Фарнсуорт из деревни, репрессированный Розинг и мигрант-победитель Зворыкин. Кто и как изобретал телевидение — в России, США и во всем мире

Научная конкуренция, породившая массу отцов телевидения

Немецкие студенческие традиции предписывают отмечать праздники бурно (и даже буйно), но по каким-то неизвестным нам причинам сочельник 1883 года в Берлине Пауль Нипков встречал в компании с масляной лампой. Возможно, отбрасываемые ею причудливые тени и позволили состояться открытию, которое можно (с определенным допуском, конечно) считать стартом телевизионной эпохи.

В 1885 году Нипков получает патент на приспособление для развертки изображения, так называемый диск Нипкова и… и не происходит ровным счетом ничего: его изобретение оказывается совершенно не востребованным, и в 1900 году, спустя 15 лет по истечении срока, как это и положено по немецким законам, его патент публикуется в открытом доступе как невостребованный — за все эти годы изобретение студента не заинтересовало ни одного человека на планете.

О попытках Нипкова как-то реализовать свое изобретение на практике ничего не известно, зато известно, что в 1928 году он, к тому времени известный ученый-электрофизик, к своему полному удивлению, увидел действие собственного диска — оказывается, 45 лет спустя его идея была наконец реализована!

Заметим, что шотландец Александр Бейн еще в 1840 году проводил многочисленные эксперименты с передачей изображения, вот только механизм сканирования движущегося изображения ему так и не удался (Бейн в итоге останется в истории изобретателем факса) — от первых его успехов до патента Нипкова пройдут… да, те же 45 лет!

Как создавалось радио

Музыка, нокаут и сигнал «Титаника». Как уличный торговец газетами создал в Америке массовое радиовещание

Впрочем, сама идея передачи изображения на расстояние вовсе не будет обречена на продвижение шагами с лагом в 45 лет. События в этой области развивались быстро, даже стремительно, количество ученых в мире и, если можно так выразиться, суммарный научный потенциал, брошенный человечеством на решение этой проблемы, и вовсе был беспрецедентным — и это притом, что у телевидения не было очевидного заказчика и сами изобретатели не слишком-то четко представляли себе, как люди будут пользоваться этим чудом. Зато понимали, что воплощение их идей в самом деле станет чудом. Да и очарование технической красотой задачи нельзя сбрасывать со счетов — кажется, именно сложность задачи и красота решения привлекали невероятное число энтузиастов.

В начале XX века, однако, появляется мысль о том, что механическая передача изображения не даст нужного качества, и инженеры начинают искать другие подходы.

Наверное, самых больших успехов добивается профессор из Санкт-Петербурга Борис Розинг: 9 мая 1911 года ему удается впервые в мире передать изображение геометрических фигур на расстояние в несколько десятков метров. Это большой успех, Розинг получает патенты многих стран на свое изобретение, но успех его известен лишь специалистам, денег на продолжение работ нет, а наступившая война, революция и последовавшие за ней события заставляют Розинга отложить работу над своим детищем.

После Первой мировой войны интерес к телевидению возобновляется, работы ведутся во всех передовых странах того времени, и заслуживающих внимания разработок на планете — много.

До начала 1920-х годов ни в одной из стран мира нет понимания того, как можно извлечь выгоду из передачи изображения — даже при том, что синематограф завоевывает мир сразу и безвозвратно, провести аналогию между кино и телевидением людям того времени было довольно сложно.

Но в 1921 году вдруг фантастически выстреливает радио — бизнесмен из Америки, Давид Сарнов, показывает всему миру, как на этом можно делать деньги, и мир захватывает радиоэпидемия — радиостанции появляются во всех заметных городах планеты, а вещание начинает приносить доход, вполне сопоставимый с доходами от газет. До этого считалось, что такое невозможно — мол, вряд ли на свете найдется какое-то количество совершенно случайных людей, способных слушать диктора, вещающего что-то на нецелевую аудиторию.

После случившегося радиобума многие маркетологи пришли к мысли о том, что аудитория любого вещания — это вроде аудитории газет, среди множества которых каждый может выбрать издание, соответствующее его вкусам и взглядам.

Тем не менее после оглушительного триумфа радио стало понятно, что успеха способно добиться и телевидение — за счет трансляций, сходных с радиотрансляциями, но, как полагали, с большими возможностями. И тоже, как и радио (а еще раньше — газеты и журналы), — за счет размещения рекламы.

Собственно, к середине 1920-х годов вполне уже можно говорить о «мировой гонке» — ведущие умы и крупнейшие концерны мира вкладывают деньги в создание отрасли, перспективы которой теперь уже понятны всем. И в каждой из стран появляются свои собственные отцы телевидения.

Германия активно использует имя давно отошедшего от разработок в телевидении Нипкова, даже первая в стране и фактически первая в мире телестудия названа его именем (которое много говорит любому специалисту и ничего — широкой публике). Но в наше время в Германии в качестве отца чаще вспоминают Манфреда фон Арденне, который еще в 1931 году с помощью бегущего луча (на его действии основаны большинство из его 600 патентов) сконструировал работающее электронное устройство для передачи изображения с довольно высоким по тому времени качеством в 90 строк, которое позже легло в основу созданного в Германии телевидения (немецкие инженеры и американские патенты «научили» систему фон Арденне давать качество в 180 строк).

Правда, позже фон Арденне отойдет от телевидения, а в 1945 году советское правительство предложит ему «поработать в Советском Союзе» (именно так до сих пор пишут о всех захваченных в плен ученых). Он станет лауреатом двух Сталинских премий и одним из создателей атомной бомбы, на родину (в ГДР, конечно) его выпустят только после смерти Сталина, в 1955 году. Возможно, Сталинские премии, а возможно, то, что фон Арденне ограничил свое участие в становлении телевидения созданием только принципиальной модели устройства, привело к тому, что «отцом телевидения» его не называют, хотя он точно так же, как и любой из наших героев, этого заслуживает. Впрочем, для нашего повествования важно только то, что идея Арденне будет в дальнейшем усовершенствована и в конце 1930-х внедрена в Германии.

Франция стараниями Рене Бартелеми провела первую трансляцию из собственной телестудии в 1935 году. Там «радиовидение» началось с двадцатиминутной передачи, в которой модная актриса Берти зачитывала текст о своих гастролях в Италии. Бартелеми ожидал бума телевидения, выпустив партию ламповых телеприемников, но продать удалось всего около сотни.

Бартелеми, как и все другие его коллеги во всех странах мира, был крайне недоволен качеством изображения и постоянно его улучшал; во время оккупации (он тогда продолжал возглавлять и телестудию, и свой институт, что, конечно, привело к обвинениям в коллаборационизме; правда, его оправдания насчет того, что «в любых условиях французское телевидение обязано было совершенствовать свои навыки», были приняты, он даже стал членом Академии) Бартелеми смог добиться очень высокой степени разрешения, которая так и не вылилась в те годы в стандарт качества.

Япония тоже не осталась в стороне от телевизионной гонки, во многом благодаря таланту Кэндзиро Такаянаги, который, узнав из французской прессы в 1925 году о таком замечательном проекте, уже год спустя продемонстрировал соотечественникам первую передачу, для чего использовал всё тот же диск Нипкова. Такаянаги успешно работал над электронным преобразователем изображений, но его работу, как и работу большинства его коллег во всем мире, надолго прервала война.

Вопреки модным (и пустым) обывательским разговорам о том, что войны способствуют развитию науки и техники, история создания телевидения — яркий пример того, что в реальности разрушение и созидание не только не связанные, но даже взаимоисключающие вещи.

Правда, Такаянаги всё-таки дождется своего шанса: с 1945 года он станет вице-президентом JVC, и ему будет где реализовать свой талант.

Не отстает от остальных стран и Россия, где, правда, поначалу телевидение, как и раньше радио, недооценено: гениальный Розинг оказывается в Екатеринодаре, где активно участвует в создании Кубанского технологического университета, затем возвращается в Петербург, где пробует продолжать разработку своей телевизионной системы. Увы, это мало кому интересно, на преобразование системы из оптико-механической в электронную денег не выделяют. Кроме того, вскоре Розинг становится обвиняемым по так называемому делу академиков, где ему вменяют «финансирование контрреволюции» (однажды он помог деньгами бывшему сослуживцу, которого новые власти позже сочтут неблагонадежным), и его отправляют в ссылку, из которой позже, благодаря заступничеству своего ученика Зворыкина, настойчиво зазываемого властями обратно в Россию, будет переведен в Архангельск, где спустя несколько месяцев скончается.

Впрочем, земля наша талантами скудна не была, и первое электронное телевизионное устройство собрал Семен Катаев, которого, возможно, и стоило бы считать отцом российского (советского) телевидения, но с внедрением его идей дело обстояло так плохо, что об этом гениальном самородке мало кто помнит даже у нас в стране.

В Великобритании первую телестудию еще в 1924 году открывает эксцентричный изобретатель Джон Бэрд (о его изобретениях, шокировавших и смешивших публику, вроде пневматической обуви наподобие автомобильных шин, или добычи алмаза из графита, или бритвенного станка из стекла, говорили много, отчасти еще и потому, что все они кончались катастрофически — обувь лопалась, добыча алмаза нагреванием вызвала блэкаут по всему Глазго, станок разбился, хотя… термоноски, например, ему удались).

Телевидение Бэрда — механическая передача изображения, построенная на действии диска Нипкова, качество трансляций очень плохое, но это нисколько не умерило пыл шотландца, постоянно совершенствовавшего свое детище. В итоге телевещание BBC началось именно с использования его системы (в 1929 году, с очень низким качеством развертки всего в 30 строк, а в 1935-м ВВС перейдет на электронное изображение).

В 1944 году Бэрд добился качественного цветного изображения и предлагал ввести его как основной стандарт, но — шла война, было не до этого, и качество, к которому пришел Бэрд еще во время Второй мировой, станет стандартом с опозданием более чем на 20 лет. Впрочем, неугомонный Бэрд успел за свою карьеру стать изобретателем стерео-ТВ, сделать первую передачу в УКВ-диапазоне и первую трансатлантическую передачу, а еще первым показал спортивную трансляцию.

При всех своих достижениях Бэрд почему-то запомнился современникам идеей телевизионных театральных систем: он организовывал телевизионные театры, где устанавливал огромные по тем временам экраны (4,7 на 3,6 м).

Интерес к результатам был, конечно, прежде всего интересом предпринимателей к вариантам дистрибуции контента, всем было любопытно, что возобладает в результате и как будет монетизироваться телевидение — за счет продажи билетов на просмотр, как в кинотеатрах, или за счет доставки контента в каждый дом, как это совсем недавно сделало радио, то есть за счет продажи приемных устройств в каждую семью.

Упомянутому выше Давиду Сарнову именно тема дистрибуции и получения прибыли виделась важной. Человек, который совсем недавно реализовал модель «радиоприемник в каждый дом» и обеспечил, благодаря верному бизнес-решению, своей корпорации гигантские капиталы, эта концепция казалась верной и в отношении телевидения.

Он изначально считал, что телевидение отличается от кино и скорее больше похоже на радио по типу контента, а следовательно, и по механизмам его потребления и распространения, но за экспериментами Бэрда наблюдал с некоторым беспокойством. Говорят, он вздохнул облегченно, когда убедился, что «телевидение по Бэрду» не работает.

Америка, конечно же, была потенциально самым большим и самым «созревшим» для телевидения рынком, это понимали абсолютно все (тот же Бэрд пробовал «захватить рынок Америки» своими трансатлантическими трансляциями).

Поэтому и рассказывать об этом рынке стоит совершенно отдельно, так как, не сбрасывая со счетов всех вышеописанных отцов телевидения, в мировом сознании, собственно, на эту роль претендуют два человека: один — Владимир Зворыкин, которого на эту роль «назначил» авторитетный Сарнов (его часто и с удовольствием цитируют во всем мире, и вполне справедливо), а второй — Фило Фарнсуорт, ставший своего рода образчиком эксцентричного ученого, способного создать любые чудеса, ученого, которому подвластна наука на грани магии, он знает всё на свете, способен создать буквально всё, что придет ему в голову, и увлечен наукой до такой степени, что больше ничего вокруг не замечает (его образ необыкновенно популярен в американской культуре, невозможно перечислить реинкарнации Фило Фарнсуорта в кино- и мультперсонажей, ограничимся «Футурамой»).

В современных публикациях часто можно прочесть о том, что как только Зворыкин появился в Америке, Америка мгновенно расстелилась перед ним и дальше в его жизни были сплошные ковровые дорожки, оркестры, научные победы и вселенская слава.

На самом деле всё было совсем не так. Можно даже сказать — с точностью до наоборот.

Просто потому, что Америка устроена по-другому. Это страна, где талантов хватает, конкуренция в любой без исключения отрасли производства или человеческого знания, острейшая и даже если ты гениален, тебе предстоит это доказать в соревновании с лучшими из лучших.

Зворыкин

О жизни Зворыкина написано довольно много, сняты замечательные фильмы, из которых стоит выделить фильм Парфёнова «Зворыкин Муромец», поэтому в этой статье мы ограничимся кратким описанием только тех событий, которые имеют отношение к нашей теме.

Итак, Владимир Зворыкин родился в провинциальном Муроме. Фамилия для этого места знатная, купеческая, и отец Владимира, Козьма, был, наверное, первым человеком в городе — купец первой гильдии и председатель местного банка, он торговал зерном, ему принадлежала пароходная компания, да и дом Зворыкиных был самым большим и богатым в городе (неслучайно именно в этом доме размещен сейчас местный музей).

Владимир интересовался техникой с детства, из отцовских активов его больше всего привлекали пароходы, которые он облазил и изучил досконально.

Вспоминают любопытный эпизод: во время учебы Владимира в реальном училище в моду вошли электрические звонки, и наш герой лично чуть ли не всему городу устанавливал эти маленькие технические новшества.

Отец поощрял эти интересы сына, считая, что инженер — человек полезный, и отчасти это его убеждение сыграло в жизни и судьбе Владимира очень важную роль: он послал сына поступать в Санкт-Петербургский практический технологический институт, но, как оказалось, приехал Владимир в столицу тогда, когда набор на курс был уже закончен. Тогда он сдал экзамен в университет на факультет математики и был туда принят, но об этом узнал Козьма Зворыкин и срочно выехал в Петербург, где активно занялся переводом сына. Деньги иногда делают чудеса: Владимира Зворыкина зачислили-таки в студенты технологического института. Потому как, по мнению Козьмы Алексеевича, ученые — люди пустые, а инженеры — дельные (не спрашивайте, как это может одновременно помещаться в голове).

Так или иначе, но именно благодаря этому волевому решению муромского купца и состоялось знакомство Зворыкина с Розингом, который, приметив толкового парня, пригласил его в свой кружок «дальневидения» (Зворыкин участвовал в эксперименте Розинга с первой в мире передачей телесигнала).

В 1912 году Зворыкин заканчивает учебу в Петербурге и продолжает образование в Париже, где параллельно увлекается радио, даже собирает дома собственный радиопередатчик. Как-никак тоже передача информации на расстоянии посредством электрического сигнала, только не изображения, а речи.

Но начинается война, и Зворыкин возвращается в Россию. Он — офицер связи, дело новое, образованных людей мало: сначала он служит во вновь созданных подразделениях радиосвязи, затем (не хватает людей) готовит связистов в военной радиошколе.

Начавшаяся революция не по душе Зворыкину, его первое знакомство с революционным правосознанием состоялось уже в 1918 году, когда по навету одного из курсантов радиошколы его приговаривают к расстрелу. Расстрела, однако, не случается: за него вступаются другие его ученики, характеризуя его как человека справедливого и дельного. Вот вроде бы и восторжествовала революционная законность, но Зворыкина это не особо впечатлило: он бежит в Омск и примыкает к белому движению. Ему еще трижды будет грозить расстрел, но каждый раз судьба сберегала его.

В войсках Колчака он, конечно же, востребован как специалист по радиосвязи. Он получает задание создать мощную радиостанцию и оснастить войска приемно-переговорными устройствами. Но деталей для решения задачи не хватает, их надо где-то покупать, и его отправляют в командировку — так Зворыкин впервые в своей жизни отправляется в Америку. Попасть в Америку в разгар Гражданской войны — задача головоломная, которая решается так: сначала на кораблике по Иртышу в Обь, затем в Обскую губу, где, как предполагалось, их будет ждать присланный из Архангельска ледокол… Кто знает, как вообще могли быть синхронизированы такие пересадки и откуда могли взяться такие договоренности, — сам Зворыкин потом писал, что если бы ледокола не было (а у них и в мирное-то время вполне могли быть сбои в расписании), то все они умерли бы от голода и холода. Но случилось чудо — ледокол оказался на месте. Более того, он без проблем добрался до Архангельска. Откуда Зворыкин уже пароходом прибыл в Нью-Йорк. Закончив закупки, он пересек Америку, сел на пароход в Сан-Франциско, прибыл во Владивосток и дальше поездом в Омск, совершив таким образом кругосветное путешествие.

Из второй командировки в Америку вернуться у него уже не получится: правительство Колчака падет — и возвращаться ему будет просто некуда.

В Америке у всех без исключения эмигрантов, даже у тех, кто уже приобрел всемирную славу, были проблемы с поиском работы (даже знаменитый Сикорский не смог устроиться по специальности), а вот малоизвестному инженеру-связисту повезло — он находит работу мгновенно, и ему завидуют… Так же мгновенно он от этой работы отказывается, потому что замаячила перспектива поработать на заводе Вестингауза, и он поступает совершенно не по-американски: идет на низшую должность и меньшую зарплату, потому что работать у Вестингауза — мечта («когда я только приехал в Америку, я знал по-английски три слова, одно из них „Вестингауз“»). Да и сама компания, как виделось Зворыкину, — именно та самая, где идеи телевидения должны быть востребованы: «Мне казалось тогда, что „Вестингауз“ просто создана для того, чтобы сделать телевидение».

Увы, что-то пошло не так — руководство не оценило потенциал телевизионной системы Зворыкина, ему было поручено заниматься факсимильными аппаратами. Позже возникнет предположение, что причины были в очень плохом английском Зворыкина, которым он так и не овладел в совершенстве никогда. Даже когда он уже был на пенсии, его дочь давала ему уроки английского, что уж говорить о новоявленном эмигранте, только-только получившем американский паспорт..

Не так пошло и с патентованием: первую его заявку отклонили на том основании, что «представленную схему невозможно воспроизвести на практике».

Заявка от 29 декабря 1923 года (одобренная, патент получен в 1925-м) стала базовой для создания телевизионных систем, но до внедрения патентов (за первым последовали и другие) в практику было еще далеко — идеи ждали своего инвестора.

Фарнсуорт

Отчего-то в Америке никогда не было недостатка в технических гениях. Можно спорить отчего. Выдвигается множество идей, среди которых (это не шутка, хотя сама гипотеза достойна Шнобелевки) даже благотворное влияние потребления кукурузы, доминирующей культуры в те годы на американских землях и основной еды, на технический склад ума населения. Впрочем, высокий уровень образования, благотворный предпринимательский и инвестиционный климат и свобода самовыражения, самореализации, в том числе в научно-технической сфере, — тоже вполне хорошая почва, на которой вырастает не только кукуруза.

Важно, чтобы знания и путь к ним были доступны каждому, даже если ты родился в многодетной семье, живущей в бревенчатом домике вдали от цивилизации, а твои родители яркие приверженцы радикальной религиозной секты мормонов, — так вот, Фило Фарнсуорт был старшим ребенком именно в такой семье.

Как и Зворыкин в истории с пришествием в Муром электрических звонков, юный Фило пережил потрясение от знакомства с электричеством — ему было 12, когда семья переехала из Юты в Айдахо, где поселилась в доме, подключенном к электричеству. Говорят, что это потрясение и определило судьбу Фарнсуорта: он постоянно возится с электрооборудованием и даже придумывает для мамы электрическую стиральную машинку. Как бы в довесок, будто рукой доброй феи, на чердаке дома оставлена огромная подшивка журналов на тему электричества.

Дела в школе у Фило идут блестяще — учится он легко, причем он первый ученик по всем предметам, но в физике и химии скоро обгоняет учителей.

Однажды он, объясняя свои идеи учителю естествознания Джастину Толмену, запросто и с ходу рисует на классной доске принципиальную схему устройства телевизионной системы.

После окончания школы Фарнсуорт решает продолжить образование в Военно-Морской академии, но со своими изобретательскими идеями расставаться не намерен. Тут он узнает, что по закону все его патенты, полученные на военной службе, будут принадлежать государству и — покидает академию, воспользовавшись законом о том, что старшие сыновья в семье, глава которой умер (незадолго до этого отец Фило скончался), освобождаются от воинской службы. Свое образование он продолжает в Университете Бригама Янга, потом попробует (вместе с братом жены) вести бизнес — и тут его ждет неудача. К счастью, он встречает людей, которых удается заинтересовать идеей телевидения, — так у Фарнсуорта появляются первые инвесторы. По договоренности с ними изобретатель переезжает в Калифорнию, где подает патентную заявку, а 7 сентября 1927 года этот никому не известный 21-летний юноша проводит первую демонстрацию своего устройства публике.

Сарнов и патентная война

Идея телевидения кажется очень привлекательной Давиду Сарнову, в тот момент вице-президенту могущественной корпорации RCA и директору и основателю NBC. Слава Сарнова, что называется, бежала впереди него, он был воплощением американской мечты. Этот парень из белорусского местечка, переехавший в Нью-Йорк еще ребенком, начинал карьеру с продажи газет на улицах, нищета не позволила ему получить систематическое образование, но при этом к тому времени, о котором идет речь, он уже был признан во всем мире как отец радиовещания. RCA была крупнейшим в мире производителем радиоприемников, а NBC — крупнейшим в мире производителем контента для радиопередач.

Однажды Сарнов уже «прорвал блокаду» — во времена, когда никто на свете не верил в потенциал радиопередач (радио вообще создавалось для общения в формате «один на один» или, как говорили тогда, «точка — точка», вроде переговоров корабельного радиста с берегом), он увидел в радио не переговорное устройство, а средство массовой коммуникации, и довел эту идею (что было очень сложно, учитывая всеобщий скепсис) до великолепного результата.

В середине 1920-х годов никакого скепсиса в отношении идей Сарнова не было и в помине: никто на свете уже не сомневался в его даре предвидения, кредит доверия в отношении Сарнова и со стороны общества, и со стороны инвесторов и акционеров был поистине неограничен, и если Сарнов сказал, что телевидение интересно и на этом можно зарабатывать большие деньги, то так оно и есть.

Заметим, что, кроме Зворыкина и Фарнсуорта, в США хватало отличных инженеров, продвинувшихся в телевизионных делах весьма далеко. И, наверное, дальше всех пошел Чарльз Дженкинс, «радиовизор» которого известен с 1926 года (чуть позже, чем прибор англичанина Бэрда, но независимо от него).

В 1928 году Дженкинс запускает вещание в Вашингтоне, годом позже в Джерси. Это сенсация, на которую, как мухи на мед, слетаются инвесторы (в сумме принесшие Дженкинсу десятимиллионные инвестиции), пресса в восторге и перспективы этого проекта рисуются как совершенно звездные. Остается чепуха — получить от комиссии по радиосвязи лицензию на вещание и выделенную частоту.

Вот в этот момент на сцену выходит Сарнов и всемогущая RCA, разрушившая все мечты Дженкинса и акционеров, которые вложились в его телевидение. Юристы Сарнова находят миллион оснований для отказа Дженкинсу.

Расчет Сарнова прост: Дженкинс занимается механическим телевидением, которое дает очень низкое качество изображения, и Сарнов не видит в плохом продукте перспектив, наоборот, он считает, что плохое качество вещания будет серьезной помехой для развития электронного телевидения, за которым будущее и очень большие деньги.

Отсутствие образования не помешало Сарнову разобраться в технической стороне дела: он прекрасно понял, что механическая развертка изображения — тупиковый путь для телевидения и что будущее за электронными системами.

Сам Сарнов изучает не только изобретения, но и изобретателей. Он быстро понимает, что в мире в данный момент есть две идеи с большими перспективами: это разработки Фарнсуорта и Зворыкина.

Сначала он знакомится с Фарнсуортом и даже делает ему коммерческое предложение (впрочем, весьма острожное — он как бы трогает ногой лед). Сотрудничества не выходит: Фарнсуорт, даже понимая, что мощь RCA неизбежно принесла бы успех его детищу, артачится, выдвигая немыслимые финансовые условия и всячески затягивая переговоры.

В 1928 году Сарнов знакомится с инженером компании «Вестингауз» Владимиром Зворыкиным. Кажется, они встретились вовремя: Зворыкин окончательно разочаровался в боготворимой им раньше компании, на которую возлагал столько так и неоправдавшихся надежд, а Сарнов разглядел именно в Зворыкине человека, который не рывками, а последовательно и неуклонно создаст лучшее в мире телевидение.

Говорят, что на Сарнова сильное впечатление произвела «упертость» Зворыкина, его уверенность в том, что он делает нужное дело, и понимает, как добиться результата. Наверное, вся биография Зворыкина (конечно, Сарнов знал все подробности его жизни) была тому подтверждением.

Встреча, как оказалось, стала исторической. Потому что не каждому гению-изобретателю выпадает счастье встретить гения-предпринимателя. И не всякому предпринимателю выпадает удача встретить и найти общий язык с гениальным ученым.

Тут надо, наверное, сказать, что незадолго до того, как Сарнов стал общаться с изобретателями, произошла встреча Зворыкина и Фарнсуорта. Кажется, Зворыкин немного рассказал о собственной системе, зато очень высоко оценил работу своего конкурента, которую Фарнсуорт назвал Dissector. Он даже мечтал вслух о том, чтобы встроить это достижение в собственную телевизионную систему. Увы, оба гения ни о чем не договорились, а сам Зворыкин вернулся к собственным разработкам и вскоре создал устройства двух типов, названных им иконоскопом — для передачи (кодирования) изображения — и кинескопом — для приема (раскодировки) изображения.

Сарнов позже будет вспоминать, что Зворыкин запросил большую, по мнению ученого, сумму — в 100 тысяч американских долларов, которой должно было бы хватить на все изыскания. Сарнов (с его слов) подумал, что это очень маленькие деньги и сумма показалась ему сомнительной, но контракт со Зворыкиным подписал. В итоге RCA потратит на разработку более 50 миллионов долларов.

Без патентных споров не обошлось: Фарнсуорт подал в суд, доказывая, что приоритет принадлежит ему и RCA, по сути, собирается использовать его разработку. Юристы Сарнова, наверное, лучшие в мире, быстро доказали в суде, что это не так, и тогда Фарнсуорт делает мощный ход: он приглашает в суд в качестве свидетеля своего школьного учителя Джастина Толмена, того самого, которому он в 16-летнем возрасте нарисовал принципиальную схему телевидения на школьной доске.

Вот, казалось бы, всего лишь мелом на доске (никто не видел, и изображение не сохранилось), бог весть, что там восемь лет спустя в состоянии вспомнить школьный учитель (у него вообще достаточно образования, чтобы это понять?), какое-то глухое село…

Вам тоже кажется это странным?

А вот суду ничего странным не показалось — суд принял свидетельство учителя-мормона (он настолько религиозен, что, по мнению суда, не может соврать) и постановил, что приоритет принадлежит Фарнсуорту, которому RCA должна выплатить миллион долларов. Суд был снисходителен — учитывая, что сумма очень велика, предлагалось выплачивать ее частями почти два года. Чем, говорят, Сарнов воспользовался, так и не расплатившись с Фарнсуортом полностью.

Тем не менее дело с электронным телевидением резко пошло на лад. Поначалу казалось, что Dissector Фарнсуорта настолько выше качеством, чем всё остальное, что ему нет альтернативы, но Сарнов не ошибся в Зворыкине, это именно тот человек, который доводит дело до совершенства, и в итоге его система станет уникальной по качеству получаемого изображения.

Кстати, сам Сарнов, талантливый пиарщик, много сделал для создания собственного имиджа, имиджа человека совершенно непогрешимого, не ошибающегося никогда, имиджа абсолютного победителя, человека, решающего любую задачу, за которую он берется. В общем и целом, конечно же, так и есть, что совсем не означает, что даже великий Сарнов был безгрешен. Например, он положил массу сил, времени и денег, сражаясь с радиовещанием в FM-диапазоне. Которое, разумеется, расцвело сразу же после того, как Сарнов отошел от дел, и блестяще развивается и сейчас.

Что касается человека, на которого сделал ставку Сарнов в области телевидения, то споры насчет правильности привлечения к решению задачи именно Зворыкина, а не Фарнсуорта, не утихают по сей день. Что было бы, если бы капиталы и целеустремленность Сарнова и его RCA соединились с гением Фарнсуорта, а не Зворыкина? Вопрос, впрочем, риторический, обсуждению совершенно не подлежащий, и на высокую репутацию обоих изобретателей и самого Сарнова никак не влияющий.

Наверное, самое время сделать небольшое отступление и сказать, что когда-то, когда только создавалась RCA, основной задачей корпорации было зарабатывание денег на патентах в радиосвязи и смежных областях. Это Сарнов превратил корпорацию в радиовещательного гиганта, зарабатывающего на этом больше, чем на всем остальном. При этом «остальное» вовсе не было мелочью: компания занималась эксплуатацией трансатлантических кабелей, выполняла массу военных заказов (не только рации, но и, например, локаторы и навигационные приборы для авиации и флота). Так вот — радиовещание перевесило это всё (в финансовом отношении) вместе взятое. Продажа радиол на многие десятилетия стала первой строкой в таблице прибылей компании. Второй строкой стали доходы от рекламы, и только после этого шла реализация остальной продукции заводов корпорации.

При этом RCA неплохо зарабатывала на продаже патентов. Сарнов, человек расчетливый, понимал, что все рынки на свете даже его промышленный гигант не потянет — имевшиеся тогда средства коммуникации и управления не позволяли думать о «захвате рынков», даже самых заманчивых, вроде Старого Света.

Тем более что и конкурент, Фило Фарнсуорт, не дремал — он с той же самой целью продажи патентов совершил вояж по Европе. Увы, он успел очаровать только англичанина Джона Бэрда, о котором мы рассказывали выше, и это был единственный локальный успех — еще раньше Сарнов продал патенты Зворыкина всем, кому только смог продать.

Например, немецкое телевидение работало на его системе, знаменитые трансляции Олимпийских игр 1936 года из Берлина (по сути, первые регулярные трансляции в истории) были осуществлены благодаря патентам RCA. Возможно, в будущем американцы пожалеют о такой «рекламе», но в 1936-м миру еще ни нацизм, ни Гитлер не казались абсолютным злом…

Кроме того, Зворыкина стали активно звать в Советский Союз — читать лекции и общаться с советскими специалистами. Сарнов, прекрасно зная историю самого Зворыкина, сообщил ему о приглашении и сказал, что не настаивает на этой поездке. Да, конечно, советская власть гарантировала гостю безопасность, но — кто же ей, этой власти, верит…

Наверняка большие сомнения одолевали и самого Зворыкина. Конечно, ему было прекрасно известно, как в СССР обходились с белогвардейскими офицерами. Но в итоге Зворыкин сделал свой выбор — понимая, что эта поездка нужна RCA и Сарнову и что она принесет корпорации хорошую прибыль, он отправляется в Россию. Или в ту страну, которую он, как и весь остальной мир, называл так по привычке. Конечно, это была уже другая страна, другое общество и другие системы ценностей.

Поездок в итоге вышло три — ученые, участники тех встреч со Зворыкиным, вспоминают, что после его первого выступления настроения в их среде были удручающими — Америка ушла так далеко вперед, что догнать ее не представлялось реальным. Во время второго приезда Зворыкина это уже был уровень общения коллег. А во время третьего Зворыкин и сам узнал много интересного.

У Зворыкина в СССР появляются и талантливые последователи (или копиисты?) — советский инженер Семен Катаев в итоге подаст заявку за телевизионную систему на 19 дней раньше самого Зворыкина, 30 апреля 1931 года (что не говорит о приоритете — первый патент Зворыкина на электронное телевидение датирован 1923 годом).

Во время последней поездки Зворыкин, по мнению властей, ведет себя нетактично. Дело в том, что он потратил массу усилий на то, чтобы знать о судьбе своего учителя, Бориса Розинга, потом — огромное количество сил на то, чтобы вытащить его из ссылки. Но, увы, ссылка убивает Розинга раньше, чем его судьбой кто-то из властей озаботился (говорят, что Берия, отвечавший за прием важного американского инженера, что-то ему обещал, но ничего на самом деле не сделал).

На банкете в присутствии наркома связи Рыкова и всех руководителей Наркомата Зворыкин предлагает почтить память Розинга, говорит какие-то идущие от сердца слова о замечательном человеке и великом ученом, которому мир обязан идеей электронного телевидения. Рыков и его свита, не проронив ни слова, выпивают. Зворыкин всё еще плохо понимает, в какую страну он попал, а работники Наркомата понимают, что им со Зворыкиным больше не по пути.

Впрочем, наступает новая эпоха и для Советского Союза, и для всего остального мира, и связи Зворыкина с родиной надолго прерываются. Хотя цель визита достигнута — RCA заключает крупный контракт с Советским Союзом. А сам Зворыкин еще вернется в СССР, в 1959 году, и даже сможет ускользнуть от бдительных «сопровождающих» из КГБ и посетить родной Муром, ставший закрытым городом для иностранцев.

Триумф телевидения

Сарнов торопится и торопит Зворыкина с телевидением, но начать масштабные трансляции мешают неурегулированные патентные споры — всё тот же Фарнсуорт находит всё новые и новые «свои» идеи в разработках Зворыкина. «Происки» Фарнсуорта, возможно, отчасти стимулирует сам Сарнов, всячески саботирующий выплаты присужденной Фарнсуорту компенсации.

Меж тем на решения задач, которые ставит Зворыкин, не жалеют ни сил, ни времени, ни денег — покупаются смежные патенты (например, дорого обошлось усовершенствование иконоскопа, доведенного до идеала благодаря патенту венгра Кальмана Тихани), привлекаются нужные люди, нужное оборудование — у Зворыкина есть буквально всё, что необходимо для решения задачи.

С 1932 года у RCA есть уже буквально всё, чтобы осуществлять трансляции: работающая система Зворыкина (ее демонстрация стала сенсацией во всем мире) с качеством в 180 строк (ничего лучше в мире не существует); антенна на Эмпайр-стейт-билдинг, позволяющая распространять сигнал на 50 километров; телеприемное устройство с кинескопом Зворыкина — нет только решения суда в пользу RCA. Ну и… конечно же, Великая депрессия не добавляет энтузиазма бизнесу.

Предполагалось, что телевидение, как и радио, вывезут два кита — продажа приемных устройств, то есть телевизоров, и продажа рекламы.

Но у людей нет денег на развлечения, массовая безработица говорит о том, что заработать на продаже телевизоров (устройство получается недешевым) невозможно, а Великая депрессия еще и приводит к резкому сокращению рекламных бюджетов.

Сарнов и Зворыкин «тренируются» на тех, кому продали лицензии, — в фокусе их внимания английская BBC и немецкий Telefunken.

Впрочем, наша история — со счастливым концом. Со счастливым — просто потому, что когда-то заканчивается всё на свете, в том числе судебные тяжбы и депрессии, даже великие.

30 апреля 1939 года, во время Промышленной выставки в США, начинается регулярное телевизионное вещание, и очень многие люди считают, что телевидение родилось именно в этот день (не станем спорить с ними и судить, насколько это верно).

Впереди наших героев ждали новые испытания — началась Вторая мировая война. Зворыкин, занятый в тот момент работами (очень успешными) по созданию электронного микроскопа, переключился на военные заказы. Сарнов надел военную форму. Будучи много лет неизменным советником по связи меняющихся президентов США (как республиканцев, так и демократов), он закончит войну в чине бригадного генерала и в дальнейшем будет просить обращаться к нему «генерал Сарнов». Или, точнее, Сарнофф — именно так писал свою фамилию этот выходец из местечка под Минском.

Зворыкин станет богатым человеком. А еще — невероятно знаменитым. Именно он тот самый человек, которого сегодня во всем мире знают как отца телевидения. От научной деятельности он так и не отойдет до самой смерти, что не помешает ему в своей усадьбе тешить себя разного рода ностальгическими штуками вроде приготовления кваса, постройки бани, катания на коньках (в пожилом возрасте провалится под лед и чудом выживет) или приготовления пастилы. Умер Зворыкин в 94 года, как бы подтвердив гипотезу о том, что интенсивная мозговая деятельность есть основа долголетия.

Легенде о сумасшедшем ученом, прообразом которого станет Фило Фарнсуорт, поспособствует телепередача «Таинственный гость», своего рода викторина, где участники должны были угадать персонажа. Свое первое и единственное интервью Фарнсуорт дал мастерски, начав с того, что представился изобретателем телевидения. А еще человеком, придумавшим ядерный синтез (он и в самом деле изобрел отличный прибор для этого, так называемый фузор). После чего за ним и закрепилась слава сумасшедшего изобретателя, неплохо эксплуатируемая сценаристами по всему миру. У Фило Фарнсуорта множество прямых «копий» в искусстве, но, если приглядеться, все экранные и литературные персонажи обязательно будут напоминать этого гения.

Ну а наступившая, благодаря ученым, небольшую часть которых мы отметили в этой статье, эпоха телевидения не нуждается в каких-то комментариях — каждый читающий вправе по-своему хвалить или ругать ее, таким образом выражая собственное восхищение изощренностью человеческого гения.