«Эту любовь нельзя реализовать одной благотворительностью». Что такое теология освобождения и при чем тут марксизм

Священник-партизан

15 февраля 1966 года в густой сельве на севере Колумбии три десятка повстанцев из Армии национального освобождения (ELN) готовили засаду на отряд правительственных войск. Солдаты двигались по узкой тропе в направлении базы Эль-Сентенарио; слева от них протекала река Сусьо. Партизаны залегли справа и спереди, небольшая группа расположилась сзади. Расчет был прост — уничтожить или захватить в плен военных, не дав им добраться до Эль-Сентенарио. План нарушила осторожность солдат: небольшой отряд разделился на три группы по девять человек, шедшие в отдалении друг от друга. Когда первая девятка попала под шквальный огонь, остальные две были еще вне досягаемости партизан. Они сумели дать бой и разгромить передний отряд повстанцев, а затем прорваться к базе. На месте боя, которое осталось за правительственными войсками, лежали десять мертвецов: четыре солдата и шесть партизан.

Внимание сержанта Хосе дель Кармен Кастро привлек один из них: высокий бородатый мужчина, в карманах которого обнаружили, как он выразился в докладе начальству, «три письма на другом языке». Убитым повстанцем оказался священник Камило Торрес, ушедший в лес всего месяц назад. В своем предсмертном воззвании он писал:

«Народ больше не поверит. Народ не верит в выборы. Народ знает, что законные возможности исчерпаны. Народ знает, что не осталось ничего, кроме вооруженного пути. Люди в отчаянии и готовы рискнуть своей жизнью, чтобы следующее поколение колумбийцев не было рабами. Чтобы дети тех, кто сейчас хочет отдать свою жизнь, имели образование, крышу, пищу, одежду и, прежде всего, достоинство».

Погибший в 37 лет Торрес не оставил крупных богословских трудов; тем не менее его можно считать и главным символом, и парадигматическим примером одной из важнейших христианских доктрин XX века — теологии освобождения.

Родился в буржуазной семье Боготы; семь лет провел в семинарии и был рукоположен в священники; затем уехал в Бельгию, где отучился на социолога; вернувшись на родину, занялся организацией социологического академического сообщества и — параллельно — политикой.

Ко времени возвращения Торреса из Европы Колумбия только что пережила гражданскую войну между Либеральной и Консервативной партиями (1946–1958), унесшую около 170 000 жизней. После примирения партий оказалось, что за них никто не хочет голосовать — абсентеизм достиг невиданных масштабов. Параллельно началась новая гражданская война, идущая по сей день. Видя повсеместное разочарование в двухпартийной системе, в январе 1964 года Торрес основал левый Объединенный народный фронт (FUP) и в июне следующего года был лишен сана. Первоначально его политические требования не выходили за рамки общедемократической программы, но со временем всё больше радикализовались. Ко времени присоединения к партизанам Торрес — узнаваемый политик, собирающий большие марши.

О том, что взгляды Торреса вполне сформировались уже в Европе, говорит его дипломная работа — «Статистический подход к социально-экономической ситуации Боготы», в 1987 году изданная под заглавием «Пролетаризация Боготы». Тогда же, во время учебы в Лёвене, он сблизился с француженкой Маргерит-Мари Оливьери, занимавшейся в Париже саботажем на стороне алжирских повстанцев. Согласно самому Торресу, истоки этой радикализации следует искать не в социологии и марксизме, а в христианстве как таковом — в его требовании возлюбить ближнего. В 1965 году он пишет, что в бедных странах христианин «не только может, но и должен заниматься изменением структур для достижения технического планирования во благо большинства»; работа над этой целью «в определенные исторические эпохи <…> становится морально обязательной».

Само лишение сана, которого Торрес мог избежать, порвав с политикой, тоже было, по его мнению, закономерно и правильно:

«Я ушел из священства по тем же причинам, по которым с ним связался. Христианство я открыл как жизнь, полностью сфокусированную на любви к ближнему. <…> Затем я понял, что в Колумбии эту любовь нельзя реализовать одной благотворительностью, но необходимо изменение политических, экономических и социальных структур, требующее революции, с которой эта любовь тесно связана».

Подобно Эрнесто Че Геваре, ставшему после гибели иконой — как в переносном, так и в прямом смысле, — молодой священник в момент смерти превратился в один из важнейших политических символов и ролевую модель своей эпохи. Он стал одним из самых ярких образов теологии освобождения — левого освободительного толкования Священного Писания, оставившего глубокий след в истории Латинской Америки и христианской веры.

Предпочтительный выбор в пользу бедных

Теоретическое оформление теологии освобождения пришлось на конец 1960-х годов: обыкновенно его связывают с конференцией латиноамериканских епископов в колумбийском Медельине, которая состоялась в 1968 году. Наиболее ярким выразителем нового латиноамериканского богословия стал перуанский богослов Густаво Гутьеррес. В своей книге 1971 года, давшей имя всему течению, он призывает Церковь отказаться от концепции индивидуального искупления и активно заняться решением социальных проблем. В трактовке Гутьерреса такой призыв содержится еще в самом Евангелии:

«В Библии Христос представлен как тот, кто несет нам освобождение. Христос Спаситель освобождает человека от греха, который является конечной причиной всякого нарушения дружбы, всякой несправедливости и всякого угнетения. Христос делает человека по-настоящему свободным, то есть дает ему возможность жить в общении с Ним; а это — основа всего человеческого братства».

Другими словами, освобождение является обязанностью Церкви и христианина. Именно наиболее несвободным — угнетенным, нищим — Церковь должна помогать в первую очередь; их глазами она должна смотреть на мир. Эта концепция, резюмированная как «предпочтительный выбор в пользу бедных» (opción preferencial por los pobres), была сформулирована в Медельине и с тех пор является наиболее известным лозунгом теологии освобождения.

Не диамат

В качестве теоретической основы своих поисков освобождения теологи нового поколения стали использовать марксизм — впрочем, весьма отличный от советского марксизма того времени и ориентирующийся на «гуманистическую» трактовку работ раннего Маркса. Один из виднейших теоретиков теологии освобождения, Энрике Дуссель, позднее так характеризовал теоретические поиски своего круга:

«Среди возможных марксизмов в первую очередь есть единогласное отвержение „диалектического марксизма“. Ни один теолог освобождения не принимает материализма Энгельса в „Диалектике природы“, Ленина, Бухарина или Сталина. <…> Маркс принимается и берется на вооружение в связи с его социальной критикой. <…> Маркс приходит через Кубинскую революцию (1959), и поэтому читаются одновременно: молодой Маркс, труды Че Гевары, Грамши и Лукача. Впоследствии у каждого из теологов [освобождения] мы увидим это влияние. Другими словами, это — по выражению эпохи — „гуманистический Маркс“, искренне не догматический, не экономицистский и не наивно-материалистический».

Именно эта приверженность марксистскому анализу — пусть он и ограничивался социальным анализом, не претендуя на полностью материалистическое, атеистическое объяснение реальности, — вызывала основную критику теологии освобождения внутри Церкви.

Теология практики

Другой фундаментальной чертой теологии освобождения является ее ориентированность на праксис. Редактор медиатеки «Предание.ру», публицист и автор телеграм-канала «Либертарная теология» Владимир Шалларь следующим образом поясняет взаимоотношение теории и практики в рамках теологии освобождения:

«Принципиальной чертой теологии освобождения является вторичность теории/теологии к практике/благочестию. В теологии освобождения часто пропускают тот кардинальный факт, что она прежде всего — массовое движение, комплекс конкретных социальных и политических практик, от организации взаимопомощи бедняков до революционной борьбы. Теология ценна и нужна только как инструмент прояснения христианской жизни/практики.

Люди живут в обществе, люди живут с другими людьми — с братьями и сестрами. „Зло“, „грех“ — качество межчеловеческих/социальных отношений, которые Бог-Любовь заповедал христианам просветить, преобразить. „Вера вне политики“ — ложь модерной/капиталистической эпохи: Писание и Предание исходят из заповеди любви — любви к другим, — то есть „социальности“: любовь к ближнему есть социальная связь. Итак: необходимо помочь, действенно любить братьев и сестер, то есть преобразить общество. Отсюда — марксизм как методология, набор теоретических и практических приемов преображения общества (жизни братьев и сестер) на христианских началах».

Практическим выражением теологии освобождения стали низовые церковные общины — объединения верующих мирян, зачастую не имеющих своего священника. Такие общины позволяют участникам не только изучать Библию и христианскую доктрину, но и делиться пережитым опытом, выстраивая прочные горизонтальные связи и способствуя развитию коллективного сознания. Кроме того, они выполняют и социальные функции — от решения общинных вопросов вроде организации местного образования и здравоохранения до коллективного представительства своих интересов в трудовых спорах и политической борьбе. Такая насыщенная практика способствовала формированию у участников низовых общин классового, критического сознания: нередко, как было в Никарагуа, они становились источником пополнения партизанских отрядов.

Виды борьбы

Полностью политическое значение новой теологии раскрылось в 1970-е годы, когда военные диктатуры установились в большинстве стран Латинской Америки. Значительное количество священников пошли по пути, проложенному в свое время Камило Торресом. Так, в 1970-е руководителем колумбийской ELN стал испанский падре Мануэль Перес Мартинес, который оставался на посту до своей смерти в 1998 году. Помимо него, из одной только Испании в Колумбию к 1989 году приехали сражаться еще девять священников. В Никарагуа популярность, сравнимую с популярностью Торреса в Колумбии, приобрел теолог-революционер Эрнесто Карденаль; в отличие от своего предшественника он пережил гражданскую войну и после победы революции восемь лет возглавлял Министерство культуры страны.

Впрочем, далеко не все сторонники теологии освобождения брались за оружие. Некоторые, в особенности высокопоставленные клирики, использовали свой авторитет для того, чтобы обличать преступления военных диктатур.

Такой образ действия выбрали, в частности, архиепископ Сантьяго-де-Чили Рауль Сильва Энрикес, архиепископ Олинды и Ресифи (Бразилия) Элдер Камара, епископ Куэрнаваки (Мексика) Серхио Мендес Арсео и архиепископ Сан-Сальвадора Оскар Арнульфо Ромеро. Последний, став главным моральным авторитетом сопротивления военной хунте, в 1980 году был убит прямо во время богослужения. В своих проповедях он подчеркивал, что Церковь должна разделять судьбу репрессируемых:

«Церковь преследуют именно за ее выбор в пользу бедных и попытки воплотиться в интересах бедных… Было бы печально, если бы в стране, где людей убивают ужасным образом, мы не находили среди жертв священников. Они — свидетельство того, что Церковь воплощается в проблемах народа… Церковь страдает от судьбы бедных — гонений. Наша Церковь славна тем, что смешала кровь своих священников, катехизаторов и общин с массовыми убийствами и всегда несла на себе отпечаток гонений… Церковь, не страдающая от гонений, но пользующаяся привилегиями и поддержкой государства, трепещи! Ты не истинная Церковь Иисуса Христа!»

Репрессии против представителей Церкви действительно были не единичным явлением. Так, в Аргентине в годы военной диктатуры (1976–1983) были убиты 20 членов местного Движения священников Третьего мира (MSMT). В Сальвадоре в 1979–1992 годы эскадроны смерти уничтожили как минимум 16 клириков. В Колумбии с 1984 по 2017 год погибли два епископа и 89 священников — впрочем, некоторые из них стали жертвами повстанцев.

Зигзаги Ватикана

Как отмечает Шалларь, отношение Святого престола к левой проблематике с XIX века развивалось «зигзагами». Если папа Пий IX (1846–1878) активно боролся против социализма, то его преемник Лев XIII (1878–1903) в энциклике Rerum Novarum (1891) попытался ответить на вызовы времени «католическим социализмом» (противостоявшим, однако, социализму левых партий того времени).

Многое начало меняться при папе Иоанне XXIII (1958–1963). Ко времени его восхождения на престол во Франции активно развивались зародившиеся левые течения богословия: «Новая теология» и движение «священников-рабочих». Созванный реформатором Второй ватиканский собор (1962–1965) завершился уже при следующем папе, Павле VI (1963–1978), и фактически дал старт полноценному развитию теологии освобождения.

Впрочем, консервативное крыло католической церкви приступило к критике нового левого течения почти сразу после его формирования. Так, в 1971 году теолог Боавентура Клоппенбург перечислял следующие грехи теологии освобождения:

«Приоритет ситуации над Евангелием, пренебрежение к онтологическому и созерцательному измерению теологии, опасность сведения теологии к политологии, недооценка личного греха и акцентирование внимания на структурном грехе, тенденция к исключительному и неразрывному объединению Евангелия и социалистической системы».

В 1977 году Международная теологическая комиссия обвинила теологов освобождения в том, что их деятельность направлена на уничтожение единства Церкви. Двумя годами позднее раскол проявился наглядно: сторонников теологии освобождения, оказавшихся в меньшинстве, изгнали с конференции епископства в Пуэбле (Мексика). При Иоанне Павле II (1978–2005) на Густаво Гутьерреса и другого важного представителя движения, бразильца Леонарду Боффа, был наложен обет молчания в отношении любых теологических тем; несмотря на то, что уже в 1986 году он был снят, решение ясно показало отношение Ватикана к теологии освобождения.

Официальная позиция Святого престола по отношению к попыткам сочетать христианство и исторический материализм получила выражение в «Инструкции о христианской свободе и освобождении», выпущенной в 1986 году. Документ отвергал марксизм как учение, ведущее к атеизму, отрицал насильственную борьбу за освобождение и обвинял революционеров в борьбе за установление «тоталитарных режимов».

Смещение влево

В 2013 году папой был избран аргентинский кардинал Хорхе Марио Бергольо, взявший имя Франциска. Несмотря на ряд пересечений с теологами освобождения (к примеру, осуждение капитализма и европоцентричности Церкви, а также тенденция к инклюзии различных угнетенных групп), он не прекратил критику теологии освобождения. Так, в мае 2022 года папа Франциск выступил с обращением к пастве, в котором заявил:

«Помню, в начале теологии освобождения, которая много играла с марксизмом, <…> появились один-два тома о латиноамериканской интуиции, о латиноамериканской идентичности, <…> и почти 80% этих статей были написаны по-немецки, они ничего не понимали».

В то же время Шалларь полагает, что теология освобождения, равно как и другие левые богословские проекты, всё же сумели глубоко повлиять на католическую церковь:

«Социальная доктрина современного Ватикана — не марксистская, конечно, но „розовая“, социал-демократическая, и это заслуга не только теологии освобождения, но вообще социально-политического беспокойства теологии XX–XXI веков. Быть (умеренно-)левым — хороший тон среди вполне официальной теологии. Вообще, апология капитализма, консерватизма и т. п. — принадлежность фундаменталистских направлений протестантизма, что, кстати, хорошо видно по Латинской Америке: если ты католик — ты левак, а то и марксист; если же ты протестант — ты правый, вплоть до бешеной реакции».

В то же время кризис мирового левого движения и марксизма прямо сказывается на теологии освобождения, суть которой и состоит в интеграции марксизма; теперь вся судьба теологии освобождения прямо связана с судьбой марксизма.

По мнению Шалларя, «тут можно даже видеть некий нанесенный ею вред. Теология освобождения как бы монополизировала „левизну“, социально-политическую обеспокоенность в теологии: выпадают и православные левые теологические проекты (Бердяев, Федотов), и протестантские (Кокс, Тиллих), и многие другие католические левые проекты (Мунье, Дей) — хотя они предшествуют теологии освобождения».

Революционный потенциал христианства совсем не обязательно выразится в будущем именно через теологию освобождения, считает Шалларь.

«Верным кажется скорее поиск эвристических ресурсов для либертарных теорий и практик в самом христианским наследии. Среди актуальных проектов следует назвать Дэвида Харта, одного из вообще самых заметных мыслителей наших дней — американского православного демократического социалиста. Да и вообще — стоит только посмотреть на официальные социальные доктрины Ватикана и Фанара, чтобы увидеть, что социально-политическая обеспокоенность в „левом“ регистре остается в центре теологии».