Забытые существа неизвестных пород: големы в советском кино

Наблюдения и впечатления, которыми рядовой зритель стесняется делиться с кем-либо кроме близких ему людей, тоже имеют свою ценность, растущую по мере того, как людей этих становится всё меньше.

Среди новостей советской и зарубежной культуры середины шестидесятых выделяются два события, на первый взгляд ничем меж собою не связанных, однако имеющих много общего.

Кроме того, каждое из них делится на две части, принадлежа к сфере поп-музыки и кинематографа, где каверы и ремейки являются нормой.

Далее мы, продолжая наш цикл, попытаемся заинтересовать современного читателя определенным нелинейным сходством этих двух антиподов.

Тема дубля чрезвычайно популярна в искусстве. Об этом писали Эдгар Аллан По и Достоевский, братья Стругацкие и забытый фантаст Владимир Савченко в культовом романе «Открытие себя». Есенинский «Черный человек» — шедевр готической поэзии мирового масштаба.

Героя поэмы Михаила Кузмина «Форель разбивает лед» преследует образ «второй половины», ведущей автономную, рискованную жизнь.

По слухам, двойники имелись у Гитлера и других деятелей Третьего рейха, чьи физиономии то и дело мелькали в разных точках планеты.

Не менее уверенно, полагаясь на интуицию, близнецов отыскивал или выдумывал обыватель.

Валентина Смирнитского, звезду культовой зарисовки «Двое», принимали за Андрея Миронова. Особенно после «Семи стариков и одной девушки».

Сразу две картины, внешне идентичные и в то же время абсолютно разные, вышли на экраны наших кинотеатров буквально одна за другой, дублируя друг друга. В каждой из них исполнитель главной роли изображал точную копию самого себя.

Смертный гений руководил мертвым механизмом, наделенным сверхчеловеческими способностями, с трагикомическим результатом.

Оба фильма заметили, несмотря на отсутствие в них спецэффектов, компенсируемое числом знаменитых комиков. Но в конце концов они затерялись между «Фантомасом» и «Черным тюльпаном», куда более красочными постановками на аналогичную тему.

Фильмы «Его звали Роберт» и «Формула радуги» не забыли, но запомнили как умеренно ностальгические экспонаты в музее общего прошлого, где каждая личная экспозиция обставлена, в общем-то, одинаково.

Вот о них, об этих фильмах, мы и побеседуем в нашей специфической манере. Но начнем с поп-музыки. Причем очень высокого класса.

September of My Years — так назывался большой альбом лирики, записанный Фрэнком Синатрой к пятидесятилетию. Щедрые скрипичные аранжировки Гордона Дженкинса подчеркивали смирение и меланхолию поющего.

Двумя годами позднее весомую часть песен с юбилейной пластинки исполнил англичанин Мэтт Монро, которого сам Синатра считал лучшим продолжателем своей певческой линии. Речь здесь, естественно, не идет об эксплуатации чужого успеха, как это было в шансоне девяностых. Два больших артиста обменялись приветствиями на творческом пути. Кто-то такие вещи замечает и ценит, а кто-то пропускает мимо.

Как видите, частичные близнецы в виде альбомов и фильмов — явление не единичное.

Переходим к основной теме.

«Переставая говорить о потере российского народа болезнями и убивствами, должно упомянуть о живых покойниках».

Михайло Ломоносов

Илья Ольшвангер презентовал «Роберта» после «Формулы радуги» Юнгвальд-Хилькевича. Разница в возрасте двух режиссеров невелика, но существенна. Примерно (точное число не имеет значения) столько же лет отделяют час рождения Синатры от Мэтта Монро — двух выпивающих и курящих джентльменов с какою-то атлетической усталостью в интонации.

«Радуга» Юнгвальда адресована тинейджерам и просто «взрослым детям», «Роберт» — молодой интеллигенции блокадных лет рождения.

«Роберт» — степенное «Головокружение» Хичкока. «Радуга» — хулиганистая «Дневная красавица» Бунюэля.

Местами сквозь «Радугу» просматривается и Хершел Г. Льюис, только без кровавых подробностей, которые современный подкованный зритель может домыслить самостоятельно.

В центре обеих историй — роботы. И «Яшу» и «Роберта» сотворили по своему образу и подобию ученые Бантиков и Куклин. Советские ученые, и тем не менее в персонажах Олега Стриженова и Николая Федорцова мелькают черты «безумного профессора» из западной традиции.

Комедию Джерри Льюиса у нас не показывали, хотя могли бы. Но британский хоррор «Крик и снова крик» не имел совсем никаких шансов на демонстрацию советскому зрителю.

В нем на создание совершенных андроидов идут части тела недобровольных доноров. Из чего сделаны Роберт и Яша, нам не сообщают. В одном из фантастических рассказов тех лет немецкие ученые конструируют сверхчеловека, который тут же вступает в НСДАП, делает карьеру в гестапо, убивает коммунистов ударом кулака, не тонет в пущенной под откос машине и т. д.

Именно об этом напоминает мне стриженовский Роберт, шагающий на другой берег по дну Невы.

На глазах у капризной невесты своего создателя он прыгает в воду, буквально исполнив ее пожелание, и пересекает реку, отделяющую царство теней от живой природы.

Центральные персонажи обеих картин ничем не отличаются от обычных граждан, не являясь таковыми по происхождению. У каждого из создателей имеется возлюбленная, не подозревающая о наличии двойника.

Обе картины смотрятся не как готовый продукт авторской фантазии, а как импровизация зрителя, чьи пожелания тут же воплощаются на экране.

И наверняка кто-то изображал «робота» при знакомстве с девушками в реальном мире.

Раиса Недашковская и Марианна Вертинская, как в песне, «остаются с человеком», но у нас нет возможности проверить, человек это или его копия.

«The loveless lips with which men kiss in Hell» — последняя строка одного из сонетов Оскара Уайльда формулирует суть механического бессмертия, пресловутой «дурной бесконечности» и «безлюбой любви».

С безответственностью стороннего наблюдателя позволю себе заметить, что и Егор Прокудин в «Калине красной» ведет себя как андроид, вышедший из-под контроля породившей его среды, копируя поведение крестьянина. Фильм Шукшина представляет собой раскрашенную и развернутую интерпретацию эпизода «Сумеречной зоны», где «дочь» изобретателя рвется к «нормальной жизни» под гнетом фантомных воспоминаний. Только в этом случае блатную свиту демиурга Губошлепа заменяет американский «средний класс».

Покорный воле своего создателя уголовник Бульдя еще более напоминает ходячий механизм. Эту неаппетитную личность играет Артур Макаров — сценарист великолепной «Золотой мины», в центре которой также страдает и пакостит некто Борис Леонидович Брунов — креатура своего дяди, пластического хирурга. В финальной сцене задержания в курортном кафе тщедушный Даль дергается в руках оперативников словно манекен, завод которого подошел к концу.

Любопытна история самого Макарова, усыновленного режиссером Герасимовым. По одной из версий он был сыном немецкого антифашиста. Согласно другой — его отец вернулся в Рейх, где вступил в ту же партию, в которой оказался робот-супермен из рассказа, чье название я, к сожалению, запамятовал, хотя его стоит не только найти и прочитать, но и экранизировать.

Андроиды незримо присутствуют в московских повестях Юрия Трифонова, дополняя авторские недомолвки в скрытых от читателя эпизодах. В детской повести Ефима Чеповецкого «Крылатая звезда» фигурирует дефективный робот-матерщинник, отправленный на планету Серый Свинус, куда «только такой хлам и попадает».

В большой палец клешни этого механизма вмонтирована зажигалка, напоминающая вечную спичку Мефистофеля в «Ночной Маргарите» Клода Отан-Лара.

Песенкой о роботе дебютировала в утреннем телешоу для школьников «Будильник» семнадцатилетняя Алла Пугачева. Еще одну жутковатую песню на эту же тему исполняет Юлия Пашковская в «Смеханических приключениях Тарапуньки и Штепселя», одном из наиболее безумных киноревю легендарных сатириков, чье творчество давно созрело для самой тщательной переоценки.

Единственной песней Сержа Генсбура, официально спетой на русском языке, оказалась «Восковая кукла, кукла звуковая» в переводе Леонида Дербенева, оставившего только восковую часть, не предназначенную для эротических ощущений человеческой плоти. «Не настоящая, не живая, только с виду человек» — троекратно, после каждого куплета, изобличает свой бесчувственный фетиш Муслим Магомаев, и в голосе великого певца слыша неподдельная скорбь.

Любопытный момент: мелодия фразы «mon coeur est grave dans mes chansons — poupée de cire poupee de son», равно как и «не настоящая, не живая, только с виду человек», абсолютно идентична «я на твою фотографию не позабуду взглянуть» Аркадия Северного — гениального сомнамбулы ленинградского алхимика Рудольфа Фукса.

Взбунтовавшийся Голем — существо (точнее, имя) мужского рода. Но кукла, вышедшая из повиновения, предварительно в нем побывав, — чисто женский образ. От библейской Евы до строптивой Катарины. От леди Макбет до Пиковой Дамы.

«„Степфордские жены“ Владимира Басова» — таким могло бы быть название целой главы, пиши мы книгу. Но фраза читается емко сама по себе, в рамках небольшого очерка размером с экскурсионный путеводитель.

Внимательно посмотрев «Ребенка Розмари» на заре видеобума, я, помнится, шокировал своих товарок по просмотру фантазиями на тему шикарной экранизации повести Айры Левина именно с Басовым, Еленой Валаевой и Александром Диком в ролях Миа Фарроу и Джона Касаветиса — Гордона и Бетти, самых юных и испорченных персонажей блистательной постановки «Опасный поворот».

Офицер и джентльмен Владимир Басов был «мужским» режиссером того же калибра, что Говард Хоукс и Рауль Уолш, параллельно расставляя дамские фигуры с гроссмейстерской точностью Джорджа Кьюкора и Эдмунда Гулдинга.

Режиссер Гулдинг был автором песни Mam’selle. Каждую картину Басова сопровождает незабываемая песня, иногда две.

Я думаю, для советской «Розмари» Вениамин Баснер сочинил бы что-нибудь под стать меланхолическому вальсу-панихиде Кшиштофа Комеды в картине Полански.

Айра Левин показал бунт и покорность вагинальных андроидов в «Степфордских женах». Такую же помесь уязвимости и коварства демонстрирует «женский барак» басовских фильмов и спектаклей. Помимо дамского общества в «Опасном повороте», манипулирующего своими хозяевами с ловкостью средневековых ведьм. Однако не Валентина Титова, а Людмила Чурсина довела до совершенства образ «степфордской жены» по-советски в откровенно декадентской производственной драме «Факты минувшего дня».

Рассказывать обо всем сразу опасно, потому что «всё», как правило, — лишь половина правды. Причем вторая половина бывает никак не связана с первой.

Вернемся к андроидам-близнецами, созданным в относительно беззаботные шестидесятые.

В культовом фильме Павла Клушанцева «Планета бурь» у Роберта и Яши был великолепный предшественник — безымянный робот американского производства. «Чертова кукла», по выражению его хозяина, которого играет демонический Георгий Тейх, известный ролями шпионов и нацистов. Но в облике этого механизма отсутствуют человеческие черты, это примитивный «голем», не лишенный благородства и обаяния детской игрушки.

Приключения космонавтов на «Планете бурь» сопровождает голос Имы Сумак — потомственной перуанской жрицы из Бруклина.

В экранизациях научной фантастики музыка играет большую роль, оказывая побочное влияние на быт и нравы зрительской массы.

Перенесемся в конец семидесятых — свидания советских влюбленных сопровождает электронная мантра «Я твой автоматический любовник» в исполнении диско-проекта Dee D. Jackson.

Электронный квартет «Крафтверк» из ФРГ шокировал комсомольцев фразой «Я — твой слуга, я твой работник» на чистом русском языке. В военном кино с такой же интонацией допрашивали партизан перед пытками.

Помимо многочисленных камео известнейших комиков, включая Крамарова, «Формула радуги» сильна песней «Сделана отметка на стакане», которую многие считали «народной», потому что фильм быстро исчез с экранов. Стихи Леонида Дербенева пестрят двусмысленными фразами типа «троица придумана не зря», пародирующими церковные догматы с дерзостью Вольтера и Суинберна. Закадровым исполнителем принято считать Владимира Трошина.

В фильме Ольшвангера такой яркой песни не оказалось, зато Михаил Пуговкин, принимая робота за галлюцинацию, то и дело напевает арию Роберта из «Иоланты» Чайковского, за которой зловеще отмалчивается Robert le Diable Мейербера.

Заклинание обладает силой даже в устах комедианта. «Сгинь, чертов аршин!» — выкрикивает отчаявшийся машинист, и Роберт мгновенно растворяется в воздухе. Точнее, это происходит в мгновение ока, чудо длится долю секунды, но зрителю хочется замедлить процесс исчезновения, чтобы понять устройство фокуса. В период выпуска картины взрослые объясняли детям подобные вещи загадочным словосочетанием «комбинированная съемка».

Теперь-то уже точно пришла пора отметить сходство Марианны Вертинской в роли невесты изобретателя Куклина со шведской актрисой Джанет Агрен — антизвездой фильмов Лучио Фульчи, в которых ожившие мертвецы возникают так же внезапно, как исчезает Роберт — «чертов аршин», безобидный голем, созданный ленинградским ученым по образу и подобию самого себя.

Перед демонтажем робот Роберт смотрится в зеркало в точности как Джонни Ангел в фильме Алана Паркера. И последний путь Олега Стриженова по институтской лестнице напоминает спуск в ад певца-чернокнижника, проглотившего в новогоднюю ночь сердце военнослужащего по фамилии Ангел.

Иногда органическая пища, принятая на свой страх и риск, становится действующей частью организма, прирастая к нему в виде внутреннего органа, подобно радиодетали в схеме, скажем, приемника или усилителя.

Если с Роберта снять кожу, вместо проводов и транзисторов мы рискуем увидеть то же, что у людей, прошедших эту ужасную процедуру.

«В рабочее время спишь, стиляга!» — упрекает Пуговкин чистильщика обуви, необъяснимо оказавшегося в мужском туалете, запертом изнутри.

Эта туалетная мизансцена напоминает больничные эпизоды Beyond — любимой картины Клайва Баркера, когда невидимый магнит, опережая воображение зрителя, стягивает на экране несовместимые в «реальности» предметы и лица.

Ужаснее всего — смешение человеческой породы с неизвестными низшими формами.

Фильмы-близнецы Юнгвальда и Ольшвангера появились одновременно, как Фобос и Деймос — спутники красной планеты Марс.

Фильмы Лучио Фульчи принято критиковать за бессвязность и отсутствие работы с актерами. То есть за то, чем сновидения отличаются от подделок под них.

Говоря полную правду, человек совершает поворот на максимальной скорости. У англичан ею соблазнился даровитый Бэзил Дирден, погибший в автокатастрофе на том же месте, где гибнет герой его фильма «Человек, который преследовал самого себя»…

Слухи о якобы полном запрете «Формулы радуги» не соответствуют действительности — в детстве я неоднократно смотрел этот фильм в летних кинотеатрах и по телевизору.

«Два Федора» показали нам попытку осуществления симбиоза взрослого мужчины с ребенком. «Два Голема» — углубили эту тему, оборвав на полуслове.

Тщетно пытаясь соорудить сверхчеловека из самого себя или из подручных материалов, мы забываем, что забытые существа неизвестных пород подстерегают внимательного зрителя почти в каждом фильме, и гораздо чаще, чем в повседневной жизни.