Времени больше не будет. Как русские ждали конца света и зачем бояться самовара
Истово верующие нередко превращают ожидание апокалипсиса в главное дело всей жизни. В России конца света ждут уже несколько веков — ждут деловито и даже с удовольствием. Как за столетия изменились эсхатологические настроения и чего же нам бояться в последние времена: второго пришествия или нашествия динозавров?
Идеи о разрушении физического мира, суде над народами и укоренении нового, духовного человечества в вечности рядом с Богом содержатся во многих книгах Библии, но больше всего известно, конечно, «Откровение Иоанна Богослова» («Апокалипсис»). Она и дала имя всему пласту современной культуры о конце света — апокалиптике. Хотя слова о знамениях и вселенских катастрофах эпохи завершения мира мы можем найти и в других текстах, например книге Исаии или не вошедшей в библейский канон третьей книге Ездры.
«Море Содомское извергнет рыб, будет издавать ночью голос, неведомый для многих; однако же всё услышат голос его. Будет смятение во многих местах, часто будет посылаем с неба огонь; дикие звери переменят места свои, и нечистые женщины будут рождать чудовищ. Сладкие воды сделаются солеными, и все друзья ополчатся друг против друга; тогда сокроется ум, и разум удалится в свое хранилище».
Эсхатологическая эпоха — это время перед приходом Антихриста и окончательной битвой добра и зла. Многие поколения воспринимают свою эпоху именно так. Чаще всего ее связывают с неизмеримыми бедствиями, обрушивающимися на человеческий род. Мир перед концом света искажается, переворачивается с ног на голову, вокруг происходят невероятные чудеса, а знамения сыплются как из рога изобилия. Люди в массе своей ведут себя всё хуже, и выживать среди них праведникам становится всё сложнее. Где-то рядом маячит апокалиптическая война, в которой гибнут миллионы.
Когда русские обеспокоились концом света
В России такие идеи начали укореняться довольно поздно — по мнению исследователя русской эсхатологии Игоря Бессонова, учение о конце света у нас долго оставалось предметом лишь церковной догматики. Русские христиане по-настоящему не переживали его, не примеряли к себе — в отличие от Западной Европы, где второго пришествия ждали чуть ли не со дня на день. Даже татаро-монголы не так часто ассоциировались с эсхатологическими народами, несущими гибель, как того можно было бы ожидать. Похоже, до некоторых пор наша культура была слишком оптимистичной — а возможно, даже у образованной части народа хватало других забот. Новозаветный «Апокалипсис» оставался книжным знанием, недоступным основной массе населения. О нем не вспоминали даже в таких критических ситуациях, как падение Константинополя под натиском мусульман в 1453 году — а ведь это было крушение центра восточно-христианского мира.
Затем пришло Смутное время, когда поля пустели, села горели, а население в некоторых уездах сократилось вчетверо. Интервенция, банды на больших дорогах и — чуть ли не самое главное — выпрыгнувший из ниоткуда Лжедмитрий. Во главе последнего православного государства встал авантюрист, окруживший себя католиками, — а русская книжная традиция уже как раз начала расценивать католичество как антихристову веру. Вот тут впору было задуматься о конце света.
Смута, помимо всего прочего, — эпоха знамений: кровавая луна, звездопады, кресты и кометы в небе, рыба-кит, пытающаяся утопить Соловецкий монастырь.
Всё это подготовило народ к еще более серьезному религиозному потрясению. Уже с 30–40-х годов XVII века было ясно: что-то назревает. Появлялись харизматичные проповедники, недовольные тем, куда движется православная церковь. Самым заметным из них стал Капитон — радикальный аскет, носивший вериги (с ними он и бегал от стрельцов по лесам), а пасхальным яйцам предпочитавший горький лук. Вокруг него сформировалась мощная община, члены которой в глазах официальной церкви выглядели настоящими еретиками.
Вдобавок стремительно приближался 1666 год — и эсхатологические предсказания не заставили себя ждать. Дескать, именно в этом году православная церковь переметнется на сторону Антихриста и начнутся последние времена.
А затем случился церковный раскол, последствия которого ощущались всю последующую историю России.
Огненная смерть как акт неповиновения
С точки зрения приверженцев «древлего благочестия» — старообрядцев — раскол ознаменовал приход царства Антихриста. Православная церковь и государство оказались под властью князя мира сего. Конец света в разгаре, бежать некуда, враг слишком силен, остается только претерпевать лишения и дожидаться скорого второго пришествия.
В конце 60-х годов XVII века начались первые массовые проявления эсхатологической паники. Крестьяне забрасывали свои поля, уходили в лес, надевали чистые белые рубахи, сколачивали гробы и ложились в них, проводя так дни и ночи.
Такой метод ожидания конца света станет для России классическим, а традиция эта будет жива до XX века. Можно было поступить и более экстремально, попав к Господу по прямой дорожке — через смерть. Немаловажную роль при выборе именно такого варианта сыграли преследования раскольников. Многие из них вполне обоснованно опасались, что под пытками не смогут сберечь своей веры, а это еще хуже, чем суицид. По стране покатилась волна самоубийств.
В первые годы раскола самым популярным способом «правильно» умереть было «запостить» себя — то есть довести до голодной смерти. Это меньше всего нарушало запрет на самоубийство и в целом соответствовало аскетичному духу первых старообрядцев. Морили себя голодом и поодиночке, и семьями, и общинами. Про самоуморение писали даже духовные стихи:
Вы бегите в темны лесы,
Зарывайтеся песками,
Рудожелтыми хрящами, помирайте-ка все гладом.
Не умрете, оживете, моего царствия не избегните.
Способов самоубийства у старообрядцев можно насчитать много. Это и утопление, и самопогребение заживо, и поочередное отрубание голов всем членам общины, и даже подрывы с помощью пороха. Разве что повешение старообрядцы не любили: уж слишком это напоминало смерть Иуды. Популярным было самозаклание, причем перед этим глава семьи тем же ножом убивал домочадцев, включая малолетних детей — «чтобы новокрещеных мучеников удобнее отправить в рай».
Но главным символом старообрядческого малого апокалипсиса стали гари.
Гарь — место самосожжения. Этот способ получил особое распространение в конце XVII века, но еще пару столетий спустя в стране случались всполохи того пожара. Гари — процесс непрерывного суицида, в который вовлекались семьями, общинами и целыми деревнями. Это главное и самое трагичное свидетельство эсхатологической паники, охватившей крестьянское население России.
Самые большие гари — Палеостровские — унесли жизни более чем 5000 человек в два приема. Всего же в огонь, по некоторым оценкам, только за 1666–1690 годы шагнули до 20 тысяч человек. Это пик гарей, но они продолжились и потом!
Интересно, что гари во многом стали ответом на другой огонь — сожжения в срубах, которым последователи Никона подвергали нераскаивавшихся старообрядцев. Драматичная ирония: если старообрядец не успевал завершить свой огненный обряд, он всё равно имел вполне ощутимый шанс закончить жизнь в пламени — только разводили его уже представители властей. Плюс ко всему пытки, ставшие обыденностью в отношении староверов. Ассортимент мучений был довольно широк: пойманным ломали клещами ребра и отрезали языки, их пытали на дыбе или обливали водой на морозе.
Технология гарей была отработана. Во главе решивших уйти из мира вставал какой-либо авторитетный старец-старовер. Порой это были «профессиональные» поджигатели, которые спасались из пожара и продолжали дальше нести учение об огненной смерти. Но во многих случаях и сами старцы гибли в огне, для них гарь становилась самым важным, финальным проектом в земной жизни. Зачастую организаторы не афишировали своих истинных намерений и постепенно входили в доверие к общине, внушая ей мысль о необходимости суицида. Затем люди уходили в лесную глушь и строили там специальный дом или даже комплекс зданий. В XVII веке староверы возводили настоящие крепости, способные выдержать осаду правительственных войск в случае раскрытия замысла. Окна и двери имели замки и засовы, чтобы участники акции не могли покинуть дом.
Решившиеся на огненную смерть под контролем своего наставника несколько дней постились и молились. Затем следовало перекрещение и пострижение в монахи, перед смертью же крестьяне надевали белые саваны. Стрельцы могли напасть на крепость в любой момент, поэтому старообрядцы держали под рукой оружие, в том числе огнестрельное, и были готовы дать отпор войску.
Гари достигли своего апогея в конце XVII века, продолжились в веке XVIII, а эпизодически происходили и позже.
Техника как орудие дьявола
XIX век стал веком научно-технического прогресса и вообще кардинальных перемен в жизни города и деревни. Любые изменения могли трактоваться как знаки приближения конца света. Например, самовар был для староверов чуть ли не главным «бытовым» врагом: свистит, огонь изрыгает, да еще и связан с дьявольским зельем — чаем.
Два технических символа XIX века — телеграф и железная дорога — стали и главными символами ожидаемого апокалипсиса.
Паровоз — это огненный змей, эдакий масштабированный самовар. Телеграфные провода — это железо, которым опутывается мир, сети, в которых Антихрист ловит людей, «железное небо» из пророчеств. Крестьяне, бывало, устраивали крестные ходы, завидев поезд — иногда это даже работало!
Чуть позже появились самолеты и тут же стали предметом эсхатологической тревоги крестьянства. Самолеты — это то ли апокалиптическая саранча, призванная мучить людей, то ли птицы апокалипсиса, посланные на огромное кровавое пиршество.
Все эти представления оказались живучими. Вот, например, как они описаны в «Тихом Доне» Шолохова:
«Ягодка, мой Максимушка! В старину не так-то народ жил — крепко жил, по правилам, и никаких на него не было напастей. А ты, чадунюшка, доживешь до такой поры-времени, что увидишь, как всю землю опутают проволокой, и будут летать по синю небушку птицы с железными носами, будут людей клевать, как арбуз грач клюет. И будет мор на людях, глад, и восстанет брат на брата и сын на отца. Останется народу, как от пожара травы».
Вообще, XIX век и начало века XX — это расцвет альтернативного, «народного» православия, пропитанного ощущением близкого конца света. Хлысты совершают экстатические радения, ощущая схождение Духа; скопцы оскопляют себя во имя борьбы с грехом; наконец, бегуны отрицают светскую и духовную власть и находят свое призвание в подвиге странничества, в поиске легендарного Беловодья — рая на земле. Всё это вызывало живой интерес у интеллигенции времен Серебряного века. Мережковский ходил в народ и общался с хлыстами, Блок видел в хлыстовстве своеобразный чан, в который надо (или не надо) броситься во имя общего дела, Клюев вообще во многом сделал себе имя на рассказах о происхождении из хлыстовской среды.
Апокалипсис русской революции
Броситься в чан пришлось в 1917 году.
В 1917-м немецкий филолог и историк Рене Фюлёп-Миллер прямо докладывал на родину: «В России пришла к власти эсхатологическая секта».
Самые левые революционеры и сочувствующие с удовольствием переняли эсхатологическую риторику и символику. С точки зрения коммунистических мессий, революция и есть настоящий конец света, после которого начинаются новое небо и новая земля, когда времени больше не будет (как и написано в «Откровении Иоанна Богослова»). Коммунизм для них — это статичное состояние рая, когда «вообще не нужно будет умирать», но для его достижения нужно уничтожить абсолютно всё. Вот, например, раннее стихотворение Андрея Платонова:
Дыхание звезды и странствующий ветер,
И солнце страстное, ревущее на небе,
Мы в мир пришли окончить белый свет,
Разбить вселенной страшный слепок.
Сходные идеи и образы можно найти у самых разных авторов тех лет, вплоть до наркома культуры Луначарского. В недрах ВКП(б) зрели фантастические проекты переманивания на свою сторону тех же хлыстов — как близких по духу; впрочем, эта вольница быстро закончилась.
С другой стороны баррикад эсхатологические ожидания тоже взметнулись до небес: там в большевиках видели как раз слуг Антихриста, особенно если учесть отношение коммунистов к православной церкви. И опять крестьяне надевали белые саваны и ложились в гробы, ожидая смерти.
Последний всплеск ярко выраженного эсхатологического поведения — коллективизация.
Дело доходило, как в XVII веке, даже до религиозных самоубийств: повальная запись в колхозы многим верующим крестьянам казалась аналогом антихристовой печати, которой тот метит «своих».
Дети, святые и пришельцы 90-х
Ожидание апокалипсиса — частый спутник социальных кризисов, когда существующие религиозные представления теряют свою сакральность. Поэтому эсхатологические настроения в 1980–90-е — одна из самых ярких примет того времени.
Первой ласточкой новой отечественной эсхатологии стала радиационная катастрофа в Чернобыле.
«Чернобыль» — это другое название полыни. В стране, которая к 1986 году начала заново осмыслять свою религиозность, сложно было удержаться от трактовок трагедии с помощью «Откровения»:
«Третий ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде „полынь“; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки».
Катастрофистское мышление «последних времен» стало естественным для нетрадиционных религиозных течений 1980–90-х годов. Практически все бесчисленные организации, собранные под термином «секта», настраивали своих последователей на близость конца и спасение для избранных.
Два воспоминания из детства. Первое: предсказатель, кажется, Павел Глоба, по телевизору обещает катастрофические землетрясения в европейской части страны. Родители относятся к этому иронично, но на ночь паспорта на всякий случай кладут поближе: трагедия в Нефтегорске случилась совсем недавно. Второе: плохо пропечатанные черно-белые плакаты секты «Белое братство» на трамвайной остановке. Мама дает понять, что это опасные люди, и отводит куда-то подальше от рекламы.
Как и в другие эпохи, во многом приметами конца света называли научно-технические достижения или фантазии: суперкомпьютер под названием «Зверь» уже пересчитывает всех нас где-то в Европе, из телевизора нам физически перепрошивают мозг, а банковские карты и штрих-коды и есть подлинные печати Антихриста. Не обошлось и без новой мифологии.
В учении «отрока Вячеслава» (мальчика Славы Крашенинникова, умершего в 1993 году), утверждается, что НЛО — это демоны, а перед вторым пришествием Господь выпустит из-под земли динозавров.
А вот любопытная Славина интерпретация старой идеи, что перед концом света люди не смогут даже умереть и будут вынуждены терпеть муки:
«Если человек, не выдержав голода, зайдет в магазин и возьмет себе еды, то, проходя через кассу, он получит печать. Те, которые получат такой номер, уже не смогут умереть. Они станут как бессмертные. Если такой человек из-за ужасной жизни захочет совершить самоубийство, разгонится на машине и куда-то врежется, то, разлетевшись на куски вместе с машиной, он, как монстр в фильме ужасов, соберется в кучу и оживет».
А что на эсхатологических фронтах происходит сейчас? Религиозная тревога в какое-то время стала снижаться, хотя катастроф и не стало меньше. Апокалиптика переместилась в область городских легенд, особенно на фоне «предсказаний майя» о конце света в 2012 году. Впрочем, иногда даже такие истории вызывают вполне реальный религиозный отклик.
Вот, например, история пензенских затворников, в 2007-м ушедших под землю в ожидании падения кометы Армагеддон — по их мнению, это должно было случиться как раз в 2012 году. В случае попытки насильственной эвакуации члены секты угрожали себя сжечь. За семь месяцев в землянке двое участников умерли, в том числе от недоедания. В итоге большая часть затворников всё же поднялась на поверхность, а основателя группы Петра Кузнецова принудительно доставили в психиатрическую больницу.
Жива и «технологическая» эсхатология: образ чудовищной сети, опутавшей весь мир, переместился на сеть Интернет, а некоторые производители выпускают продукты с зачеркнутыми штрих-кодами.
Слышатся иногда и отголоски восторженно-победной эсхатологии, характерной для революционных лет: так, несколько лет назад философ Дугин предсказал второе пришествие Христа то ли в ДНР, то ли в ЛНР.
Кстати, а какое отношение к концу света у официальной православной церкви? Всё сложно.
Конец-то будет, но лучше бы отложить его на потом, пожить еще немного в историческом времени. Как говорит патриарх Кирилл, всем нужно осознать ответственность «за Россию и весь человеческий род» и остановить «сползание в бездну окончания истории». В общем, покоптим еще небо.