Спектакль как терапия. Как работает Социально-художественный театр
Мы привыкли воспринимать театр как развлечение, как элемент насыщенной светской жизни. Красивое здание, уютное фойе, актеры на сцене (хорошо бы известные), шампанское и пирожное в антракте. Но, помимо развлечения зрителя и повышения его культурного уровня, у театра есть еще одна важная функция. Некоторые из театров дают возможность высказаться тем, у кого раньше не было права голоса, и выводят под свет рампы тех, кто до сих пор оставался невидимым. О том, как арт-терапия превращается в полноценные спектакли, Ирина Эфрос поговорила с актрисами Социально-художественного театра (СХТ) Алиной Король и Ксенией Плюсниной.
Холодная петербургская весна, Биржевая линия, рядом — только освободившаяся ото льда Нева. Мы с подругой идем в клуб «Сердце» на концерт любимого с юности Константина Арбенина из «Зимовья зверей». «Кстати, видела пост в ВК об одном интересном театре, — говорю я ей. — У них в репертуаре такие необычные спектакли — проекты с участием бывших наркозависимых, людей с ментальными особенностями и подростков из детских домов». «Опять эта твоя „социалка“, — улыбается подруга. — А обычные спектакли там есть?» Мы сворачиваем во двор и вдруг оказываемся перед черной железной дверью, на которой белой краской крупно выведено «СХТ». Я восприняла неожиданное первое знакомство как знак судьбы: об этом театре обязательно нужно написать.
— Алина, Ксения, расскажите, как начинался СХТ.
Алина Король: В 2016 году мы закончили театральную академию на Моховой. Кто-то поступил на службу в петербургские государственные театры, некоторые уехали работать в Москву. Но была группа выпускников, которые никак не могли расстаться (смеется), и мы создали свой собственный театр!
Направление работы предложили руководитель актерской мастерской РГИСИ Лариса Вячеславовна Грачева и преподаватель кафедры актерского мастерства РГИСИ Ольга Германовна Оловянникова. Они уже давно продвигали идеи социального театра и театральной терапии. Лариса Вячеславовна возглавляла лабораторию психофизиологии исполнительских искусств (совместный проект РГИСИ и Института мозга человека РАН).
В лаборатории разные специалисты исследуют воздействие актерского тренинга на психологическую и социальную адаптацию людей, оказавшихся в трудной жизненной ситуации.
Другое направление работы театра — художественное, в рамках которого профессиональные актеры, в основном это ученики Л.В. Грачевой, реализуют самые смелые идеи спектаклей.
— По какому принципу вы отбираете участников для социальных проектов?
Ксения Плюснина: Каждый раз это особенная история. Иногда мы проводили пробные мастер-классы и тренинги в психоневрологических диспансерах и детских домах и приглашали всех к нам на занятия. В процессе многие отсеивались, а с теми, в ком это находило отклик, мы начинали работу.
Мы намеренно избегали кастинга, атмосферы конкуренции, которая может лишний раз травмировать. Не все остаются до конца проекта, но выбор — уйти или продолжать — каждый делает сам.
Алина: И еще: мы стараемся никому не давать главных ролей. Конечно, бывает, что у одного получается лучше, чем у другого. Но наша задача — выявить определенные способности у каждого и дать возможность их реализовать.
— Я вижу, что у вас есть спектакли «Илиада», «Одиссея» и собственный материал…
Ксения: Да, это спектакли проекта «Театральный дом» фонда «Подари мне крылья», созданные совместно с СХТ (режиссер — Дмитрий Крестьянкин. — Прим. авт.). За основу берется классическое произведение, и в него вплетаются личные истории наших ребят. Занятия проходили в форме психологических тренингов, где участники делились своими впечатлениями, воспоминаниями и проблемами.
— То есть спектакли «по мотивам мотивов»? Необычно… А как вы погружаете участников проектов в материал, помогаете выйти на сцену?
Алина: У каждого социального проекта свои особенности. Если говорить о работе в ПНД, то она проходит в несколько этапов. Сначала знакомимся с участниками поближе, это так называемая притирка. Для того чтобы быть органичным на сцене, нужны открытость, эмоциональная включенность, вера в магию театра. Новые участники всего этого не знают. Они не готовы рассказать о себе зрителю, проговорить какие-то болевые моменты. Но со временем это приходит. И вот тогда начинается последний этап — подготовка к выходу на сцену. В этот период происходят самые важные изменения в их сознании, это сродни инициации.
— О чем истории непрофессиональных актеров СХТ?
Алина: Они очень разные. Мы просим рассказывать важные для них самих истории, и со знаком «плюс», и со знаком «минус». У ребят из детских домов, например, об одиночестве, о том, как к ним применялось физическое насилие; как в детском доме предавали друзья, про воровство, про буллинг. Но были и позитивные истории, которые необходимо проговаривать, так же как и страшные. Например, рассказывали про первую влюбленность и дружбу или про то, как где-то оступился, повел себя плохо, а потом всё осознал и исправил.
Ксения: Вообще, я не люблю выражение «профессиональные актеры». Зачастую участники проекта, не получившие классического театрального образования, выглядят на сцене очень профессионально. И то, как они искренне делятся своими историями, очень трогает.
Один из участников спектакля «Пьесы жизни» рассказывал, как три раза пытался покончить жизнь самоубийством, но все попытки проваливались. Например, хотел повеситься на колготках, а они растягивались. Зал просто гомерически смеялся. То есть, с одной стороны, ты думаешь: «Господи, какой ужас!», а с другой — не можешь сдержать смех.
К сожалению, впоследствии он вышел из спектакля. А потом присоединился новый участник и спросил: «А я могу взять эту историю?» Теперь рассказывает ее как свою.
— А сотрудники детских домов и ПНД присутствуют на ваших занятиях?
Алина: Первое время — обязательно. Это и психологи, и психиатры, и дефектологи, и психофизиологи, и арт-терапевты. Они нас готовят к общению с группой: объясняют возможную опасность тех или иных упражнений, сообщают об индивидуальных особенностях каждого участника.
Я, например, не знала, что для людей с эпилепсией и шизофренией не рекомендуется проводить тренинги с закрытыми глазами. Или что нельзя делать упражнение на воображение с теми, у кого бывают галлюцинации.
Но многое ребята нам потом сами о себе рассказывают.
Ксения: Когда мы делали проект «Послушайте» с подростками из Центра содействия семейному воспитанию № 12, одна девочка, которая была у меня в группе, как-то особенно ко мне привязалась. Она несколько раз подходила ко мне после занятий и просила: «Забери меня домой. Я хочу, чтобы ты была моей мамой!» У меня сердце кровью обливалось: я ее тоже очень полюбила. Но куда я ее заберу? Я только закончила театральную академию и себя-то нормально обеспечить не могла. И вот у меня начал формироваться комплекс вины: что я ее, как розу из «Маленького принца», приручила, а ответственность на себя не беру. Тогда мне очень помогла психолог проекта. Она говорила: «Она тебя обнимает? И ты ее в ответ обнимай. И выдыхай — отпускай ситуацию».
Социальный театр — явление в России далеко не новое. С 1918 года режиссер и актер гайдебуровского театра Александр Брянцев работал педагогом в петроградских детских домах. Сиротам Гражданской войны, или, как их тогда называли, беспризорникам, выделили апартаменты в бывшей буржуазной гостинице «Европейская». Они там не гнушались с шиком сплюнуть на наборный паркет или высморкаться в гардины. А Брянцев пытался привить им если не любовь, то хотя бы интерес к искусству театра. Затевал с ними самодеятельные спектакли — кукольные и драматические.
В 1921-м Брянцеву поручили возглавить комиссию по делу «государственной важности» — организации театра для детей. В результате 23 февраля 1922 года в Петрограде в здании театра Тенишевского училища на Моховой (теперь это Учебный театр РГИСИ) открылся первый в мире репертуарный театр для детей, подростков и молодежи. Открывали ТЮЗ «Коньком-Горбунком». Этот спектакль и сегодня остается визитной карточкой театра, как вахтанговская «Турандот».
— Есть ли спектакли или роли, которые запомнились вам больше всего?
Алина: Мои проекты в основном связаны с ПНД, а там, как вы понимаете, свои нюансы. В качестве основы для одного из проектов я выбрала «Алису в Стране чудес». Сначала мы пытались разыгрывать сценки по книге. Но ребята чувствовали себя некомфортно, выглядело это неорганично — так, будто их заставили выйти на сцену. Вскоре у меня возникла идея построить спектакль на их историях. Ведь и Льюис Кэрролл придумал свою сказку случайно, когда во время лодочной прогулки по Темзе дочери его друга, одного из деканов Оксфордского университета, попросили рассказать историю. И он на ходу начал придумывать сказку о приключениях девочки под землей.
Работа над спектаклем поделилась на три этапа. Сначала я предложила участникам рассказать свою историю со знаком «плюс» или «минус», но от третьего лица. Такое упражнение помогает отстраниться от собственной жизни и легче пережить воспоминание. На втором этапе эти рассказы наполнились сказочными элементами и волшебными метафорами. И, наконец, мы поменяли героев на персонажей из «Алисы в Стране чудес».
Ксения: Для меня важны все спектакли. Так вышло, что я больше всего работаю с подростками из детских домов. В нашем первом совместном спектакле с ребятами из приютов «Жизнь» и их друзьями из декораций было только оргстекло, разделяющее участников и зрителей. Вот такая двойственность ситуации. С одной стороны, преграда, а с другой — возможность не только более откровенно рассказать свою историю, но и, чувствуя себя защищенным, начать диалог со зрителями.
В финале спектакля «Картины моей жизни» (проект «Послушайте» с подростками из Центра содействия семейному воспитанию № 12) одна из участниц рассказывала историю про старый пол: он уже порядком потрескался, но вдруг из него пробиваются ростки — и в итоге вырастает дерево, которое начинает цвести. Мы понимали, что через этот образ она рассказывает о себе.
К нам потом подошли несколько педагогов и поблагодарили за то, что ребята смогли творчески проявить себя, раскрыться по-новому.
Алина: Ты мне кое о чем напомнила. В группе, которую я вела, была женщина с умственной отсталостью и серьезными проблемами с памятью. Она не могла запомнить даже пару фраз. Выглядела она так: очень высокая, крупная фигура, вечно немытые волосы в хвостике и усы. Я решила дать ей роль Гусеницы из «Алисы в Стране чудес». Той самой, которая раздает инструкции: «Тут откусишь — вырастешь, там — уменьшишься». Так вот, она никак не могла запомнить эти слова. Через какое-то время я заметила, что ей не очень нравится, когда ее называют Гусеницей. И я предложила назвать ее персонажа Куколкой. Потом я купила косметику, положила всё перед ней. Спрашиваю: «Ты умеешь этим пользоваться?» Она с удивлением говорит: «Нееет…»
В общем, мы ее подкрасили, припудрили, надели симпатичную шапочку. И она преобразилась! Но главное, она начала по-другому себя чувствовать! И в спектакле она была единственной, кто весь текст произнес без запинки. А ведь даже мы перед выходом на сцену начинаем нервничать и забывать слова. Думаю, у нее получилось настолько вжиться в роль, почувствовать себя увереннее, что проблема с памятью отступила. Что-то типа: «Это Катя забывает слова, а Куколка всё помнит».
— Вы работаете с теми, кого называют «социально незащищенные слои населения». Наверняка возникает немало сложностей…
Алина: У каждой группы свои сложности. В ПНД, например, всё зависело от их физического состояния: многие приходили после приема лекарств на репетиции вялыми. Чувствовалось, что им тяжело стоять на ногах дольше получаса. Приходилось «заставлять» их двигаться. А потом они привыкали и не садились по полтора часа.
Еще ребята долгое время не могли привыкнуть к тому, что ходить по сцене надо бесшумно. Даешь им задание: «ходите в броуновском движении», показываешь как. А они продолжают шаркать. Или просишь быстро выстроить стулья в определенную геометрическую фигуру — с этого начинаются даже занятия в театральной академии. В результате все стулья расставлены бог знает как или свалены в кучу.
— Наверное, c таким коллективом нужно быть сначала мягким, осознавая что нельзя требовать того, чего они еще не понимают?
Алина: Да, именно! И повторять столько раз, сколько необходимо. А потом уже и немножко требовать. И, конечно, хвалить даже за самые маленькие победы. Но постоянно добиваться дисциплины и одновременно быть для них добрым другом очень сложно. Поэтому мы с Ксюшей распределили между собой роли плохого и хорошего полицейского и иногда менялись.
— Вот мы говорили об участниках с особенностями. Но к вам же приходят и такие зрители. Как они реагируют на спектакли?
Ксения: Они всегда очень искренне на всё откликаются, как дети. Если им становится скучно, то они даже физически не могут себя сдержать. Мы стараемся быть внимательными и наблюдать за реакцией зала.
Бывают, конечно, и непростые моменты. Как-то раз на спектакль «Винни Пух» пришел мальчик с аутизмом. Он был в наушниках, потому что люди с РАС, как правило, очень чувствительны к звукам. Ему было некомфортно, и скоро стало понятно, что всё представление ему не высидеть. Родители приняли решение уйти. Мы предложили попробовать прийти в другой раз, когда они почувствуют, что и сын, и они готовы.
Алина: Возвращаясь к вопросу про сложности: в работе с подростками из приютов те же проблемы, что и в работе с обычными подростками, — протест и провокация. Только тут нужно еще больше терпения со стороны преподавателя. Но наши коллеги — люди терпеливые и знают, что кроется за этим поведением (смеется).
Если человек ведет себя неподобающе, мы будем просить его вести себя уважительно по отношению к остальным столько раз, сколько понадобится. Мы стараемся понять истинную причину такого поведения. Эти ребята растут в среде, которая «приучает» их защищаться. Главное, что педагоги должны понимать, — это то, что у этих ребят нет нормальной социальной адаптации и их надо этому учить. Поэтому мы ни от кого не отказываемся, это был бы педагогический провал.
В этом смысле для меня примером служит режиссер Дима Крестьянкин. Он обладает прямо-таки супертерпением и к каждому может найти подход. Ребята его очень уважают.
— Часто бывает, что участники проекта решают уйти из театра?
Алина: Не скажу, что очень часто, но, конечно, всякое случается. В театре выход на сцену с одним и тем же текстом становится рутиной. Для наших ребят очень важно быть услышанными, но, как правило, они не готовы делиться своими непростыми историями жизни по многу раз.
Ксения: Большинство участников из программы «12 шагов» уже долго находились в ремиссии, поэтому особых проблем не возникало — все люди довольно ответственные. Нам с ними очень повезло! С подростками из «Театрального дома» бывает так: они взрослеют и хотят двигаться дальше — учатся, работают, влюбляются, и не всегда остается время на театр. Мне кажется, главное — никого не заставлять. Человек знает, что всегда есть возможность вернуться. Не обязательно участвовать в спектакле, можно просто прийти на занятие пообщаться. Одна участница была с нами почти с самого начала, потом ушла, а недавно решила снова присоединиться. И никто не сказал ей: «Вали отсюда, ты слишком много пропустила». «Театральный дом» — место, где тебя принимают таким, какой ты есть. Кстати, за это время она очень выросла как актриса.
Алина: В любом случае в наших спектаклях нет общей сюжетной линии, это всё отдельные истории. И если актер выходит из спектакля, структура от этого не страдает.
— Зачем людям с химической зависимостью играть в театре?
Ксения: Для них это один их способов реабилитации. Если не ошибаюсь, в системе «12 шагов» существует такое понятие, как «нести весть»: дать знать тем, кто еще зависим, что выход есть. В нашем театре они придают этому творческую форму.
Алина: Тех, кто только начал реабилитацию, занятия отвлекают от сложностей в жизни. Когда человек достиг дна и всё потерял, он ищет что-то новое, на что можно опереться. А тем, кто давно в ремиссии, необходимо стать видимыми и услышанными, проговорить: «У меня уже восемь лет „чистого“ времени».
— А зачем это лично вам? Могли бы играть художественные спектакли по классическим (или не очень) произведениям. Все-таки социальный театр весьма специфический, и на него, наверное, пока нет высокого зрительского спроса.
Ксения: У каждого, кто занимается социальными проектами, срабатывает свой триггер. Кто-то чувствует себя этаким «спасателем», выполняющим важную миссию. Кто-то таким образом лечит собственные травмы. Я точно знаю: участие в социальных проектах каждому дает очень много! В 2018 году, когда мы только начинали социальный проект «Театральный дом», моей младшей сестре было столько же лет, сколько ребятам. Мне было важно узнать, чем живут подростки, с какими трудностями сталкиваются. Отчасти благодаря ребятам я смогла взглянуть на свою сестру другими глазами, и я им очень благодарна. У меня никогда не было выгорания от этих занятий. Наоборот, появляется много сил и энергии. Нам вместе круто!
Кстати, что зрительского спроса на социальные спектакли нет — это спорное утверждение. У нас в конце мая была премьера «Русские классики» в «Театральном доме» (режиссер — Дмитрий Крестьянкин. — Прим. авт.). Так вот, мы сыграли три спектакля за два дня, и зал был полный. Билеты очень быстро раскупили.
Алина: Я думаю, для нас социальный театр — это в первую очередь изучение жизни. Что актер может сказать зрителям, если всё время «маринуется» в театре? Общаясь с людьми со сложными судьбами и другим взглядом на жизнь, мы получаем уникальный опыт. Поэтому, начиная работу с группой, я всегда говорю: «Это не я буду вас учить, это вы меня чему-то научите».
— За время существования СХТ удалось ли вам найти какой-то универсальный педагогический метод?
Алина: После всех этих лет мы поняли, что это невозможно. В социальном театре мы не просто играем, а постоянно ведем диалог друг с другом и со зрителями. Единственный универсальный метод — это любовь, а остальное приходит в процессе.