«Я не гипножаба, чтобы всем нравиться». Алексей Сальников в славе и вокруг нее

— Как изменилась ваша жизнь после премиального успеха «Петровых»? Последовал ли за премиальным и успех у читателей?

— Кажется, отчасти получилось обратное. Или была тесная взаимосвязь премиального успеха и внимания читателей. В «Большой книге» я попал в шорт-лист, и тогда читатели обратили внимание на «Петровых». Количество читателей нарастало, а затем вышла критическая статья Галины Юзефович, она «выстрелила», подкрепленная более ранними рецензиями других критиков. Произошла такая химия, рассчитать и построить которую сознательно невозможно, наверно. Жизнь моя изменилась в сторону большего общения с журналистами, большинство из которых очень приятные и милые люди.

— В чем, по-вашему, кроме собственно литературных достоинств и оригинальности, причина успеха этой книги?

— Увидел где-то в Cети сравнение романа со стендапом. Что-то есть справедливое в этой оценке, потому что текст действительно порой похож на некий стеб над жизнью с перескакиванием от темы к теме, с уходом в неожиданные бытовые истории.

Иногда я думаю, что дело в такой интимности, такой близости к персонажам, что читателю не важно — безумны описываемые люди или нет, происходит ли это на самом деле или нет. Некоторые детали, видимо, настолько близки и универсальны, применимы к любой жизни вне зависимости от образования, дохода и степени психического здоровья.

— Недавно вышедший «Отдел» — ваш первый роман, изданный вслед за «Петровыми». Пересказать книгу полностью нельзя, но все же, если в двух словах: о чем она? для кого? чего вы от нее ждете?

— Ну, «Отдел», в общем, про невольную симпатию к людям, если резко погружаешься в какую-нибудь компанию, о том, как нелегко эту симпатию преодолевать. Ну и про людей, исполняющих приказы. Никогда не могу определить целевую аудиторию ни одной из книг, да и с другим контентом туго, сейчас как-то размыто все.

Конечно, ученикам начальной школы ее читать не рекомендуется. Но опять же я вот на де Сада в 12–13 лет наткнулся, и не сказать, что это перевернуло мою жизнь. Или мы с друзьями лет в девять читали «Гиперболоид инженера Гарина» и веселились над словом «проститутки».

Так что не знаю, в чьи руки книга попадет. Чего жду? Жду, что книга придется читателю по душе, хотя чтение не из легких, как оказалось, притом что «Отдел» в принципе жанровая такая штука, сродни книгам про попаданцев.

— Вы следите за отзывами критиков и обычных читателей на вашу прозу? Бываете ли согласны с негативной критикой, которая неизбежно возникает по отношению к нашумевшим вещам, и вашей в том числе?

— Да, иногда просматриваю из любопытства. Иногда прохожу по ссылкам, которые отправляют. На самом деле ведь литературный вкус сродни вере, его так просто не поколебать, вполне могу понять, если книга не понравилась, книга и не может нравиться всем поголовно, в этом было бы даже что-то пугающее — в полном охвате населения какой-то мыслью, выраженной автором, это уже был бы какой-то нездоровый гипноз. Я не гипножаба, в конце концов.

— Почему вы не хотите открывать свою страницу в фейсбуке? Для чего во время пришедшей известности вам нужна анонимность?

— Все просто. Мне все непрочитанные сообщения в почту дублируются и даже сейчас, когда имеется три сотни друзей и несколько групп, в которые вступил, из почты приходится ежедневно удалять по два десятка писем счастья от фейсбука. А так у друзей есть такой секрет Полишинеля (все мы выросли из гоголевской полишинели, ха-ха). Но особых неудобств, кажется, это не вызывает.

— Как вы относитесь к другим известным «уральцам», Ольге Славниковой, Алексею Иванову? Так как в других своих интервью вы производите впечатление человека закрытого и «домашнего», то не праздным будет вопрос: вы хотели бы повторить их всероссийский успех?

— Очень хорошо отношусь к уральцам.

Это, возможно, местечковость, но мне все дороги, мне приятно, когда у кого-нибудь из Пермской, Свердловской и Челябинской области получается что-нибудь заметное. Эта гордость вот такая берет начало, наверное, еще из школьных времен, когда Свердловские рок-группы были «на коне».

И, разумеется, было бы неправдой, если бы заявил, что не хотел бы повторения их всероссийского успеха. Конечно, хотел бы!

— Что бы вы могли посоветовать молодым авторам, живущим не в Москве и не имеющим, как принято говорить, связей: как сделать так, чтобы вас заметили?

— Пишите! Основная проблема многих в том, что люди не пишут, а до конца жизни тусуются и посещают различные семинары по улучшению писательского мастерства, тогда как на этих семинарах учат в основном, как сделать так, чтобы отрывки текстов нравились руководителю семинара. Умение нравиться, конечно, необходимый социальный навык, который может пригодиться в любой области, но все же. Пишите, дописывайте, рассылайте, куда только можно. И наберитесь терпения, не нужно начинать пить запоем и вешаться от непризнанности. Иногда дождаться ответного письма от редакции труднее, чем написать роман, нужно быть к этому готовым.

— Кто, по-вашему, круче всех из пишущих сегодня по-русски? И какие писатели недооценены?

Отказываюсь отвечать на первый вопрос.

А что до недооцененных писателей, то, пожалуй, могу порекомендовать Андрея Ильенкова (вы можете знать его как автора сценария фильма «Страна ОЗ»), а еще есть писатель из Петербурга Ирина Глебова.

— А хуже всех? Кто переоценен?

— Не умею составлять рейтинги. Ну правда. Любая книга — находка, дело порой во времени и месте, когда ее открываешь.

— Писать для вас — больше работа или удовольствие? Вам страшно, когда не пишется?

— Когда как. Бывают, конечно, дни, когда выковыриваешь из себя слова. Но когда не пишется — не страшно. Просто вспоминаю, что было время, когда совсем не писал, а потом начал, умудрился же пересечь эту границу между полным отсутствием практики, просто начал потихоньку день за днем писать — и все.

— О новой книге вы не рассказываете. А можете примерно описать образ идеальной книги, такой, после которой можно уже ничего и не писать?

— Идеально было бы, конечно, как-то молниеносно помещать в голову читателя весь свой замысел, так, чтобы он почувствовал его от момента задумки до точки в конце, но это, понятно, неосуществимо. Опять же идеальная книга, после которой можно уже ничего не писать, — это такая, после которой можно уже больше ничего не читать. Не знаю, может ли быть такая вообще. А неплохая задумка, да? Про такую книгу.

— Как вы восприняли эту премию, ожидали ли ее?

— Честно говоря, думал, раз получил «критический НОС», то мне уже ничего не светит, но почему-то волновался. Сама обстановка к этому располагала. Но церемония прошла настолько стремительно, что я и понять ничего не успел, как оказался на сцене. Рад за себя, что так получилось. Но вот эта победа, как зачастую и бывает в литературных премиях, отчасти случайность. Малейшие флуктуации в составе членов жюри и, как понимаете, все сложилось бы иначе.