От кровавой Сунагавы к самоубийственной самокритике. Взлет и падение японских «новых левых»

Смерть Сталина в 1953 году послужила для японской компартии поводом снова отказаться от прямых выступлений против власти и попытаться вернуть себе место в политическом мейнстриме. Студентов, многих из которых отчисляли из университетов и приговаривали к реальным срокам, привела в ярость очередная смена риторики предполагаемых соратников.

Осуждение Никитой Хрущевым культа личности Сталина и жестокое подавление войсками СССР восстания в Венгрии в 1956 году убедили лидеров Дзэнгакурэн в том, что Кремль отступил от подлинных коммунистических идеалов.

Решение руководства японской компартии следовать линии советского правительства ознаменовало окончательный раскол между активистами студенческого движения и левыми политиками.

«Сначала JCP (японская компартия) пользовалась настолько сильным влиянием среди студентов, что казалась едва ли не единственной политической силой в кампусах, — пишет политолог Итиро Сунада. — Коммунисты легко заняли лидирующее положение в Дзэнгакурэн и управляли организацией в соответствии с линией партии. Но после десятилетия доминирования JCP наиболее радикальные элементы студенческого движения разочаровались в косных взглядах партийцев. В 1957–1958 годах тех, кто осмеливался сомневаться в решениях руководства, массово исключали из партии».

Попытка компартии превратить Дзэнгакурэн в «безобидную» организацию, посвященную спорту и хобби, тоже окончилась неудачей. Вместо этого активисты присоединились к протестам крестьян в поселке Сунагава к югу от Токио. Те пытались помешать экспроприации участков, выделенных правительством для строительства новых взлетно-посадочных полос на авиационной базе США. Когда к ним присоединились участники Дзэнгакурэн, протест быстро стал самым масштабным антимилитаристским и антиамериканским выступлением 1950-х.

Читайте первую часть

Дзэнгакурэн против маккартизма. Как в послевоенной Японии, оккупированной американцами, появились «новые левые»

В отличие от «кровавого Первомая» активисты полностью отказались от коктейлей Молотова, самодельных дубинок и копий. Вместо этого они сознательно бросались на полицейских без оружия и позволяли избивать себя, чтобы привлечь внимание соотечественников к тому, как легко государство легитимизирует насилие. Белые футболки по задумке организаторов протеста должны были контрастировать с темной униформой силовиков и пятнами крови участников акции. Близость Сунагавы к Токио гарантировала повышенное внимание к происходящему: на местах потасовок собирались журналисты, съемочные группы и толпы любопытных.

Протесты освещались на первых полосах газет всю осень 1956 года, а место их проведения прозвали «кровавой Сунагавой». Новая тактика оказалась эффективной: многие граждане осудили притеснение крестьян и избиение студентов. Проект по расширению американской авиабазы пришлось свернуть.

На волне успеха лидеры Дзэнгакурэн убедились в том, что способны добиваться результатов, действуя отдельно от JCP, и еще сильнее отдалились от партии. Пытаясь сформулировать концепцию, которая бы подходила левому движению больше, чем сталинизм или маоизм, многие из них обратились к трудам Маркса, Ленина и Троцкого. Часть диссидентов под руководством философа Канъити Куроды в 1957 году основала Японскую троцкистскую лигу, позже переименованную в Революционную коммунистическую лигу. В декабре 1958 года несколько студентов из числа участников протестов в Сунагаве организовали повстанческое крыло Дзэнгакурэн и тоже назвали его Коммунистической лигой. Участники обеих групп объявили себя борцами с империализмом и сталинизмом, то есть выступили против и США, и СССР.

«1958-й следует считать поворотным моментом в истории Дзэнгакурэн, — отмечает политолог Итиро Сунада. — Из движения под строгим контролем внешней политической силы она превратилась в организацию под автономным управлением самих студентов».

К 1959 году участники обеих коммунистических лиг заняли в Дзэнгакурэн лидирующие позиции и организовали масштабные выступления против переподписания договора безопасности между Японией и США. Новая версия соглашения ограничивала полномочия американских военных Дальним Востоком, но продлевала период функционирования иностранных военных баз еще на десять лет. Левые студенты решили сорвать продление договора. Организованный ими Народный совет по предотвращению пересмотра договора безопасности объединил сотни групп по всей стране, включая противников ядерного оружия, социалистов, коммунистов, участников профсоюзов, движений по защите женщин, детей и крестьян. Протесты поддержали даже несколько частных предприятий.

Решающая роль в выборе стратегии, времени и целей принадлежала Дзэнгакурэн. В начале 1960-х студенческое левое движение находилось на пике влияния и насчитывало более 300 тысяч участников из 120 университетов. Сторонники компартии, наоборот, оказались на вторых ролях и не принимали практически никакого участия в дискуссиях о влиянии США на японское правительство.

Как и в Сунагаве, студенты попытались привлечь внимание прессы и убедить японцев в своей правоте яркими безоружными протестами. В новостных хрониках по всему миру миллионы людей видели, как группы по пять-шесть активистов зигзагами двигаются по улицам Токио, сцепившись руками и изображая огромных змей. Недовольные коммунисты называли оппонентов авантюристами и провокаторами.

«Среди левой молодежи крепло ощущение, что их предали, — рассказывает историк Гэвин Уокер. — Даже до глобального разочарования в советской линии развития коммунизма в Японии появились условия для формирования движения „новых левых“. В конце 1950-х ситуация обострилась из-за новых переговоров о договоре безопасности с США. Оформилось явное желание образовать левое движение, не связанное с компартией и даже враждебное по отношению к ней».

К концу осени 1959 года в протестах против продления договора с США приняло участие около 16 миллионов японцев, а 27 ноября участники Коммунистической лиги ворвались в здание парламента, рассчитывая спровоцировать прямое столкновение с полицией. Однако в тот раз силовики не стали вмешиваться, позволив студентам несколько часов петь антивоенные песни и маршировать «змеиным шагом».

В январе 1960 года активисты Дзэнгакурэн заблокировали терминал в аэропорту Токио, чтобы помешать премьеру Киси Нобусукэ отправиться в США на подписание соглашения. Тем не менее сорвать поездку не удалось, а многие левые студенты выступили против радикальных методов своих соратников. Формально Дзэнгакурэн оставалась единой организацией, но внутри нее уже наметился раскол из-за разных взглядов участников на приемлемые формы протеста.

Обстановка снова накалилась в мае 1960 года, когда глава правительства решил прервать парламентские дебаты и ускорить ратификацию договора безопасности, сославшись на абсолютное большинство своей Либерально-демократической партии. Представители оппозиции в знак протеста отказались покидать зал заседаний, и Киси Нобусукэ приказал охранникам вывести их силой. Договор ратифицировали в присутствии исключительно членов правящей партии. Антидемократический маневр возмутил даже равнодушных к политике граждан, и в стране возобновились масштабные протесты.

Демонстрации вызывали у левых студентов противоречивые чувства. С одной стороны, их воодушевляло количество протестующих и размах мероприятий. С другой — даже нескольким миллионам японцев всё равно не удалось помешать ратификации договора.

Новый период политической борьбы в Японии ознаменовался двумя шокирующими инцидентами. В ходе первого участники Дзэнгакурэн 10 июня 1960 года подкараулили на выезде из аэропорта американский правительственный автомобиль. Машину, внутри которой находились пресс-секретарь Эйзенхауэра и посол США, зажали и раскачивали почти час, прежде чем пассажирам удалось улететь на американском военном вертолете. Второй инцидент пять дней спустя закончился тем, что студенты во второй раз ворвались в здание парламента и теперь уже подверглись насилию со стороны полицейских. Безоружные протестующие раз за разом бросались на отмахивающихся дубинками силовиков в шлемах.

Репортерам удалось снять избитых активистов, лежащих без сознания в лужах крови. Кадры с ними в тот же вечер распространились по всему миру. К рассвету, когда полицейские зачистили территорию, количество раненых достигло нескольких тысяч, а одна из протестующих, студентка Токийского университета и участница Коммунистической лиги Митико Камба, погибла. Из-за неспокойной обстановки американский президент Дуайт Эйзенхауэр отказался от запланированного визита в Японию. Однако правительства двух стран всё равно согласовали продление договора.

Из-за череды скандальных происшествий премьер-министру Киси Нобусукэ пришлось подать в отставку, но они же отвратили от протестующих многих соотечественников, которые до этого относились к ним с сочувствием. 23 июня 1960 года представители обеих стран обменялись ратификационными грамотами и новая версия договора вступила в силу. В тот период многие японцы негативно относились и к властям, отказавшимся учитывать интересы населения, и к левым студентам, действия которых всё чаще прямо или косвенно приводили к насилию и жертвам.

Обострение конфликта: как японские левые перешли от протестов против сотрудничества с США к попыткам поднять революцию

Отставка главы правительства и ратификация договора безопасности привели к постепенному угасанию протестов. Внутри Дзэнгакурэн начали оформляться разные фракции, представители которых винили друг друга в том, что попытки нейтрализовать американское влияние закончились неудачно. В июле 1960 года политбюро Коммунистической лиги выступило с заявлением, в котором назвало борьбу против продления договора пирровой победой.

«С точки зрения пролетариата произошедшее и вовсе нельзя назвать победой, — говорилось в заявлении. — Это всего лишь масштабный провал на пути к победе».

Еще через несколько месяцев Коммунистическая лига распалась на три организации: «Революционную фракцию», «Пролетарскую фракцию» и «Фракцию боевого знамени». К началу 1963 года как минимум шесть студенческих групп претендовали на статус подлинных преемников Дзэнгакурэн. Период с 1961 по 1966 год в истории японского движения «новых левых» ознаменовался относительным затишьем. Разные фракции организовывали выступления против законов о предотвращении насилия и контроле за университетами, демонстрации против американских атомных подлодок и военного сотрудничества США с Южной Кореей, но их мероприятия не вызывали ажиотажа.

Тем не менее среди студенческих групп уже зрела новая волна недовольства, которая нашла выход во второй половине 1960-х.

В мае 1963 года в газете «Асахи Симбун» вышел материал «Университеты в кризисе», где на примере Токийского университета утверждалось, что среди молодежи участились призывы атаковать систему. Автор считал, что «сама академическая сфера начинает рушиться изнутри».

«Студенты десять лет назад судили обо всём просто и через призму марксизма, — говорилось в статье. — Но в нынешней неспокойной обстановке сам марксизм становится объектом многочисленных интерпретаций, а определение всё более разнообразной идеологической принадлежности студентов Токийского университета — неимоверно сложной задачей».

Многие студенты в тот период отдалились от левого движения, но те, кто продолжал заниматься политическим активизмом, лишь укрепились во взглядах. Вдохновляясь работами Жан-Поля Сартра, Альбера Камю, немецкого философа-марксиста Габриэля Маркузе, японского литературного критика и мыслителя Такааки Ёсимото, они принципиально отказались от утверждения иерархий любого типа, провозгласили принципы индивидуальной автономии, радикальной субъективности и самоотрицания, которые предполагали, что конфликт следует решать не средствами централизованной демократизации, а путем так называемых бесконечных дебатов через подъем масс, рефлексию над собой и коллективное противостояние с государством.

«Термин „самоотрицание“ обрел популярность среди выпускников университетов и молодых преподавателей, на которых влияло старшее поколение участников предыдущих протестов, — объясняет историк Хироси Нагасаки. — Суть его в целом сводилась к необходимости задаваться вопросом о том, как ты живешь. В аудиториях и на публичных мероприятиях от учителей и преподавателей требовали, чтобы они не занимались пересказом общих решений, а рассказывали о том, как они сами поступили бы в определенных обстоятельствах».

В октябре 1967 года участники нескольких организаций под эгидой Дзэнгакурэн, вооружившись деревянными посохами и надев шлемы, попытались прорваться через полицейское ограждение, чтобы не позволить премьер-министру Эйсаку Сато полететь в США на встречу с президентом Линдоном Джонсоном. Потасовку, в ходе которой 840 патрульных получили повреждения, 49 автомобилей были уничтожены, а студент Хирояки Ямадзаки погиб, часто считают точкой отсчета нового этапа агрессивного конфликта между левыми активистами и правительственными силами.

Использование палок, камней и брусчатки в качестве оружия ознаменовало отход от тактики безоружного протеста, которую протестующие применяли, когда пытались сорвать продление договора безопасности.

В конце того же года несколько групп в составе Дзэнгакурэн объединились с фермерами, которые выступали против строительства аэропорта Нарита на месте маленького сельскохозяйственного сообщества Санридзука. В ходе конфликта студенты снова забрасывали полицейских камнями, коктейлями Молотова, кислотой и экскрементами, а при прямых столкновениях использовали палки и копья. Там же активисты возвели сложную систему тоннелей, часовых башен и подземных ходов, которые использовали, чтобы саботировать строительство и скрываться от силовиков.

«Протестное движение в Японии в 1968-м во многом походило на аналогичные движения в Германии и Италии, — рассуждает историк Гэвин Уокер. — Не в последнюю очередь из-за опыта поражения во Второй мировой войне и из-за свернутых процессов по устранению остатков фашизма. И в Японии, в Германии американские оккупационные силы решили отказаться от масштабной борьбы с наследием ультранационализма. Реабилитированным бюрократам позволили вернуться к государственной службе, начала проводиться антикоммунистическая политика, в соответствии с которой главными противниками провозглашались „красные“. Этот процесс, который в Японии получил название „обратного курса“, оказал огромное влияние на левое движение».

Исследователь левых движений Уильям Эндрю выделяет еще два фактора, повлиявших на переход левых активистов к более агрессивным методам. Во-первых, остров Окинава фактически оставался под контролем американской армии, несмотря на официальное окончание оккупации. Во-вторых, в период с 1952 по 1977 год около 500 японцев погибли в инцидентах с участием военных из США.

Особое возмущение активистов вызвало происшествие 8 августа 1967 года, когда поезд, транспортировавший авиационное топливо для американских авиабаз, столкнулся с другим составом и взорвался на станции Синдзюку в центральном Токио. Тот факт, что японская инфраструктура использовалась для транспортировки ресурсов на поддержку США во Вьетнаме, подтолкнул левых студентов к активным действиям.

Все эти обстоятельства способствовали радикализации протеста. 21 октября 1968 года около 20 тысяч участников разных фракций Дзэнгакурэн и их сторонников провели Международный антивоенный день, встав на путях на станции Синдзюку и заблокировав движение поездов. Когда полицейские попытались разогнать протестующих, те уже привычно начали отбиваться палками и камнями. В ходе стычек один из входов на станцию загорелся. Власти направили на подавление беспорядков 12 500 сотрудников силовых структур. Те задержали 770 активистов и к ночи подавили протест. На следующее утро станция возобновила работу в привычном режиме.

Примерно тогда же в Токийском университете и Университете Нихон начались забастовки против огромных растрат бюджетных средств сотрудниками администрации. Студенты стали возводить баррикады, а руководители университетов в ответ вызвали правительственные отряды с дубинками и слезоточивым газом.

Чтобы централизованно противостоять властям, левые активисты организовали движение Дзэнкёто (Всеобщий студенческий комитет объединенной борьбы). Представители новой организации выдвинули руководству Токийского университета список из семи требований, включающий полную отмену несправедливых увольнений и отставку всех сотрудников, замешанных в коррупции и цензуре.

В июне 1968 года участники Дзэнкёто заняли часовую башню, считавшуюся символом одного из кампусов Токийского университета. Как отмечает японский историк Хироси Нагасаки, прежде японские власти не сталкивались с такой формой борьбы, поскольку забастовки проходили без согласования с официальными студенческими организациями. В ноябре того же года президент Токийского университета Кадзуо Оути подал в отставку. За ним последовали деканы и попечители многих факультетов. Исключения студентов по политическим соображениям прекратились.

Новое руководство университета призвало протестующих к поиску компромисса, сославшись на то, что иначе под угрозой окажется учебный процесс. Однако согласовать мирное окончание забастовки не получилось: 19 января 1969 года 8000 полицейских с дубинками и пожарными шлангами ворвались в кампус и начали 36-часовую осаду, по итогам которой студентам пришлось прекратить сопротивление.

Тем не менее во многих университетах продолжались стихийные забастовки. Попытки прекратить их почти неизменно сопровождались потасовками с большим количеством пострадавших. Всего в 1968 году протесты затронули 127 университетов, то есть 24 процента от общего количества высших учебных заведений. В 1969-м их число увеличилось до 153. Впрочем, несмотря на подъем протестных настроений, обстановка внутри левого движения была далека от гармонии и единодушия.

«Несмотря на антииерархическую риторику, разные фракции Дзэнкёто и Дзэнгакурэн часто воспроизводили традиционную гендерную структуре, сводя роль участниц к секретарским и бытовым обязанностям, — пишет о противоречиях среди активистов историк Ник Капур. — В худших случаях мужчины склоняли единомышленниц к сексуальным отношениям под предлогом „солидарности“. Воспроизведение гендерной иерархии отвратило многих женщин от участия в левом движении».

Говоря о других проблемах, наметившихся в конце 1960-х, Капур отмечает трансформацию целей «новых левых». От конкретных требований по расширению прав студентов и прекращению цензуры они перешли к более абстрактным и глобальным целям. Многие бастующие продолжили оккупировать кампусы даже после того, как руководители университетов принимали их ультиматумы, обосновывая свои действия тем, что теперь собираются «сокрушить всю систему». Из-за этого протесты в конце 1960-х затягивались на много месяцев без намека на логическое завершение, хотя формально их организаторам удавалось реализовать поставленные задачи.

«Определить точные цели Дзэнкёто довольно сложно, — объясняет социолог Эйдзи Огума. — Изначально под этим названием объединялись отдельные группы студентов, каждая из которых выдвигала руководству своих университетов отдельные требования. На раннем этапе в организации участвовали многие студенты, не интересовавшиеся политикой и нацеленные на то, чтобы улучшить свое академическое положение. Однако когда движение распространилось в десятках университетах, „новые левые“ попытались сплотить локальные группы вокруг обширных политических целей: прекращения войны во Вьетнаме, расторжения договора безопасности, свержения правительства и подготовки к революции».

По словам Огумы, трансформацию студенческого движения в конце 1960-х можно проследить на примере листовок, которые распространялись в университетах. Если в начале протестов их содержание касалось исключительно демократических реформ в самих учебных заведениях, то в последующие месяцы упоминания о локальных целях практически полностью сменились призывами к решению глобальных задач.

После более чем года столкновений между активистами и полицией поддержка левого движения в обществе достигла минимума. Даже среди студентов не больше 20 процентов разделяли идеи и методы протестующих — остальные сохраняли нейтралитет или занимали сторону властей. Учитывая высокие темпы роста экономики и уровня жизни, многие японцы просто не понимали причины недовольства соотечественников. Многих сочувствующих смущали постоянные конфликты внутри левых организаций.

«Чем более разрозненными становились „новые левые“, тем стремительнее они утрачивали влияние, — отмечает историк Уильям Эндрюс. — Внутренние чистки раскрыли неприглядную изнанку радикального протеста и внушили большинству японцев непоколебимый цинизм в отношении левого движения».

Жесткие методы разгона университетских забастовок получили правовое обоснование после принятия закона об экстренном контроле за университетами. Благодаря ему министр образования получил полномочия вводить правительственные силы на территорию кампусов, а также закрывать отдельные кафедры или целые учебные заведения в случаях, когда разногласия между администрацией и протестующими не удавалось разрешить в течение девяти месяцев.

«Студенческое движение в течение продолжительного времени становилось всё менее популярным из-за провозглашения более абстрактных целей и междоусобного насилия, — продолжает исследователь „новых левых“ в Японии Ник Капур. — Менее радикальные молодые люди отстранились от политического активизма».

Решающий удар по надеждам левых активистов на популяризацию протестов был нанесен летом 1970 года, когда им снова не удалось добиться отмены договора безопасности в десятилетнюю годовщину его согласования. Несмотря на масштабные выступления недовольных, премьер-министр Эйсаку Сато к тому времени уже заручился поддержкой большей части населения, добившись от Ричарда Никсона гарантий на возвращение Окинаве статуса суверенной японской территории.

Протесты вскоре угасли, спровоцировав, как и в начале прошлого десятилетия, масштабный разлад внутри левых организаций, которые начинали прибегать к всё более агрессивным методам. Одна из подобных групп, «Фракция Красной армии», в 1969 году провела серию нападений на полицейские участки в Токио и Осаке, а в 1970-м угнала Boeing 727, следовавший по маршруту Токио — Пхеньян. Из-за постоянных арестов и облав численность организации резко сократилась. Часть участников, видевших свою цель в продолжении борьбы в Японии, образовала «Объединенную Красную армию». Остальные решили покинуть страну, чтобы планировать революцию из-за границы. Эта фракция, действовавшая под названием «Красная армия Японии», обосновалась в Ливане и до конца 1980-х организовала несколько терактов на территории Индии, Гонконга, Индонезии и Италии.

Скрываясь от полицейского преследования, «Объединенная Красная армия» обосновалась в горах к северу от Токио. Руководители организации Цунео Мори и Нагата Хироко ввели обязательные для участников сеансы «самокритики», которые задумывались как анализ собственных слабостей с целью повысить сплоченность коллектива, но часто сводились к физическому и психологическому насилию. Динамика взаимодействия внутри группы всё больше напоминала секту, где за малейшее несогласие с лидером полагалось жестокое наказание. Тех, кого подозревали в недостаточной приверженности делу революции, подвергали пыткам и побоям.

С августа 1971 по начало 1972 года жертвами сеансов «самокритики» стали 12 участников «Объединенной Красной армии». Некоторые из них погибли под воздействием низкой температуры, долгое время оставаясь связанными на улице, других забили до смерти. Мори распространял паранойю и настраивал одних участников против других. Некоторые члены «Объединенной Красной армии», встревоженные радикализацией политической организации и культом личности лидера, сбежали. К концу зимы в группе состояло около десяти человек.

В феврале 1972 года пятеро последних оставшихся на свободе участников «Объединенной Красной армии» забаррикадировались с оружием и взрывчаткой в горном пансионате «Асама-Сансо» (поселок Каруидзава, префектура Нагано), взяв в заложницы хозяйку заведения. В осаде, которая продолжалась десять дней, приняло участие примерно 1500 сотрудников силовых структур. За это время погибли двое участников штурма и один гражданский, но полицейским всё же удалось задержать террористов и освободить заложницу. Последние несколько часов противостояния транслировались в прямом эфире по телевидению и привлекли беспрецедентную аудиторию в 90 процентов всех зрителей по стране.

Примерно через три месяца, 30 мая 1972 года, трое молодых мужчин, состоявших в «Красной армии Японии», открыли огонь по толпе в аэропорту Лод в Тель-Авиве, за несколько минут убив 26 человек и ранив еще 79. Единственный выживший участник нападения, 24-летний студент Кодзо Окамото рассказал, что его организация спланировала нападение совместно с Народным фронтом освобождения Палестины. Такое сотрудничество, по его словам, должно было «вывести нас на мировую арену» и «подготовить мировую Красную армию». Следователям Окамото объяснил, что не имел ничего против израильтян, а всего лишь «выполнял свой долг как солдат революции».

«А кто не вовлечен в движение? — отвечал отец Окамото на вопросы о том, не беспокоился ли он раньше из-за участия сына в политических организациях. — Все студенты состоят в студенческом движении. Мне казалось, что это обычное дело».

Осада в «Асама-Сансо» и теракт в аэропорту Лод превратили левых активистов в преступников в глазах большинства соотечественников. Еще в начале 1972 года многие японцы не видели ничего предосудительного в деятельности протестных организаций, а некоторые по-прежнему их поддерживали, но спустя всего несколько месяцев ситуация кардинально изменилась.

«Трудно переоценить шок, который испытали японцы, осознав, что их соотечественники участвовали в подобных событиях у себя в стране и за рубежом, — пишет историк Ник Капур. — Два этих инцидента фактически положили конец революционному студенческому движению в Японии. Осаду „Асама-Сансо“ особенно часто выделяют как событие, которое привело к делегитимизации в стране едва ли не любых форм политического активизма».

Остававшимся в Японии правозащитным студенческим организациям пришлось бросить все усилия на то, чтобы убедить соотечественников, что они не террористы. Даже спустя несколько десятилетий консервативные японцы по-прежнему с недоверием относились к тем, кто устраивал публичные акции для привлечения внимания к политическим проблемам или осмеливался критиковать правительство. Попытки радикальных активистов подтолкнуть народ к революционной борьбе привели к росту паранойи и стагнации гражданского общества.

«После 1972 года публичный дискурс заметно изменился, — отмечает исследователь современной японской истории Ёсикуни Игараси. — В стране по-прежнему существовали антиавторитарные движения, но они старались не ассоциироваться с „новыми левыми“ и больше участвовали в инициативах для отдельных групп населения. Тот год стал поворотным для японского общества».