В поисках бессмертия. Как напоминание о смерти меняет взгляды людей

Превращение бессмертия в кислый виноград

Мифологии многих культур отражают желанность бессмертия. Его искали и находили в историях про живую воду, философский камень, различные фрукты и эликсиры бессмертия. Многие религии тоже обещают жизнь после смерти в том или ином виде.

Но иногда физическое бессмертие можно найти и как форму вечных мучений. Например, в древнегреческом мифе о Титоне. Зевс даровал Титону долгую жизнь, и он стал бессмертным стариком. По другому варианту мифа — превратился в цикаду, сморщившись от старости.

Если мы захотим больше узнать о нежелательности смерти, можно обратиться к йельскому профессору Кагану. В лекциях он утверждает, что любая форма человеческого бессмертия была бы нежелательной. Его аргументы завязаны на скуке от утомительного повторения одного и того же. По его словам, чтобы не утомляться, нам нужно периодически стирать память или уменьшать мозг до размеров крысиного, тогда мы не устанем радоваться жизни.

Но многие люди действительно хотят жить если не вечно, то хотя бы гораздо дольше. Тема бессмертия не чужда ни одной культуре: вряд ли человеческая мысль вынашивала и лелеяла в своих историях эту идею только для того, чтобы позже покрутить от нее носом.

Вся эта ситуация напоминает басню о Лисе и винограде: когда Лис не смог дотянуться до винограда, он решил, что тот невкусный. Желание и невозможность получить желаемое могут сдетонировать когнитивный диссонанс, и чтобы его успокоить, мы выстраиваем аргументацию в пользу статус-кво.

Почему сложно не мечтать о бессмертии

Для эпикурейцев, включая Лукреция, выход из этой психологической головоломки с умиранием был прост. Рецепт они дают следующий.

Первое, что мы должны сделать, это осознать свой страх перед смертью. Затем мы должны признать, что бояться смерти нерационально. В конце концов, утверждали эпикурейцы, плохое может случиться только с теми, кто способен чувствовать. А мертвые не чувствуют ничего, как и все мы до нашего зачатия. Значит, быть мертвым ничем не отличается от того, чтобы никогда не родиться. Никто не испытывает ужаса перед тем, что было до его рождения, так зачем же беспокоиться о смерти, ведь это точно такое же бесчувственное состояние, которое преобладало в течение миллионов лет до нашего появления на свет? Эпикурейцы настаивали, что, как только мы поймем это, тревога по поводу смерти исчезнет, а мы перестанем жаждать бессмертия. А это, по мысли Эпикура, сделает «смертность жизни более приятной».

Каждый из нас должен умереть, чтобы «будущие поколения могли расти», — писал Лукреций. «Они тоже, прожив свою жизнь, последуют за вами. <…> Жизнь не является частной собственностью, ею может пользоваться каждый».

В эпикурейской вселенной Бог рассказал бы Адаму и Еве в Эдемском саду о «Природе вещей» Лукреция вместо того, чтобы держать их в неведении о смерти. Адам с Евой с удовольствием поселились бы в своем земном раю, пусть даже в качестве временных обитателей, не оставляющих следов на песке времени.

Люди, как и все живые существа, биологически предрасположены к сопротивлению прекращению жизни, особенно преждевременному. Любая форма жизни, с готовностью соглашающаяся на смерть, вылетала бы из генофонда пулей (особенно если не стремилась к обязательному и неустанному продолжению рода перед смертью).

Наш страх генерируется лимбической системой, которая нужна для выживания в опасном мире. Но к лимбической системе позже добавилась более сложная структура неокортекса, с помощью которой мы осознаем нашу постоянную уязвимость и конечную смертность. И пока эпикурейских пояснений нам недостаточно, чтобы окончательно успокоиться и смириться.

Набоков видел эту ситуацию так:

«Колыбель качается над бездной. Заглушая шепот вдохновенных суеверий, здравый смысл говорит нам, что жизнь — только щель слабого света между двумя идеально черными вечностями. Разницы в их черноте нет никакой, но в бездну преджизненную нам свойственно вглядываться с меньшим смятением, чем в ту, к которой летим со скоростью четырех тысяч пятисот ударов сердца в час».

Виды доступного бессмертия

Факт того, что мы однажды прекратим свое существование, лишает смысла всё, что мы делаем, если в конце тоннеля не горит надежда на бессмертие — буквальное или символическое.

Буквальное бессмертие подразумевает веру в то, что человек продолжит существовать после смерти. Это постсуществование обычно представляется за рамками физического мира. Например, религии обещают рай в том или ином его виде. Нет рая? Держите реинкарнацию. Или придумайте новый способ организации загробной жизни и уверуйте в него.

Однако не стоит заново изобретать велосипед: с самого рассвета человечества люди неустанно создавали целый спектр мировоззрений, способных успокоить страх смерти и даровать бессмертие. И тогда, и сейчас люди по-прежнему верят в продолжение жизни после умирания. Например, после смерти отрадно было бы встретиться с близкими, ушедшими из жизни до нас, и хотя бы немного погреться в любящем сиянии нашего создателя.

Символическое бессмертие подразумевает продолжение существования через артефакты, оставленные после себя: идеи, дети, книги, произведения искусства… Человек может продолжить жизнь после смерти, потому что «вписался» в нечто большее, чем он сам. Именно поэтому мы стремимся стать частью значимых групп и оказать на мир долгоиграющее влияние — через творческие произведения, через здания и людей, названных в нашу честь, через имущество и гены, которые мы передаем своим детям, или через воспоминания, которые будут хранить наши близкие.

Если ощущать себя частью героического дела или нации достаточно долго, то можно почувствовать, как вкус бессмертия этого дела или этой нации перекидывается и на нас.

Если под рукой нет подходящего дела или нации — можно попробовать проникнуться настроением через эпос Гомера. В нем найдем описания того самого чувства трансцендентности, вызываемое принадлежностью к могущественному племени, великому городу или процветающей, доминирующей империи.

Страстная преданность своему народу и непоколебимая верность харизматичным лидерам, особенно в неспокойные времена, смягчает экзистенциальный ужас, вселяя чувство гордости, силы и уверенности в том, что наша группа будет существовать вечно — и мы вместе с ней.

Многочисленные исследования показали, что люди реагируют на напоминания о смертности (Mortality Salience) повышенной приверженностью своему культурному мировоззрению. Исследователи предполагают, что мы склонны защищать систему ценностей своей культуры, потому что она дает нам рецепты буквальных или символических бессмертий, на которые мы опираемся, чтобы преодолеть страх смерти.

Чтобы трюк с бессмертием сработал, необходимо сохранять веру в свое культурное мировоззрение и жить по его принципам. Поэтому нам приятно, когда наше мировоззрение кто-то разделяет. А если кто-то не разделят — мы раздражаемся: как они смеют ставить под сомнения валидность нашего билета в бессмертие?!

На страже своего бессмертия

Чтобы справиться с тревогой, связанной со смертью, и сохранить свою шаткую веру в бессмертие, люди порой развивают отвращение к культурному «другому» и отсиживаются в бункере своих мировоззрений.

Исследования показали, что, задумавшись о своей смертности, христиане начинают принижать евреев, консерваторы — осуждать либералов, итальянцы — презирать немцев. После напоминаний о смерти люди становятся более благосклонными к шуткам про иммигрантов. Вообще мы начинаем симпатизировать всем разделяющим наши взгляды и отвергать всех несогласных.

Легче избавиться от неприятных мыслей о смерти, когда человек уверен в собственном буквальном или символическом бессмертии в рамках своей культуры, и никакой выходец из другой культуры не ставит эту уверенность под сомнение. А если так вышло, что какой-то выходец всё-таки сомневается или просто не следует тем же правилам, — нужно свести ущерб к минимуму и просто выставить его на посмешище.

Хоть мы воспринимаем наше культурное мировоззрение как нечто само собой разумеющееся, оно представляет собой хрупкую конструкцию, на создание, поддержание и защиту которой тратятся огромные силы.

Мы постоянно находимся на грани осознания шаткости нашего существования и каждый раз пытаемся ухватить то, что помогает нам остаться на плаву: институты и ритуалы нашей культуры, которые обещают буквальное или символическое бессмертие, если мы играем в жизнь по их правилам.

Американцы, которым напомнили о смерти, более позитивно реагировали на тех, кто восхвалял Соединенные Штаты, и более негативно — на тех, кто их критиковал. Аналогично итальянцы, которым напомнили о смерти, более благосклонно относились к Италии и выражали более тесную связь с соотечественниками.

Напоминание о смерти заставляет христиан сильнее убеждать атеистов принять Иисуса, а эволюционистов — убеждать креационистов принять Дарвина. Исследования показывают, что прозелитизм нас успокаивает: если я узнаю, что вы приняли мои убеждения, я чувствую себя более уверенным в их обоснованности и, следовательно, не так сильно беспокоюсь о собственной смерти, потому что мой ключ к бессмертию оказался валиднее, чем ключ соседа.

Голод, чума, перебои с электричеством, экономический кризис: всё, что угодно, — это всё их вина. А мы, мы созданы по образу и подобию Божьему, и его лик сияет на нас. Проблема в них, и решение очевидно: избегать, унижать, изгонять или уничтожать. Искоренять зло и очищать мир. Доказать, что Бог на нашей стороне. Так мы проецируем тревогу по поводу смерти на «злых» других.

Унижение лишает людей чувства собственного достоинства. Без него теряется ключ к бессмертию, потому что мы из значимых людей превращаемся в уязвимых существ, не достойных войти в символическую или фактическую загробную жизнь.

Согласно сомалийской пословице, «унижение хуже смерти; во время войны слова унижения ранят больше, чем пули».

Конечно, разногласия по поводу территории и доступа к дефицитным ресурсам также играют важную роль в человеческих разногласиях. Но подобные прагматические соображения отражают и более глубокие символические проблемы. То, что одна группа считает своим Богом данным правом, другая воспринимает как унизительную несправедливость. То, что одна группа считает праведной реакцией на унизительную несправедливость, другая воспринимает как акт жадности и агрессии.

Если спросить бойца, за что он сражается, вряд ли он будет перечислять бенефиты вроде увеличения территории или получения доступа к морю. Люди, которые реально убивают и умирают, сражаются «во славу Рима», чтобы «прогнать неверных со Святой земли» или «остановить злокачественное распространение» той или иной идеологии или религии. В конце концов, они сражаются за свою систему ценностей, чтобы доказать правильность своего рецепта бессмертия.

Как выразился Эрнест Беккер, «естественное и неизбежное стремление к отрицанию смертности и достижению героического самовосприятия — вот основные причины человеческого зла». Умирать не так страшно, когда умираешь героем или мучеником, особенно когда культура обещает взамен сладкую вечную жизнь. Террористы-смертники с этим согласятся: они готовы пожертвовать собой только потому, что уверены в получении вознаграждения в жизни после смерти.

А если просто не умирать?

Вуди Аллен однажды высказался:

«Я не хочу достигать бессмертия благодаря своей работе; я хочу достигать бессмертия благодаря тому, что не умру. Я не хочу жить в сердцах моих соотечественников; я хочу жить в своей квартире».

Недавно человечество начало изучать третий план по обретению бессмертия — найти способ не умирать. Да, просто физически не умирать от болезней, старости или травм.

Если раньше ученые смеялись над такими заявлениями, как когда-то смеялись над утверждением того, что земля круглая, то сегодня, учитывая достижения современной науки, смеяться хочется всё меньше. К примеру, последние достижения в понимании биологических процессов, в результате которых наступает смерть, уже позволили реанимировать людей спустя четыре часа после их клинической смерти.

Биологи шаг за шагом продвигаются к возможности бесконечно продлевать жизнь. Теоретически это можно сделать путем контроля процессов, вызывающих старение.

Споры о целесообразности и желательности вечной жизни продолжаются по сей день.

Пока они идут, психологи уже начали проводить исследования на эту тему. Предварительные результаты показывают, что по мере роста интереса к буквальному бессмертию (например, религиозные убеждения) поддержка бесконечного продления жизни уменьшается. Еще исследователи выявили, что американские мужчины в целом более склонны к бесконечному продлению жизни, в то время как женщины предпочитают традиционное буквальное бессмертие, обещаемое религиями. А люди, убежденные в возможности бесконечного продления жизни, теряют интерес к традиционному буквальному бессмертию.

Возможность бессмертия щекотала и будет щекотать наше воображение. В погоне за ним самое главное — это не забывать чувствовать и проживать жизнь, которая у нас еще пока не кончилась.