротами на улице, где, не называя себя, обратится к первому случайно встретившемуся прохожему с просьбой спасти его, так как на его жизнь покушаются в этом дворце, и… все пропало. Естественно, что ему помогут, не зная, кого спасают, он очутится дома на Гороховой, и мы раскрыты», — так живописует Пуришкевич отчаяние, охватившее заговорщиков.

Со слов же Юсупова, Распутин, «хрипя и рыча, как раненый зверь», вырвался из подвала и проворно полз по ступенькам. Оказавшись у потайного выхода во двор, «старец» подобрался и навалился на дверь. Юсупов пребывал в уверенности, что дверца заперта — но, к его изумлению, под нажимом Распутина она растворилась. Беглец нырнул во мрак, но Пуришкевич ринулся в погоню. Во дворе загремели выстрелы…

Если принять на веру рассказ политика, неуязвимость Распутина и вправду выглядела поистине мистической.

«В ночной тишине чрезвычайно громкий звук моего револьвера пронесся в воздухе — промах. Распутин поддал ходу; я выстрелил вторично на бегу — и… опять промахнулся. Не могу передать того чувства бешенства, которое я испытал против самого себя в эту минуту. Стрелок, более чем приличный, практиковавшийся в тире на Семеновском плацу беспрестанно и попадавший в небольшие мишени, я оказался сегодня неспособным уложить человека в 20-ти шагах. Мгновения шли… Распутин подбегал уже к воротам, тогда я остановился, изо всех сил укусил себя за кисть левой руки, чтобы заставить себя сосредоточиться, и выстрелом (в третий раз) попал ему в спину. Он остановился, тогда я, уже тщательно прицелившись, стоя на том же месте, дал четвертый выстрел, попавший ему, как кажется, в голову, ибо он снопом упал ничком в снег и задергал головой. Я подбежал к нему и изо всей силы ударил его ногою в висок. Он лежал с далеко вытянутыми вперед руками, скребя снег и как будто бы желая ползти вперед на брюхе; но продвигаться он уже не мог и только лязгал и скрежетал зубами», — повествует убийца.

Простояв над телом минуты две и уверившись в том, что теперь уж действительно всё кончено, Пуришкевич занялся заметанием следов. Депутат отправился к двум солдатам, сидевшим в передней у главного входа, и откровенно сказал им, что только что «убил Гришку Распутина, врага России и царя». Как уверяет Пуришкевич, солдаты горячо одобрили его поступок и заверили, что ни задерживать, ни выдавать убийцу не станут. Пуришкевич попросил их немедленно оттащить труп Распутина со двора в помещение — что и было выполнено. Затем Владимир Митрофанович отправился проведать Юсупова — и застал его в невменяемом состоянии. Произошедшее между ним и Распутиным настолько потрясло князя, что он мог лишь смотреть вокруг блуждающим взглядом и повторять: «Феликс, Феликс, Феликс, Феликс…»

Когда солдаты втащили тело в помещение, Юсупов бросился в кабинет, схватил с письменного стола резиновую гирю и побежал обратно.

«Он, отравлявший его и видевший, что яд не действует, стрелявший в него и увидевший, что его и пуля не взяла, — очевидно, не хотел верить в то, что Распутин уже мертвое тело, и, подбежав к нему, стал изо всей силы бить его двухфунтовой резиной по виску, с каким-то диким остервенением и в совершенно неестественном возбуждении. Я, стоявший наверху у перил лестницы, в первое мгновение ничего не понял и оторопел тем более, что и к моему глубочайшему изумлению Распутин даже и теперь еще, казалось, подавал признаки жизни. Перевернутый лицом вверх, он хрипел, и мне совершенно ясно было видно сверху, как у него закатился зрачок правого, открытого глаза, как будто глядевшего на меня бессмысленно, но ужасно (этот глаз я и сейчас вижу перед собою)», — отмечает Пуришкевич.

Потом он пришел в себя и крикнул солдатам скорее оттащить Юсупова от убитого. Владимир Митрофанович опасался, что князь может забрызгать кровью и себя, и всё вокруг — и тем самым облегчит дело следователям. Солдаты повиновались — но им, по словам Пуришкевича, «стоило чрезвычайных усилий» оттянуть Юсупова, «который как бы механически, но с остервенением, все более и более возраставшим», колотил мертвого Распутина по виску. Когда князя оттащили, солдаты под руки подняли его наверх и всего забрызганного кровью усадили на кожаный диван в кабинете. Юсупов с блуждающим взглядом, с подергивавшимся лицом продолжал бессмысленно твердить: «Феликс, Феликс, Феликс, Феликс!..»

Следующие полчаса Пуришкевич потратил на то, что следил за «упаковкой» трупа Распутина, который солдаты закатали в материю, а поверх туго связали веревкой, — и пытался договориться с городовым, приходившим осведомляться, что означают звуки стрельбы, донесшиеся из дворца. Владимир Митрофанович снова не стал таиться и рассказал полицейскому, что только что прикончил «злейшего царя врага и России, мешающего нам воевать и сажающего всяких немцев в правители». Городовой на это сказал: «Так что, ваше превосходительство, если спросят меня не под присягою, то ничего не скажу, а коли на присягу поведут, тут делать нечего, раскрою всю правду. Грех соврать будет».

Приехали Дмитрий Павлович с Лазовертом. Труп Распутина втянули в автомобиль великого князя, туда же положили две двухпудовых гири и цепи — и поехали к заранее выбранному месту. Тело сбросили с Большого Петровского моста в полынью Малой Невки — позабыв привязать к нему цепями гири. Их побросали в воду вслед за трупом впопыхах одну за другой, а цепи засунули в шубу убитого, каковую швырнули в ту же прорубь. Затем, обшарили впотьмах автомобиль и нашли в нем ботинок Распутина. Лазоверт швырнул ботинок с моста.

При этом, как вскоре оказалось, убийцы «наследили» предостаточно для того, чтобы следствие, начатое по факту исчезновения Распутина, очень быстро вышло на виновников преступления. Главной уликой стал сам труп, извлеченный из Невы. Место поисков подсказал прохожий, увидевший пятна крови на парапете Петровского моста. Экспертизу поручили провести профессору Военно-медицинской академии Дмитрию Косоротову. По итогам исследования тела Косоротов сообщил:

«При вскрытии найдены весьма многочисленные повреждения, из которых многие были причинены уже посмертно. Вся правая сторона головы была раздроблена, сплющена вследствие ушиба трупа при падении с моста. Смерть последовала от обильного кровотечения вследствие огнестрельной раны в живот. Выстрел произведен был, по моему заключению, почти в упор, слева направо, через желудок и печень с раздроблением этой последней в правой половине. Кровотечение было весьма обильное. На трупе имелась также огнестрельная рана в спину, в области позвоночника, с раздроблением правой почки, и еще рана в упор, в лоб, вероятно, уже умиравшему или умершему. Грудные органы были целы и исследовались поверхностно, но никаких следов смерти от утопления не было. Легкие не были вздуты, и в дыхательных путях не было ни воды, ни пенистой жидкости. В воду Распутин был брошен уже мертвым».

Почему не подействовал яд?

Что касается убийц Распутина, которых следствие выявило в кратчайшие сроки, то они отделались очень легко. Во-первых, потому, что к преступлению оказались причастны представители высшей знати, родственники императора, находившиеся в значительной степени «над законом». Во-вторых, вскоре началась Февральская революция, отправившая монархию «в архив». При этом Распутин пользовался столь дурной славой, что даже захоронение его в Царском Селе было по распоряжению Временного правительства уничтожено, а сам труп сожгли ночью 11 марта в топке парового котла Политехнического института. Однако имя Григория Распутина отнюдь не затерялось в темени прошедших дней. Напротив, вокруг него продолжал расти миф, сделавший Распутина одним из известнейших деятелей русской истории. И значительная часть этой мифологии так или иначе посвящена деталям его убийства. Нагородили столько конспирологических дебрей, что человеку неискушенному трудно отделить правду от вымысла.

Спорят о многом — и об истинных организаторах преступления, и об их мотивах, и о том, как на самом деле принял Распутин свою смерть. В монархических кругах, например, получила популярность «английская» версия: якобы к организации убийства имели отношение спецслужбы Великобритании. Мол, Распутин являлся германофилом, выступал против вступления Российской империи в Первую мировую войну, отстаивал мысль о заключении сепаратного мира с кайзером — вот его и убрали. В продвижении этой версии замечена даже BBC, выпустившая документальный фильм Who Killed Rasputin? (2004). Впрочем, большинство историков считают эту версию маргинальной.

Кроме того, исследователи давно заметили, что участники убийства путаются в показаниях, приводя в своих воспоминаниях противоречивые нюансы. Они не сходились друг с другом ни в цвете одежды, в которую был одет Распутин в свою последнюю ночь, ни в том, сколько и куда пуль оказалось выпущено. Судмедэксперты обнаружили на теле три смертельные раны: в голову, в печень и почку. По мнению экспертов, после выстрела в печень человек может прожить не более двадцати минут — и не способен через полчаса-час бегать по улице. Зато не было выстрела в сердце, о котором единогласно говорили убийцы. Высказывалось предположение, что на самом деле Дмитрий Павлович в ту ночь из дворца не отъезжал — и именно он поставил финальную точку в жизни «старца», а сообщники его потом выгораживали. Впрочем, ошибки и различия в их показаниях можно объяснить не только осознанным желанием о чем-то умолчать, солгать, но и естественным стрессом, пережитым ими в ту ночь.

Самый главный вопрос, волнующий каждого, кто знаком с этой историей: отчего на Распутина не подействовал предложенный ему яд?

«Существует обоснованное мнение, что Феликс лгал — яд не подействовал по очень простой причине: Распутин его попросту не употреблял. Сохранилось множество свидетельств о том, что „старец“ придерживался строгой диеты, не ел сладкого, не употреблял мясо и коровье масло, предпочитая рыбу. Недаром он сразу отказался от птифуров, обосновав это тем, что „они сладкие“. Но даже если Распутин попробовал их, следует вспомнить, что цианидом калия начинили пирожные, содержащие сахар. Съедены они были не сразу, а тем временем цианид калия выделил синильную кислоту, она присоединилась к глюкозе, которая связывает цианиды — яд попросту нейтрализовался, частично или полностью: мы не знаем, как долго пирожные стояли на столе…» — предполагает историк и профессиональный врач Андрей Мартьянов.

Также он обращает внимание на другой нюанс. Сохранились сделанные в ходе осмотра фотографии тела перед вскрытием — на них видно пять огнестрельных ран. Откуда они взялись, ведь из показаний убийц ясно, что попали в цель лишь три выстрела (один Юсупова, два Пуришкевича)? Скорее всего, это выходные отверстия, поскольку пули прошли навылет. Но если тут подобрать объяснение можно, то вопрос о яде продолжает тревожить воображение. И тут свою версию предлагает мексиканский скульптор Виктор Мануэль Контрерас — человек, с которым престарелый Феликс Юсупов, проживая в эмиграции, был хорошо знаком и поделился своими секретами. Со слов Контрераса, доктор Станислав Лазоверт позже сообщил князю в письме, что вместо яда положил в пирожные безвредное вещество.

«Хочу, чтобы вы меня простили, я давал клятву Гиппократа, и я не могу ни отравлять никого, ни убивать», — якобы написал Лазоверт, извиняясь перед Юсуповым.

Могло ли так быть? Версия о «тихом саботаже» со стороны Лазоверта хорошо сопрягается с воспоминаниями Пуришкевича о состоянии доктора в ту ночь — он явно не находил себе места, пребывая в жутком нервном напряжении. Это не очень похоже на человека, мысленно перешагнувшего через последнюю черту убийства и понимающего, что ничего уже не изменить. Скорее — на того, кто понимает, что подставил доверившихся ему товарищей и авантюра с убийством Распутина может двинуться в самом непредсказуемом направлении. Возможно, Лазоверт в какой-то момент даже думал сбежать, не выдержав стресса, — недаром он отлучился, не поставив в известность сообщников. Но, пребывая в душевном смятении, сбежать всё-таки не смог.

Однако нельзя не отметить, что Контрерас, передавший версию о подлоге с ядом, не является особо надежным свидетелем. Он приводит довольно фантастичные сведения о том, что якобы приказ об устранении «старца» Юсупов получил от «военной верхушки» Российской империи, о сверхъестественных способностях не только самого Распутина, но и его дочери Марии, о том, что Распутин чуть ли не в открытую общался с немецкими шпионами, обсуждая с ними, как сместить военного министра. Всё это закономерно вызывает большие сомнения — равно как и рассказ Контрераса о том, что, когда Распутин пытался бежать из подвала, ставшего для него ловушкой, в нем уже сидело три пули. Кстати, Контрерас тоже уверяет, будто Дмитрий Павлович непосредственно участвовал в убийстве.

Так или иначе, если вдуматься, в истории с мнимой неуязвимостью Распутина, которого не взял яд, нет ничего мистического. У этой тайны есть естественное объяснение. Другое дело, что мы вряд ли когда-нибудь узнаем доподлинно, какая версия отвечает истине — то ли Распутин вообще не прикоснулся к отраве, то ли действительно яд выдохся, то ли жизнь «старцу» ненадолго продлил доктор Лазоверт, не выполнивший возложенную на него задачу…