Дзэнгакурэн против маккартизма. Как в послевоенной Японии, оккупированной американцами, появились «новые левые»

«Миф о присущей японцам покладистости пора опровергнуть, — пишет автор книги „Инакомыслящая Япония. История японского радикализма и контркультуры“ Уильям Эндрюс. — Конформность и консерватизм действительно распространились в японском обществе, но только из-за притеснений со стороны государства».

От надежд — к «красной чистке»: как оккупационные силы легитимизировали, а потом демонизировали коммунизм в Японии

Вторая половина 1940-х оказалась, вероятно, самым турбулентным периодом в истории Японии. После поражения в войне население охватили страх, апатия и чувство неопределенности. Пропаганда долгое время внушала японцам, что даже мысль о капитуляции невозможна. Теперь им приходилось учиться жить в стране, которая сдалась, понеся огромные потери и столкнувшись с невообразимыми разрушениями. Осознание того, что теперь они живут в американской оккупации, нелегко давалось даже тем, кто не разделял милитаристскую идеологию.

Однако для японских пацифистов и сторонников левых идей это время оказалось периодом надежд на лучшее будущее, преображение общества и преодоление имперско-националистического дискурса, который, как они считали, и привел страну к полному упадку. Руководивший послевоенными реформами на оккупированной территории генерал Дуглас Макартур санкционировал освобождение политзаключенных и легализовал коммунистическую партию.

«После отмены ограничений политических свобод и освобождения коммунистических лидеров, многие из которых долгое время находились в заключении за выступления против военизированного правительства, обстановка в стране изменилась, — отмечает исследователь левого движения среди японских учителей Бенджамин Дьюк. — Настрадавшиеся коммунисты внезапно стали респектабельными гражданами. Многие восхищались смелостью, которую они проявили, отстаивая свои убеждения в военные годы. Американцы приветствовали их возвращение в социальную и политическую жизнь как союзников в деле демилитаризации. Оккупационные силы и коммунисты сходились в желании искоренить ультранационализм и воинственность».

В октябре 1945 года генерал Макартур приказал уволить всех учителей, которые «придерживались милитаристских и националистических взглядов и не разделяли целей и политики оккупационных сил». В декабре того же года вышла директива, законодательно закреплявшая разделение государства и религии. По всей стране начали создаваться организации по защите прав трудящихся. В одну из самых влиятельных — Японский профсоюз учителей, или Никёссо, под руководством известного христианского пацифиста и социалиста Тоёхико Кагавы — вошли правозащитница Нацу Кавасаки, жена одного из основателей Свободной школы в довоенном Токио Сэцуко Хани и экономист Оочи Хиоэ.

«Две главные цели профсоюза состояли в повышении зарплат и в обеспечении стабильности для учителей, — рассказывает исследователь Бенджамин Дьюк. — На следующий день после основания организации ее представители направили министру образования резолюцию с требованием немедленно вернуть на должности всех учителей, уволенных в военный период, обеспечить народные выборы школьных директоров и чиновников в сфере образования, а также установить автономию учебных заведений. Вскоре профсоюз потребовал от муниципалитета Токио гарантировать повышение минимальной зарплаты учителям на 600 иен из-за инфляции и отказаться от плана по упразднению действующих начальных школ».

Вслед за Токио организовываться начали учителя по всей Японии. В первые месяцы после войны американская администрация и национальное правительство поддерживали постоянный контакт с профсоюзами и удовлетворяли многие требования активистов. Структура государственных и оккупационных ведомств в тот период только формировалась, поэтому власти предпочитали не конфликтовать с общественными движениями.

Американское военное руководство практически полностью устранилось, предоставив реабилитированным коммунистам и их сторонникам возможность свободно дискутировать по вопросам образования и других сфер жизни общества.

Благодаря поддержке авторитетных активистов левым правозащитным организациям еще в конце 1945 года удалось восполнить вакуум, образовавшийся из-за снятия с должностей многих членов предыдущего правительства. Министерство образования само регулярно подвергалось критике со стороны оккупационной администрации, поэтому не слишком активно пыталось взять под контроль или подавить профсоюзы.

Однако в последующие годы страх перед «красной угрозой», распространившийся в США и в Японии во многом под влиянием американского сенатора Джозефа Маккарти, привел к окончанию оттепели в отношениях между левыми и властью. Период с 1949 по 1951 год вошел в историю как «красная чистка», в ходе которой власти массово увольняли и задерживали граждан, подозревавшихся в «неблагонадежности» и «подрывной» деятельности.

Более 23 тысяч государственных служащих лишились работы из-за политических взглядов. В апреле 1949 года правительство приняло составленное администрацией Макартура постановление о контроле за ассоциациями, в соответствии с которым коммунизм провозглашался «антидемократическим». Членам левых движений предписывалось приостановить свое участие в них. Некоторые организации с «неправильной» идеологией и вовсе распустили.

Массовые увольнения проводились под предлогом «корпоративной реструктуризации». Например, в июле 1949 года компания Toshiba расторгла контракты с 4581 сотрудником, из которых 202 состояли в компартии. Формальными основаниями для увольнений послужили «недостаточные умения, неспособность выполнять свои обязанности, нарушение административных постановлений, долгосрочное отсутствие в связи с болезнью, регулярные прогулы, нежелание действовать в соответствии с принципами компании». В действительности работы лишались все, кто не хотел менять взгляды в соответствии с провластными установками.

Аналогичную систему правил приняла и компания Hitachi. Помимо сотрудников, которые отличались «слабой дисциплиной» и «недостаточными навыками», уволить предполагалось тех, кто не соответствовал «корпоративным принципам», нарушал порядок на рабочем месте, не следовал указаниям начальства, отказывался сотрудничать с коллегами и руководством.

В некоторых фрагментах подобных корпоративных документов почти дословно цитировалось постановление Макартура. Любые попытки рабочих отстоять свои права или высказать политическую позицию теперь наказывались немедленным увольнением под предлогом нарушения норм компании.

В июле 1950 года главнокомандующий оккупационными войсками направил премьеру Сигэру Ёсиде письмо, в котором потребовал приостановить выпуск газеты «Акахата» (в переводе с японского «Красное знамя») — официального печатного издания компартии — и вообще любых СМИ, связанных с левым движением. Администрация Макартура настаивала на том, что чистки в прессе следует считать лишь логичным продолжением уже принятых законов, а указания генерала — всего лишь «рекомендацией», а не «приказом».

Верховный суд предсказуемо поддержал оккупационные силы: политизированные увольнения объявили частным делом руководства компаний, а ярлык «сторонника коммунизма» признали достаточным основанием для снятия с государственных должностей. Японская центральная радиокомпания расторгла контракты со 119 сотрудниками. Из газеты «Асахи симбун» выгнали 104 человека, из «Майнити симбун» — 98, а редакция издания «Киото симбун» уволила 11 из 85 работников. Тем, кто попадал под сокращения, ничего не объясняли, а просто передавали записку с указанием покинуть территорию предприятия к определенному времени.

К началу 1950-х большинство профсоюзов подчинилось властям и перешло под государственное управление. Правительство получило возможность исключать всех инакомыслящих из общественных организаций и из публичного дискурса. Цензуре подвергались даже многие американские произведения, в которых оккупационные силы усмотрели левую пропаганду, — например, романы Джона Стейнбека и фильм Орсона Уэллса «Гражданин Кейн».

От борьбы за свободную академическую среду — к борьбе за будущее Японии: как зарождалось студенческое движение

«Оккупационные силы повлияли на студенческое движение в Японии двумя способами, — пишет историк Ник Капур. — Сосредоточившись на демилитаризации и демократизации в первые месяцы после окончания войны, они подстегнули становление студенческих и рабочих организаций, предоставили свободу левым диссидентам и внедрили так называемое демократическое образование в школах и университетах. Однако, сменив курс перед лицом холодной войны в 1947-м, они инициировали гонения на коммунистов, усилив консервативные настроения».

Оккупация снабдила студентов теоретическим и концептуальным набором инструментов — в форме левой идеологии и демократических ценностей — для организации массового движения, но одновременно способствовала формированию у них ощущения назревших перемен, пытаясь подавить левых и укрепляя правых. В сочетании с травмой военных лет американская администрация косвенным образом способствовала становлению нескольких поколений радикальных активистов.

Говоря о формировании самосознания студентов, нельзя не учитывать и чувство прострации от резкой смены мировоззрения, которую испытала японская молодежь в середине 1940-х. Ультранационалистический дискурс, подразумевавший непогрешимость императора и святость войны, резко сменился откровениями о преступлениях режима и осознанием того, что нельзя оправдывать подавление других народов собственным превосходством.

Многие молодые люди испытывали сильную обиду по отношению к представителям старшего поколения, которые поддерживали милитаристский режим и мирились с гибелью миллионов соотечественников даже после того, как поражение превратилось в неизбежность. Преподаватели начали рефлексировать над личной и коллективной ответственностью за судьбу не вернувшихся с фронта студентов. В тот период антивоенная направленность закрепилась в качестве одной из основных общих черт левых движений в Японии, невзирая на любые внутренние разногласия между ними.

В 1930-х, когда в стране оформлялась милитаристская и националистическая идеология, академическая среда стала одним из основных направлений пропаганды. Осмелившегося интерпретировать фигуру императора как «орган государства» правоведа Минобэ Тацукичи обвинили в предательстве и вынудили покинуть все официальные должности, а его исследования запретили. Экономисту и ведущему сотруднику Токийского университета Тадао Янахайре пришлось подать в отставку из-за антивоенного эссе «Идеалы государства», а историку Цуда Сокити — из-за сомнений в подлинности и правдивости подтверждающих божественный статус императора древних манускриптов. После нападения на Перл-Харбор в декабре 1941 года сферу образования полностью подчинили центральной власти.

После войны стремление восстановить академическую автономию послужило одной из причин формирования левых организаций не только среди рабочих, но и среди политически активной молодежи.

В сентябре 1945 года в высшем учебном заведении города Мито состоялась первая в послевоенной Японии студенческая забастовка. Ее участники выступали против авторитарного ректора, который лишил учащихся права на самоуправление в общежитиях и подверг нескольких сотрудников дисциплинарным взысканиям за либеральные взгляды. Студенты забаррикадировались в одном из помещений и потребовали от министерства образования снять ненавистного функционера, а уволенных по политическим соображениям преподавателей назначить обратно. Забастовка продлилась 37 дней, после чего правительство сдалось и согласилось на все условия.

Аналогичные протесты прокатились по разным регионам Японии. Студенты добивались увольнения националистов и сторонников прежнего режима, восстановления запрещенных программ и предоставления им возможности влиять на вектор развития образовательных учреждений. В январе 1947 года Токийский университет первым позволил учащимся самостоятельно определять режим работы общежитий, столовых и залов отдыха. Вслед за самым престижным учебным заведением в стране группы местного самоуправления появились в каждом кампусе. Историк Ник Капур называет их фундаментом студенческого движения.

В сентябре 1948 года учащиеся при покровительстве компартии запустили Дзэнгакурэн, или Национальную федерацию студенческого самоуправления. К тому времени многие молодые японцы уже разочаровались в той версии демократии, которую предлагали оккупационные силы, из-за притеснений в отношении сторонников левых взглядов.

«Решающими факторами, позволившими разрозненным студенческим группам объединиться в национальное движение, стали настойчивость, с которой оккупационная администрация в одностороннем порядке навязывала свои академические реформы, и бездумная жестокость, с которой японское правительство выполняло любые требования американцев, — вспоминал первый председатель Дзэнгакурэн, выпускник Токийского университета и член компартии Тэруо Такэи. — У студентов не оставалось другого выбора, кроме как сопротивляться».

Уже в октябре 1948 года министерство образования экстренно внесло законопроект, запрещающий студентам участие в политической деятельности под угрозой исключения. Однако попытки подавить недовольную молодежь возымели обратный эффект. Студенты начали организовывать новые протесты против несправедливой инициативы. Когда весной 1949-го проект поступил на рассмотрение в парламент, по всей стране прошли масштабные забастовки с участием 200 тысяч учащихся и нескольких десятков тысяч их сторонников. Принимать закон не стали.

Первое испытание ядерного оружия в СССР, победа коммунистов в гражданской войне в Китае, конфликт в Корее — все эти события усилили стремление оккупационных сил подавить левые движения в Японии, чтобы побежденная страна стала для США надежным союзником в Азии. Изменения в политике внешней администрации отразились на образовательной системе: из более чем 27 тысяч жертв «красной чистки» увольнениям подверглись как минимум 1150 университетских преподавателей и 1010 школьных учителей.

Примерно тогда же наметился раскол между Дзэнгакурэн и компартией. Последняя добилась триумфального результата на выборах 1949 года и получила 35 мест в парламенте, но подверглась жесткой критике со стороны просоветских организаций за сотрудничество с империалистическими силами. Наиболее радикально настроенные активисты настаивали на том, что мирный переход к коммунизму при американской оккупации невозможен и единственный реальный вариант для левого движения — прямое столкновение с США и «коллаборационистским» правительством. В качестве примера они приводили приход к власти в Китае Мао Цзэдуна.

«Руководство компартии хотело избавить Японию от империалистического влияния США, но считало, что страна пока не готова к революции, — пишет исследователь левых движений Уильям Эндрюс. — Они рассчитывали добиться своих целей ненасильственными методами: забастовками, демонстрациями, пикетами. Их основные задачи, учитывая эпоху и общественные настроения, кажутся довольно консервативными: добиться национальной независимости, обеспечить пацифизм и демократию. Новые левые же считали, что модернизация страны в ходе реставрации Мэйдзи в конце XIX века уже привела Японию к буржуазному капитализму, поэтому теперь пришло время массовой борьбы во имя пролетарской революции».

Когда к критике японских коммунистов присоединились авторы «Жэньминь жибао» — официального издания китайской компартии, — их лидер Сандзо Носака согласился с аргументами против сотрудничества с действующими властями и санкционировал участие в вооруженной борьбе. Для студентов начали организовывать тренировочные лагеря в горах, где они должны были обучаться принципам партизанской войны и заниматься пропагандой. Период затишья в отношениях между левыми политиками и оккупационными силами закончился: компартия оказалась под запретом, а в редакциях сочувствующих изданий прошли обыски. Участники Дзэнгакурэн рассчитывали, что открытая конфронтация с властями ускорит перемены в государстве. Однако их конфликт с идеологическими противниками развивался совсем не так, как в Китае.

«Сначала многие студенты приветствовали изменения в политике компартии, — рассказывает историк Ник Капур. — Большинство участников Дзэнгакурэн радовались попыткам коммунистов разжечь маоистскую революцию. Из организации начали исключать лидеров, которые придерживались прежней, более умеренной линии партии. Но условия в Японии в начале 1950-х слишком отличались от условий в Китае в конце 1940-х, и перед студентами встала невыполнимая задача. Их отправляли в горы без подготовки, оружия и припасов, и там они должны были создать революционную армию, внушив радикальные идеи крестьянам. Под „крестьянами“ в случае Японии понимались образованные и в целом придерживавшиеся консервативных взглядов фермеры. Большинство активистов возвращались через несколько дней, потому что им было нечего есть и негде жить. Другим приказывали забрасывать коктейлями Молотова полицейские участки и американские базы, но тех, кто так делал, сразу же арестовывали».

Первый этап вооруженной борьбы достиг кульминации весной 1952 года. Сначала наступил «кровавый Первомай» — день, когда участники Дзэнгакурэн выступили против заключенного между Японией и США договора безопасности. По условиям соглашения оккупация официально заканчивалась, но американские военные базы на японской территории продолжали функционировать. Все обязанности и полномочия по защите от внешних угроз национальное правительство уступало государству-союзнику.

Активисты, недовольные доминированием Штатов в японской политике, заняли площадь перед Императорским дворцом в центре Токио. Противники властей вооружились битами, бамбуковыми копьями, брусчаткой, стальными шариками из игровых автоматов и коктейлями Молотова.

Прямое столкновение с полицейскими закончилось гибелью двух гражданских и ранениями более чем двух тысяч участников потасовки с обеих сторон. Отступая, протестующие подожгли припаркованные на площади автомобили американских военных.

Конфликты между активистами и полицией продолжались остаток весны и большую часть лета 1952 года. В мае в столичном районе Синдзюку коммунисты закидали участок зажигательными смесями, камнями и кислотой, в июне — подрались с патрульными в Осаке, в июле — уничтожили с помощью коктейлей Молотова американский транспорт в Нагое. Однако вместо того, чтобы вдохновить население на борьбу с империалистами, левые, наоборот, отвратили соотечественников. Компартию допустили до участия в выборах осенью 1952 года, но она лишилась поддержки избирателей и потеряла все места в парламенте. Для большинства японцев борьба против правительства оставалась маргинальным явлением, даже если их не устраивал откат к консервативной риторике.

Продолжение следует…