Страдать полезно: что такое «хоррор скорби» и почему он обрел популярность

Когда-то хоррор считался низким жанром — будем честны, такой статус остается за ним до сих пор. Большой массив фильмов ужасов и правда не требует серьезного к себе отношения: напугать человека легко, точно так же, как и лишить его спокойного сна. Но за последние десять лет жанр демонстративно сменил вектор: если раньше он ассоциировался со скримерами и с кровавыми аттракционами, то сегодня критики и киноведы все чаще говорят о «возвышенном хорроре» (elevated horror).

Как «возвысить» хоррор

«Возвышенный хоррор» легко узнать по нескольким чертам: замедленный ритм, переплетение страха с чувством скорби и отчуждения. Герои чаще всего замкнуты в семейном пространстве, а главное чудовище прячется внутри них самих. Именно в этой точке возвышенный хоррор рождает grief horror — ужасы скорби.

Термин grief horror, или «хоррор скорби», начал звучать в прессе примерно с середины 2010-х годов, хотя фильмы, построенные вокруг потери, существовали и раньше — от «А теперь не смотри» (1973) до «Кладбища домашних животных» (1989). Выражение закрепилось благодаря волне академических и публицистических текстов, которые стали анализировать «Бабадука» (2014) и «Реинкарнацию» (2018) именно через призму утраты.

Исследователи Бэки Миллер и Джони Ли в статье Horror Films and Grief (2021) описали, что структура хоррора идеально совпадает с феноменологией горя: монстр разрушает «привычный мир» героя так же, как смерть близкого ломает жизнь скорбящего. А киноведы, такие как Стейси Энн Барэн, предложили даже набор конвенций для поджанра: обязательная «пусковая смерть» (catalyst death), для которой зритель становится свидетелем; телесная экспрессия боли в крике или рыданиях; особая роль тишины, когда крик так и не происходит. Страх связан не с внешней угрозой, а с невозможностью «отпустить» умершего, и кульминацией становится не победа, но вопрос: удалось ли герою дать голос своей боли?

Хоррор скорби не просто рассказывает «про смерть», а делает горевание основой повествования, в котором ужас рождается из человеческой уязвимости перед утратой. Зачем же мы смотрим такое кино, если оно обращается к столь тяжелым и болезненным темам?

Как перестать бояться смерти и полюбить скорбь

В хорроре скорби зритель сталкивается с героями, чьи утраты и внутренние монстры вызывают сострадание и страх, формируя эмоциональную сопричастность. Как подчеркивал Аристотель, патос — это проявление характера через гибель и страдание, и воздействие этих аффектов неслучайно: они позволяют зрителям пережить возможные события их жизни, опосредованно осмысливая собственную уязвимость. При этом удовольствие от просмотра возникает через интеллектуальное осмысление происходящего: мы наблюдаем страдания героя и осознаем, что они были безопасными и художественно сконструированными. Финальная «разрядка» в этом контексте проявляется в ощущении освобождения от мучительных эмоций — зритель проживает горе вместе с персонажем, но выходит с пониманием, что страх и скорбь были опосредованными и одновременно глубоко личными.

Вот что говорит «Ножу» о необходимости скорби Эллина Глебова, экзистенциально-гуманистический психолог:

«Горе — это необходимое для человека переживание. Психоаналитики Зигмунд Фрейд и Мелани Кляйн пишут, что горе можно считать потребностью психики. Горевание требует времени, и у каждого оно выглядит по-своему. Главная задача горя — унести с собой все важное, что было в отношениях, в свою жизнь. Поэтому человек, переживающий утрату, может почувствовать сильную потребность говорить о своей потере. Это не признак застревания в утрате, а, наоборот, естественная и нужная часть горевания. Эрих Линдеманн в своей работе „Клиника острого горя“ пишет, что одно из главных препятствий к естественному протеканию горевания — это уклонение от выражения эмоций. А искусство, наоборот, помогает дать горю место и движение, чтобы оно не „застыло“ внутри».

Подобно героям трагедий, персонажи таких фильмов переживают утрату и сталкиваются не только с внешними угрозами, но и с внутренними демонами, а зритель, наблюдая за их борьбой, испытывает сопереживание и страх. Эмоции тщательно конструируются через драматическое действие, темп повествования, работу камеры, свет и звук — все, чтобы передать внутренний мир героев. Такие фильмы, как «Подмена» (2025), «Два, три, демон, приди!» (2022) и «Дом на другой стороне» (2020) создают пространство размышления о собственной уязвимости.

Именно через такую работу с эмоциями хоррор скорби формирует «эмоциональный интеллект»: зритель учится видеть и проживать утрату, даже если лично с ней не сталкивался.

На какую полочку его поставить?

Однако исследователи спорят, можно ли выделять хоррор скорби как отдельный поджанр: для его «узаконивания» снято слишком мало фильмов, а большинство особенностей характеризуют «возвышенный хоррор» в целом. Американский киновед Дэвид Черч, исследователь хоррора и автор книги «Постхоррор: искусство, жанр и культурное возвышение» (2021), в комментарии «Ножу» рассказал:

«Сам термин „хоррор скорби“ несет в себе и долю подразумеваемой критики: мол, горе стало чрезмерно используемым, даже клишированным приемом, на котором режиссеры пытаются сыграть ради тренда. В то же время существует много хорроров скорби, которые вовсе не вписываются в стилистические черты постхоррора. В книге я привожу ремейк „Кладбища домашних животных“ как пример фильма, который пытался заявить о себе как о части тренда „возвышенного хоррора“ из-за фокуса на горе, но при этом не имеет тех стилистических особенностей, чтобы сопоставляться с фильмом вроде „Бабадука“.

Поэтому, на мой взгляд, данный термин может иметь смысл, если его использовать более широко — как обозначение ужастиков вообще, в которых горе выступает центральной темой. Это, конечно, включало бы многие (но не все) постхоррорные фильмы, но я не стал бы считать их полностью тождественными понятиями. У меня также есть сомнения, приживется ли термин „хоррор скорби“ шире, особенно учитывая, что „возвышенный хоррор“ уже стал для многих общепринятым обозначением тех же самых фильмов, о которых обычно говорят как о хорроре скорби».

Жанр наших дней

Современный хоррор расширяет рамки жанра и становится средством философского и психологического исследования человеческого опыта. Столкнувшись с необратимыми потерями, персонажи фильмов «Ритуал» (2017) или «Верни ее из мертвых» (2025) демонстрируют зрителю, что горе и страх — это не просто эмоции, а инструменты, через которые мы познаем жизнь и смерть, а катарсический крик — это символ победы над внутренней болью.

Кроме того, хоррор скорби осмысляет утраты, с которыми сталкивается общество в целом. Например, «Святая Мод» (2019) и «Солнцестояние» (2019) показывают, как подавленные эмоции, религиозные или культурные установки могут усиливать чувство вины и отчуждения, превращая личное горе в общественный и даже ритуальный опыт. Хоррор скорби поднимает ужасы на новый уровень, расширяя пространство философского и психологического исследования. Здесь смерть и скорбь становятся не финалом, а отправной точкой разговора о человеческой уязвимости. Через чужую боль зритель открывает собственную способность к состраданию и находит силы продолжать жить.