Отрезвлять и наказывать: Мишель Фуко в русском вытрезвителе

Жиль Делез в интервью Libération в 1986 году (через два года после смерти Фуко) вспоминал свою фразу, сказанную ранее в его адрес: «Вы стали первым, кто научил нас фундаментальной вещи — говорить от чужого имени недостойно».

И мы не будем заниматься подобными вещами, а только наметим не параллели даже, а скорее то, что кажется совпадениями — между фактами, изложенными в книге о рождении тюрьмы и разрозненными хрониками российских вытрезвителей, учреждений со странным пограничным статусом где-то между темницей и больницей.

Тема пограничностей чрезвычайно важна для Мишеля Фуко. И в смысле предмета исследования, и в смысле методологического инструментария. Давайте попробуем применить ту же оптику и мы.

Книги, стрихнин, мышьяк, граммофон

В ноябре исполнилось 117 лет со времени открытия первого в России вытрезвителя. Это произошло в Туле в 1902 году. «Приют для опьяневших» на 20–28 мест появился по инициативе врача Федора Архангельского и градоначальника Андрея Любомудрова. Последний пожертвовал 300 книг из личного собрания, граммофон и 56 пластинок — в вытрезвителе работала не только амбулатория, но и библиотека.

Клиентов приводили в сознание мышьяком и стрихнином. О каждом наводили справки и заносили информацию в журнал: пол, возраст, семейное положение, место службы. Последнего легко можно было лишиться при чрезмерной тяге к чтению и музыкальным записям.

Вытрезвитель находился в доме на улице Рубцовской (современная Сойфера). Он не сохранился до наших дней. В здании, что построили на этом месте, располагается сегодня коммерческая типография.

Есть версия, что вытрезвитель в Туле открыли на два года позже, в 1904-м. А в 1902-м аналогичное учреждение появилось в Саратове, через год — в Ярославле. Якобы газета «Тульская молва» из самых искренних чувств хотела прославить родной город и напечатала заведомо ложную информацию, которую потом во множестве растиражировали.

Но суть не в этом. Раз аналогичные заведения стали появляться в разных городах в одно и то же время, налицо тенденция — инновационный подход к искоренению зависимости стал внедряться повсеместно.

Причем здесь Фуко? Сделаем некоторое эпистемологическое отступление.

Дисциплина на смену господству

В «Надзирать и наказывать», своем главном труде о становлении и логике развития пенитенциарной системы, Фуко утверждает, что тюрьмы пришли на смену публичным казням вовсе не по гуманным соображениям. Просто изменилась экономика распределения власти. Усекновение глав и четвертования не всегда давали ожидаемую обратную связь. Кто-то, насмотревшись на страдания и стоицизм казнимого, испытывал позыв встать на сторону угнетенного — пусть изначально лишь морально и молча, но потом… А потом могло всякое случиться.

Пиар на крови (в натуральном смысле) часто приводил к ровно обратному эффекту — для короля крайне нежелательному.

Поэтому на смену господствующей власти пришла дисциплинарная. Она и раньше имела место, но только в конце XVIII века стала основным режимом властного функционирования, «заказывающего музыку» для больниц, психиатрических лечебниц, школ и домов для несовершеннолетних преступников. И тюрем, конечно же, представляющих собой — по Фуко — не нечто исключительное, а одно из частных проявлений общего тренда.

Еще за треть столетия до этих реформ было примерно так:

«…руку сию следует обжечь горящей серой, а в места, разодранные щипцами, плеснуть варево из жидкого свинца, кипящего масла, смолы, расплавленного воска и расплавленной же серы, затем разодрать и расчленить его тело четырьмя лошадьми, туловище и оторванные конечности предать огню, сжечь дотла, а пепел развеять по ветру…

…Наконец его четвертовали… Последнее действо заняло много времени, поскольку лошади не были приучены тянуть; тогда вместо четырех лошадей впрягли шесть; но и их оказалось мало, и, чтобы оторвать конечности несчастного, пришлось перерезать ему сухожилия и измолоть суставы…»

Так обошлись с Робером-Франсуа Дамьеном — с подробного описания его казни Фуко начинает «Надзирать и наказывать». В январе 1757 года Дамьен пытался зарезать Людовика XV перочинным ножом. Покушение не удалось, нападавшего тут же арестовали, а уже в марте показательным образом, максимально продлевая мучения, четвертовали на Гревской площади Парижа.

«Расстрельные» целовальники

В России антиалкогольные кампании по лютости были сопоставимы с парижскими публичными казнями. Иван Карамзин в «Истории государства российского» пишет об Иване Грозном, что тот «не терпел гнусного пьянства и только на Святой неделе и в Рождество Христово дозволял народу веселиться в кабаках; пьяных во всякое иное время отсылали в темницу».

Попавшихся повторно избивали батогами, а третий «привод» был чреват и вовсе неприятными последствиями. Человека сажали в бочку с брагой, ледяной водой, экскрементами и/или гнилостными жидкостями. И «мариновали» сутками.

Нередко наказуемый умирал. Хоронили алкоголиков не на кладбище, а за пределами — обычно у перекрестков.

Темницы, о которых шла речь выше (в них провинившихся держали, пока не протрезвеют), представляются прототипом современных вытрезвителей. Пройдет четыре века, прежде чем такого рода мера — отрезвление в специально подготовленном для этого помещении — станет в России основной ресоциализирующей алкозависимых практикой.

И пусть вас не смущает хронологическое несоответствие описываемых в «Надзирать и наказывать» событий с историями времен Ивана Грозного. Несовпадение это вполне в духе Фуко — а значит, не критичное ни разу.

Философ придерживался принципа исторической эпистемологии в противоположность историцизму, согласно которому всё развивается последовательно и поэтапно.

Фуко говорил: нет, у каждой эпохи своя история, она не прямая наследница предыдущих времен.

События России Ивана Грозного и Франции времен Людовика XV сошлись не хронологически, а логически.

Так бывает.

При этом Иван Грозный открывает первый в стране кабак — изначально, правда, только для опричников. Но довольно скоро торговля спиртным вылилась в более широкое русло. Покупка алкоголя превратилась в своеобразную феодальную повинность. В деревнях назначались целовальники, ответственные за поступление казенных доходов с кабаков. Должность эта была «расстрельная» даже при всей значимости их локальной власти. За недоимку боярских детей (чаще всего они назначались целовальниками) «ставили на правеж» — ежедневное и в определенное время совершаемое битье балкой или иными приспособлениями по икрам ног, продолжающееся несколько часов. И дней — пока в казну не поступит причитающееся.

Изможденное тело

Древнерусский «правеж» — телесная практика, которая могла бы вызвать исследовательский интерес Фуко. Тело подвластного субъекта и совершаемые с ним манипуляции (наказание, расположение в пространстве, изоляция, контроль сна / бодрствования) — предмет пристального изучения философа.

Во времена власти-господства тело монарха выставлялось напоказ со всей соответствующей атрибутикой: корона, скипетр и т. п. Когда власть короля уходит, она не переходит к народу. Она становится менее заметной и более разреженной. Но от того — всепроникающей, причем далеко не только в сферы правоприменения, системы исполнения наказаний и судов. Врачи, психиатры-эксперты, педагоги и руководители промышленных предприятий получают дисциплинарную власть над телами пациентов, учащихся, рабочих. Несмотря на то что власть эта ими методично используется, они не ее субъекты, а всего лишь агенты. Власть безлична и тотальна — она воздействует на тела надзирателей не меньше, чем на тела заключенных. Только по-другому.

Живые и мертвые

«Обхождение с телом» определенным образом может относиться не только к живым. В номере журнала «Логос», посвященном Фуко, опубликована статья «Управление умершими: дисциплина и биополитика» Дениса Скопина. Автор переносит логику философа на рассмотрение отношений к мертвым телам в концентрационных и трудовых лагерях, проводит различие между практиками захоронения и кремации.

Он пишет:

«…Фуко указывает, что при возникновении в XIX веке биовласти старая власть дисциплинарного толка не исчезает, а вступает в определенные комбинации… с ней. В то же время возникает определенный конфликт между противоположными требованиями, исходящими от каждой из двух властей („заставить умереть“ и „заставить жить“)…

….Именно лагерь делает возможным характерное для современности „примирение“… двух типов власти, формулы которых противоположны. Эта артикуляция находит свое выражение… в производстве так называемого „мусульманина“ — на лагерном жаргоне это слово означает заключенного в крайней стадии истощения. „Мусульманин“ не просто умерщвляется в силу сочетания власти суверенной и биовласти… Жертва лагеря в определенном смысле „не умирает“: лагерь производит разделение животной и органической жизни в человеке… то есть после смерти в человеке всего человеческого, его „верхнего этажа“…»

Если провести параллель с клиентом вытрезвителя, то в отличие от вышеописанного примера водораздел телесных практик в данном случае проходит между сохранением животной жизни и социальным умиранием. Алкоголик маргинализируется, но остается при этом членом всё того же общества — он на периферии, но не изгнан. Его тело может быть вписано во властную экономику — его можно использовать для тяжелого и неприятного труда (мусорщики, грузчики и т. п.).

А вот что говорил сам Фуко относительно советского контекста (из сборника статей «Мишель Фуко и Россия»):

«…История Советского Союза показала, что трансформация производственных отношений и политических институтов не по­влекла за собой никаких изменений в „микроотношениях вла­сти“ в семье и на советском заводе; эти отношения не отличаются от аналогичных в странах, называемых капиталисти­ческими…

…Я просто полагаю, что делая основной — и исключитель­ный — акцент на роли, которую играет государство, мы рискуем не заметить механизмы и техники власти, которые не являют­ся непосредственной функцией государственного аппарата, но при этом часто поддерживают его функционирование, переопре­деляют его направленность, позволяют ему достигнуть максиму­ма эффективности.

Советское общество дает нам пример государст­венного аппарата, который перешел в другие руки, но при этом сохранил те или иные типы социальной иерархии, семейной жиз­ни и отношения к телу примерно такими же, какими они были в обществе капиталистического типа. Вы действительно пола­гаете, что механизмы власти на производстве, которые задейст­вованы в отношениях между инженером, мастером и рабочим в Советском Союзе и у нас, сильно отличаются друг от дру­га?».

Грубый, возбужденный, безрассудный

Во времена СССР в вытрезвители людей транспортировали в специальных фургонах с надписью «Спецмедслужба» (несмотря на то, что этим занимались правоохранители, клиенты оплачивали «медицинские услуги»).

Сегодня квитанции из вытрезвителей даже продаются в интернете. Например, чек 1984 года можно купить за 900 рублей (не реклама). Услуги обошлись посетителю в 20 рублей — примерно в одну десятую средней советской зарплаты того времени.

Фургоны «Спецмедслужбы» дежурили рядом с ресторанами, танцплощадками, возле заводских проходных в день выдачи аванса и «получки». Что интересно, милиционерам за поимку алкоголиков могли выдавать спецталоны на спиртное — это было актуально во время дефицита.

А вот как описывает спецтехнику для транспортировки заключенных Фуко:

«…Фургон действует как исправительная машина. Заключенный выходит из него удивительно послушным: „В моральном отношении эта перевозка… — ужасная пытка, и ее воздействие на заключенного, видимо, сохраняется еще долго“. Так считают и сами заключенные: „В тюремном фургоне, если не спишь, остается только думать. Думая, я начинаю сожалеть о содеянном…“»

Отдельно стоит сказать о лечебно-трудовых профилакториях (ЛТП). По разным данным они начали появляться в СССР в конце 1960-х — начале 1970-х. Согласно постановлению Верховного совета, в ЛТП могли попасть те, кто «злостно уклонялся от лечения и продолжал вести антисоциальный образ жизни, нарушая общественный порядок».

В профилакторий отправляли на срок от 6 месяцев до 2 лет. ЛТП, как и вытрезвители, были лечебными учреждениями, но входили в структуру МВД.

Алкоголики в ЛТП жили в режиме специзоляции. Встреча с родственниками — раз в неделю. В исключительных случаях (например, смерть близкого) могли дать отпуск на 10 дней.

Пациентов «кодировали» медикаментами и лечили трудом — в колхозах, на фабриках и заводах. За работу не платили. График — с 7:00–8:00 до 16:00, с обедом и несколькими перерывами по 10 минут.

Подобный труд был распространен. Например, в 70-е годы на московском Заводе им. Лихачева (ЗИЛ) трудились порядка 700 пациентов ЛТП.

Цитата из «Надзирать и наказывать» со схожим примером:

«…Принудительный тюремный труд должен рас­цениваться как механизм, который преобразу­ет грубого, возбужденного и безрассудного заключенного в деталь, исполняющую свою роль безукоризненно точ­но. Тюрьма — не мастерская… она должна быть машиной, а заключенные-рабочие — ее винтиками и продуктами; она занимает их постоянно с единствен­ной целью заполнить каждый момент их жизни. Когда те­ло разгорячено трудом, когда ум занят, назойливые мыс­ли уходят прочь, покой снова рождается в душе.

Если вообще можно говорить об экономическом результате тюремного труда, то он состоит в производстве механизированных индивидов, соответствующих общим нормам индустриального общества.

Работа — судьба современных людей; она заменяет им мораль, заполняет пустоту, оставленную верой, и считается началом всякого блага. Работа должна быть религией тюрем».

До Китая пешком

Несмотря на так называемый сухой закон, принятый при Михаиле Горбачеве в мае 1985 года (ограничение времени и условий продажи спиртного, значительное повышение цен и т. д.), к началу 1990-х через ЛТП прошли порядка миллиона советских граждан.

Указом Бориса Ельцина 1994 года лечебно-трудовые профилактории были закрыты. Двумя годами ранее тогдашний глава государства отменил госмонополию на производство водки, хранение и оптовую продажу, — и вернул ее уже через год с небольшим.

Но этого времени хватило, чтобы на рынке обосновались и закрепились независимые производители спиртного, контролировать которых было сложно. Для этого Ельцин создал Госинспекцию по обеспечению госмонополии на алкоголь. Она функционировала несколько лет. В апреле 1998 года и ее упразднили.

В 2011 году в России закрыли все вытрезвители. В 2019-м начался процесс их возрождения.

Сегодня для борьбы с алкоголизмом применяют высокие технологии. Например, алкозамки, блокирующие работу автомобиля. Водитель дышит в трубку — замок закрывается, если концентрация этилового спирта в организме превышает норму. Владельцы предприятий, занимающихся перевозками, обязаны организовать для своих сотрудников и предрейсовые, и послерейсовые медосмотры — на алкоголь, наркотики и общее самочувствие. Логика понятна: если водитель знает, что медосмотр проводится только перед работой, ему ничего не мешает спокойно его пройти, а после — употребить и сесть за руль.

Разумеется, пьяный человек за рулем — преступник, но важно, чтобы эти дисциплинарные меры не начали развиваться далее в соответствии со своей же логикой, которую Фуко описывает так: «биополитика работает и на тело, и на население».

К чему это может привести? Например, к введению системы социального рейтинга, как в Китае. Оценка благонадежности гражданина там основывается в том числе и на анализе его покупок. Часто приобретаете алкоголь? Возможно, у вас зависимость. Из-за этого могут не взять на работу и не выдать кредит. В вашей потребительской корзине наличествуют памперсы и детское питание? Наверное, вы добропорядочный семьянин. Можете обращаться за кредитом.

Лайфхак для жителей Поднебесной: покупайте выпивку вместе с памперсами.

Это было бы смешно, если бы не было реальностью.