«Культурный код» в Ставропольском крае. Как уличные художники сделали из моногорода галерею под открытым небом
В Ставропольском крае, в моногороде Солнечнодольск, прошел международный фестиваль уличного искусства «Культурный код». В течение месяца 62 художника и ассистента из разных стран создавали на торцах многоэтажных домов муралы. Всего их получилось 41. Зачем нужны муралы в российских городах и нужны ли вообще, как соединить граффити с живописью и почему большие полотна на стенах лучше всего передают локальные истории из разных уголков страны — рассказали участники фестиваля, российские художники из Москвы, Владивостока и Тель-Авива.
Солнечнодольск не стоит путать с Солнечногорском, это моногород, построенный 45 лет назад вокруг Ставропольской ГРЭС. От Ставрополя до него добираться около часа. Выглядит Солнечнодольск как ухоженный советский город: панельные дома невысокие и часто белые, вокруг много деревьев, а на здании ДК — цветная мозаика во всю стену. Это город, в котором в принципе приятно находиться. Но сейчас на панельных домах, окна которых завешены кружевными занавесками, появилось нечто непривычное — муралы, картины во всю торцевую стену.
За месяц в маленьком российском городе побывали 62 художника и ассистента из 16 стран. И вместе они создали 41 мурал. Всего в Солнечнодольске 55 многоэтажек. Хотели разрисовать все, но некоторые не удалось согласовать или подготовить к работе.
Бабушки и дедушки Солнечнодольска вспомнили английский и немецкий и всячески старались покоммуницировать с новоприбывшими: приносили художникам яблоки, малину и вяленую рыбу, а дети снимали тиктоки — больше всего с Джимми Хэфом, американским художником, пионером граффити-движения в США.
«Здесь нужно добавить божью коровку, — говорит одна пожилая жительница Солнечнодольска, указывая на картину. — Добавьте божью коровку. Я ее вам сама нарисую», — и художник дорисовывает божью коровку. Хотя происходит это не сразу (художники работают по своему авторскому эскизу, это их видение картины, потом эскизы согласовываются с администрацией города и местными жителями. И чтобы что-то дорисовать, нужно проделать несколько шагов. В случае с божьей коровкой эти шаги были проделаны. — Прим. ред.).
Преобразовать российские города, сделать их ярче и создать галерею современного искусства под открытым небом — главная цель фестиваля «Культурный код».
Муралы — вещь не новая, но галерея из них возможна лишь там, где городское пространство не разделено проспектами и станциями метро, где оно едино.
Благодаря относительно небольшому размеру моногорода эту задумку удалось воплотить — жители и все заинтересованные перемещаются по улицам от одной картины к другой пешком и всё время находятся в арт-пространстве, параллельно выстраивая свое представление о современном стрит-арте.
На одном доме изображена полка с книгами, которые читают жители этого самого дома, на стене неподалеку девушка поливает из лейки ноутбук. Кто-то из художников работает с абстракциями, кто-то создает 3D-рисунки, другие уходят в гиперреализм, как, например, Максимилиано Баньяско (Maximiliano Bagnasco), художник из Аргентины.
Первое, что он сделал, ступив на необъятную русскую землю, — начал читать о выдающихся личностях в истории России. В конечном итоге его привлекла цитата Льва Толстого: «Счастье не в том, чтобы делать всегда, что хочешь, а в том, чтобы всегда хотеть того, что делаешь». Он нашел в этом отражение своего творчества и решил посвятить свою работу именно Толстому — и создал его портрет.
«Достроили, что ли?» — вопрошает саму себя жительница Солнечнодольска и дотрагивается до стены дома с 3D-рисунком. С этим домом работал Shozy — московский художник, который в своих работах углубляется в геометрию и пытается с ее помощью переосмыслить пространство. На фестивале ему достался угол двух глухих стен. В этом углу Shozy «достроил» еще несколько панельных квартир — создал иллюзию нового панельного дома, одна из квартир которого будто витает в воздухе.
«Когда в большом городе, таком как Казань или Челябинск, появляется 20 муралов — это событие. Но сказать, что оно меняет облик города, нельзя. Это лишь дополнительное украшение. А когда это происходит в одном небольшом городе, меняется всё пространство, возникает ощущение фундаментального изменения», — считает Сергей Кириенко, первый замглавы администрации президента РФ, который приехал на фестиваль.
Эти фундаментальные изменения видны и ночью: на фасады всех домов установлена гобо-подсветка — такую используют в музеях. Она позволяет высветить отдельные участки работы и при этом не мешает спокойствию жителей дома — в окна такой свет не бьет. Одни муралы подсвечены белым светом, другие — цветным. У иллюзорного дома Shozy по ночам загораются окна, а у путешественников в горах, созданных ROBE [о его работе будет сказано далее. — Прим. ред.], появляется тень.
Все эти рисунки будут держаться около пяти лет: постепенно краска выцветет из-за погоды и потрескается из-за оседания домов. Но муралы не бросят и не закрасят — в течение всего этого времени и после их будут бережно обновлять, стараясь поддерживать в первозданном виде.
художник, автор тройного мурала о путешественниках
Муралы могут как формировать, так и разрушать среду вокруг себя. Если мы будем рассматривать такие города, как Норильск, Салехард, города полуострова Камчатки и другие с типичной панельной застройкой, то муралы там жизненно необходимы. Они придают этим местам позитивный и интеллектуальный оттенок. А если мы будем рассматривать такие города, как Венецию и Рим, то быстро поймем, что туда интегрироваться современному искусству сложно. Поэтому мой вывод такой: панельки ждут муралы.
Если говорить про муралы в России в принципе, то это некая субкультурная история, а у любой субкультурной истории есть свой пик и спад. Как по мне, в последние годы муралы в России добрались до пика — их поддерживают на государственном уровне, появилось много фестивалей. Но через несколько лет потребность в этом, скорее всего, пропадет.
Грустно, что некоторые художники считают, что мероприятия, связанные с мурализмом, — это квинтэссенция успеха или признания, что это некий трамплин. Это абсолютно не так, это просто возможность лишний раз сделать то, что ты любишь делать. А то, что ты любишь делать, ты можешь делать где и когда угодно, потому что потребность творить рождается в голове, а не по зову моды. Я точно не перестану заниматься мурализмом.
У меня процесс творчества связан в первую очередь с физическими нагрузками, если точнее, с походами: я часто хожу в горы, путешествуя по морям и океанам. В тот момент, когда ты один, ты подпитываешься всей этой красотой, тут и там возникают образы, и эти образы я отражаю в своих работах.
Например, в 2015 году мы с друзьями поехали на Эльбрус. Выходим ночью и идем к вершине. Темно, холодно, валит мелкий, как шрапнель, снег. Поднимаемся до 4800 — отваливается половина участников. Доходим до 5100 — нас остается уже три человека. На рассвете, когда погода ухудшилась, мы шли уже в молоке, не видно ничего, вокруг одно белое безмолвие. Спустя время послышались громовые раскаты. Нам стало не по себе, и мы решили вернуться.
По пути мы встретили нескольких туристов, которые думали, что спускались, хотя шли на подъем. Это очень опасно — в такую погоду ты теряешься и можешь выйти на ледник, где трещины и где тебя никто никогда не найдет. Был десятый час восхождения. Когда ты находишься в горах, ты хочешь видеть вокруг себя красоту: хребты, пейзажи, но была только белая пустота: сверху, снизу, вокруг — всепоглощающий свет, который хлещет тебя по лицу. И в какой-то момент я стал видеть в этой пустоте образы. Вернувшись домой, я сделал серию работ под названием «Белое безмолвие»: много разных людей в разных плоскостях создавали рельеф и перспективу в белом молоке.
То есть я так живу. И ничто не повлияет на меня. Свои работы я могу выполнять как на холстах, так и на зданиях. Но второе всё же приятнее.
В Солнечнодольске мне достались три фасада — я их не выбирал. Так вышло. На каждом изображен силуэт человека в горах. Двое идут на подъем, последний — на спуск. Тот, что спускается, испытывает радость, хотя лица его и не видно, те, что идут на подъем, утомлены, потому что впереди их ждут трудности.
Сакрального смысла в эту работу я не закладывал. Каждый человек найдет в этом что-то свое. Когда я спрашивал местных жителей, что они думают о работе, оказалось, что многие в серии видят страх, печаль, тоску, агрессию, а кто-то подходит и говорит: «О, да это же Восточные горы! Я там бывал».
Вообще, я хотел бы, чтобы люди не думали ни о чем, глядя на мои работы, чтобы они просто начали жить и принимать то, что они видят, открытым сердцем, без штампов и клише, чтобы не было закольцованности ни в мыслях, ни в сознании.
Я бы не хотел никого ничему учить, я бы не хотел, чтобы моя работа кому-то что-то доказывала или раскрывала какие-то тайны. Хочу, чтобы люди просто чувствовали.
Лично я о высоком во время работы не думал. Максимум я думал о квасе, о том, осталась ли еда на обед — вдруг ее уже съели художники, о сильном ветре и о людях, которые ждут меня внизу.
Я считаю себя постграффити-художником. Граффити — это чаще всего шрифты. У меня же шрифты зашифрованы — они превращаются в элементы архитектуры, в украшения героев, они становятся частью фона. И вместе с тем мне интересна тотемная эстетика, тотемы в принципе. Например, я делал тотемы районов Тель-Авива — районы сильно друг от друга отличаются, и, когда я туда приехал, мне это сразу бросилось в глаза. Я стал ходить и спрашивать у людей, с какими образами у них ассоциируется территория, сам об этом думал, а потом визуализировал. Тотем района Тахана Мерказит, в котором много иммигрантов, я сделал в виде птицы в желтых носках.
В Солнечнодольске я тоже сделал тотем — он называется «Несущие свет», и он посвящен всем тем, кто помогает другим людям найти себя.
Есть много разных способов осветить путь: кто-то поддерживает морально, кто-то — материально, кто-то позволяет окрылиться одним своим присутствием. И эти люди — самое важное, что было в моей жизни.
Но я отдаю себе отчет, что для зрителей эта работа будет о чем-то другом. И это здорово. Многие художники любят, когда работа сразу понятна. А мне нравится, когда есть многословность, когда у тебя сначала возникла одна мысль, потом вторая, затем ты разглядываешь, интерпретируешь. Конечно, можно сразу прочитать текст об этом произведении, но я советую сначала прочувствовать свое, а потом сопоставлять свои ощущения с ощущениями автора.
Еще мне нравится думать, что художник обладает каким-то волшебством. И в своих проектах я пытаюсь это доказать. Я делал это в Солнечнодольске, я делал это и на предыдущем фестивале, в Нижневартовске. В Нижневартовске я рисовал море, которого мне самому тогда не хватало. Я подумал: «Я же могу это сделать» — и во дворе появился рисунок. Море было не просто морем, оно было практически живым, и оно любовалось жителями — волны превращались в разные образы, они как бы взаимодействовали с людьми. Я хотел сказать, что, когда ты просто чем-то любуешься, это не любовь, любовь — это когда взаимно.
Нечто магическое, я уверен, произойдет и в Солнечнодольске. Тут прошел фестиваль — мы пошумели и уехали, и, кажется, жизнь здесь должна снова стать прежней. Но это не так. По этим улицам будут гулять бабушки, дети, они будут смотреть на эти работы, и эти работы станут частью их идентичности.
Каждый дом — это портал в реальность художника.
И существование этих порталов не может пройти бесследно. Я убежден, что на людей очень сильно влияет искусство, это особым образом их формирует.
Важно и то, что здесь не просто появилось несколько рисунков — весь город стал музеем под открытым небом. Другими словами, здесь произошло глобальное изменение. А если на твоих глазах происходит глобальное изменение, в будущем ты не сомневаешься, что это может повториться. И именно с этого, на мой взгляд, начинаются перемены внутри каждого отдельного человека — он шире мыслит, меньше чего-то боится, в нем появляется уверенность и формируется новое представление о свободе.
член-корреспондент Российской академии художеств, преподаватель в МГАХИ им. Сурикова, автор мурала «Душа воды»
В Солнечнодольске полно животных, кошек и собак. И они дружат между собой — никто никого не обижает. Чаще всего к нам заглядывает Уголек, Билан и Безухова — мы не знаем их настоящих имен, но называем так, потому что у каждого животного должно быть имя.
Еще здесь к нам очень тепло относятся местные жители. Они приносят нам яблоки, орехи и печенье. Многие ходят непосредственно к «своим» художникам, ко всем не ходят. Всё это делает работу здесь более душевной. Я чувствую, что с городом мы стали одной командой, пусть даже и на несколько недель.
В такой атмосфере мы работаем над муралом «Душа воды». Вода — это собирательный образ, это субстанция, которая в некотором роде говорит и о нас. Мы все состоим из воды, она принимает разные формы, переливается разными цветами, вода есть во всем живом, она несет жизнь, устремлена к жизни.
Этот рисунок во многом перекликается с моим пониманием искусства. Искусство — это постоянное движение.
Я очень не люблю выражение «жить в ногу со временем», оно мне кажется глупым. Задача художника — заглядывать на десять шагов вперед. Если ты живешь в ногу со временем, то ты уже отстал.
Мои десять шагов вперед заключаются в том, что я стараюсь не делать что-то конкретно визуального, я стараюсь делать более абстрактные вещи. Такие работы разжигают фантазию. А фантазия делает нас непохожими на других, и это ценно. В мире было много художников, но мы запоминаем только самых неординарных, тех, у кого было особое видение реальности. Это же относится и к ученым.
Мне приятно думать, что такое количество муралов в городе как раз и будет разжигать фантазию в жителях и сформирует у них новое представление о прекрасном. У нас, к сожалению, архитектура зачастую не украшает города, спальные районы удручают, ими не хочется любоваться, их часто хочется разрушать — разбить окно, например.
Я уверен, что все эти произведения искусства положительным образом повлияют на поколения, люди будут всё это впитывать и на базе этого создавать что-то свое.
Почему самый красивый дизайн у итальянцев? Потому что они с малых лет просыпаются и видят Джотто, Караваджо, великие памятники архитектуры. Не имея этого, мы должны создать альтернативу.
А созидание — это работа. Каждый человек сюда послан только с одной целью — ежедневно arbeiten [работать. — Прим. авт.]. Больше никаких целей у человека нет. У меня есть свой сад, я его вспахиваю, я его засаживаю, я за ним ухаживаю. Если каждый человек будет заниматься тем же, только в своей сфере, если в его работе будет положительный заряд, когда он будет не разрушать, а создавать, то мир изменится в лучшую сторону.
член союза художников России, автор мурала «Правый руль»
Техника моей работы приближена к живописной. Сам я занимаюсь станковой живописью — пишу на холсте. И я решил провести эксперимент: создать на фасаде дома будто картину, на которой были бы видны мазки, разница слоев, игра света и тени. На мой взгляд, эксперимент прошел удачно.
А изобразил я обычного мужчину — это собирательный образ человека в конце 90-х и начале 00-х годов. Он в шапке, олимпийке и говорит по телефону — обговаривает бизнес-дела, а именно — перегон автомобилей из Японии в Россию. Для него это рядовые манипуляции, так как живет человек во Владивостоке. Тогда это было очень популярное занятие, за него брались практически все, потому что купить азиатскую машину и перевезти ее на пароме было проще и дешевле, чем приобрести отечественную машину в России.
Именно поэтому работа называется «Правый руль», точнее, это серия работ. В этой серии я занимаюсь романтизацией данной локальной темы. Тема самобытная и является частью нашей местной культуры. А это для меня важно.
Как-то в этой серии появилась и комичная работа. Но тут нужна небольшая подводка. Надо сказать, что у нас очень много любителей подледной рыбалки. Рыбаки приезжают на своих машинах, паркуются прямо на льду и уходят бурить лунку.
Каждый год их предупреждают, что ставить автомобили на лед опасно, но они не слушают. И пару лет назад на Русском острове рыбаки выставили вдоль берега около двадцати авто. Все эти машины ушли под лед в одно мгновение.
Это было самое масштабное единовременное погружение автомобилей во Владивостоке за всю его историю. Никто не пострадал, так как в машинах никого не было, да и глубина у берега была не больше двух метров, но меня эта история повеселила, и я создал картину.
Вообще, я работаю только с тем, что меня действительно трогает. Пока большинство моих работ связаны именно с Владивостоком: либо это жители Владивостока, либо это его виды — я как живописец вообще люблю пленэр: беру холсты, краски и отправляюсь в путешествие по своему краю.
А иначе никак. У меня из окна дома виден Золотой Рог, по утрам меня будят чайки. Во Владивостоке я по-настоящему чувствую себя свободным. Еще этот запах моря… Когда ты 30 лет живешь у моря и приезжаешь в Москву или Питер, ты сразу обращаешь внимание, что ты в центре цивилизации, но центр цивилизации — это не то, что я ищу.
Но отголоски этой свободы можно почувствовать на фестивалях, на которых нет заказа, на которых каждый художник может транслировать свое творчество, как хочет, без цензуры и советов. В Солнечнодольске было именно так. И на наше удивление, большинство жителей позитивно восприняли наше творчество. Мы опасались, что какие-то работы приведут местных в шок, но этого не случилось. Чаще они, проходя мимо, останавливались, хвалили, а потом звали домой пить чай.
Организаторами международного фестиваля уличного искусства «Культурный код» выступили АНО «Россия — страна возможностей», Фонд поддержки современного искусства и Правительство Ставропольского края.
