«Сырая музыка с очень стремным вокалом»: история постпанк-группы The Fall — задир, интеллектуалов и главных соперников Joy Division
В издательстве «Шум» впервые на русском языке вышла культовая книга британского музыкального журналиста Саймона Рейнольдса «Все порви, начни сначала. Постпанк 1974–1984» — самая полная история диких ребят, вознамерившихся завершить музыкальную революцию, которую начал, но не закончил панк. «Нож» выбрал для вас фрагмент о группе The Fall, определившей наряду с Joy Division фирменное звучание манчестерской сцены; группе, песни которой — практическое пособие по претворению нонконформистских принципов в жизнь.
В конце семидесятых вокалист The Fall Марк Э. Смит проезжал на своем мопеде по дороге на работу в доки Манчестера мимо промышленной зоны под названием Траффорд-Парк. Легенда гласит, что он часто миновал молодого человека, одетого в такую же спецовку, шагающего на работу к себе: Иэна Кёртиса, будущего фронтмена Joy Division. «Это было жутковато. Они выглядели один в один», — вспоминает Уна Бейнс, бывшая в то время подружкой Смита и игравшая в The Fall на клавишных.
У Joy Division и The Fall было много общего: одинаковые истоки (верхние слои рабочего класса, граничащего с мелкой буржуазией), одинаковое образование (средняя школа) и одинаковые работы (Смит был портовым клерком; Кёртис, гитарист Joy Division Барни Самнер и басист Питер Хук — все работали клерками в местном муниципальном совете). Им нравились одни и те же группы: The Doors, Velvet Underground, The Stooges, Can.
Но несмотря на то что они репетировали в одном здании и даже на некоторых концертах выступали на одной сцене, Joy Division и The Fall никогда не признавали существование друг друга. Словно по молчаливому соглашению, они затеяли бессловесную борьбу за право быть определяющей группой Манчестера пост-панкового периода. «Мы никогда не разговаривали друг с другом, — смеется Мартин Брама, гитарист The Fall. — Сейчас я считаю их великими, но в то время The Fall и Joy Division совершенно точно были соперниками».
Возглавляемые источавшими шаманскую ауру певцами Joy Division и The Fall передавали ощущения странности и отстранения, которые переступают далеко за рамки времени и места. Но сложно вообразить, чтобы они возникли не в Манчестере 70-х, а где-либо еще.
Депрессия и упадок этого города как-то неуловимо, но глубоко въелись в ткань их весьма различавшегося звучания. Хотя название места не упоминались, но Марк Э. Смит обессмертил изрыгавший загрязнения Траффорд-Парк в «Industrial Estate», ранней классике The Fall. «Херня в воздухе ********** [уничтожит] твое лицо», — глумился он.
«Эта песня является крайне забавной версией той истории, как Манчестер был колыбелью капитализма, а к 1970-м стал его могилой», — говорит Ричард Бун, профинансировавший запись первого EP The Fall, но впоследствии не сумевший выпустить его на своем лейбле New Hormones.
Джон Сэвидж охарактеризовал свои первые впечатления от Манчестера как «запредельно мрачные», когда переехал туда из Лондона в 1978-м. Даже сегодня после бума реконструкции его закоулки таят в себе уныние. Частичный косметический ремонт усеял центр города пестрыми дизайнерскими винными барами и лоснящимися корпоративными офисами, но старая архитектура девятнадцатого столетия остается: темные внушительные строения, свидетельства гордости и глубоких карманов индустриальных баронов Манчестера.
Кладка из темно-красного кирпича, кажется, впитала тот скудный свет, что выпустили из себя неизменные сланцево-серые небеса. Прогуляйтесь за пределы городского центра, и городское прошлое мировой столицы механизированной хлопковой мануфактуры станет еще более наглядным: железнодорожные виадуки, каналы свинцового цвета, переоборудованные склады и фабрики, опустевшие участки, замусоренные отходами и осколками каменной кладки.
К 1970-м первый индустриальный город мира стал первым, вступившим в постиндустриальную эру. Изобилие улетучилось, а опустошенная, денатурированная среда сохранилась. Попытки реновации только ухудшили положение вещей. Так же как и в других городах по всей Великобритании, городские планировщики стерли с лица земли старые викторианские ряды домиков по обе стороны улицы. Долговременное единство рабочего класса было разрушено, и жителей «трущоб» принудительно переселяли в места, ставшие лабораториями социального распыления, как то выяснилось позже: многоэтажные блоки и муниципальные жилые массивы.
Для Уны Бейнс эта реконструкция стала родовой травмой: она вспоминает, как ее мама «плакала на углу улицы, когда они снесли наш ряд домов в Коллихерсте». Фрэнк Оуэн из манчестерской пост-панк-группы Manicured Noise негодует: «Этих планировщиков надо повесить за их дела. Они принесли Манчестеру вреда больше, чем немецкие бомбардировщики во время Второй мировой войны — и все это под прикрытием великодушной социальной демократии».
В допанковских семидесятых Манчестер, казалось, обладал всеми плохими аспектами городской жизни — загрязнениями, оскорбительной для глаз архитектурой, всепоглощающей тусклостью — без каких-либо субкультурных компенсаций.
«До панка на самом деле ничего не происходило, — вспоминает Бун. — Промышленность умирала, одевались все отвратительно, прически носили идиотские». Голодающие души Манчестера хватались за любые стимулы или искры, которые только могли найти: мода, книги, потаенная музыка, наркотики.
The Fall стилем особо не интересовались. Костлявый, с прилизанными волосами, и обычно носивший неряшливый пуловер неопределенного цвета Смит был похож на взрослую версию низкорослого школьника из «Кеса», фильма Кена Лоуча 1969 года. Но The Fall сходили с ума по трем остальным путям побега — литературе, музыке и нелегальным веществам.
Читайте также
«Мне на лицо хотел присесть огромный рот»: история альбома Kiss Me Kiss Me Kiss Me группы The Cure
В своем первом воплощении The Fall больше напоминали поэтическую группу, нежели рокеров. Они тусовались на квартире у Бейнс и читали друг другу свои каракули. «Мы все тогда писали песни, не только Марк», — вспоминает Брама.
Несмотря на то что в то время они бы с презрением отвергли слово «интеллектуал» — слишком близкое к презираемому ими миру студентов и высшего образования — именно ими и являлись те четверо из оригинального состава The Fall: интеллектуалы рабочего класса, книжные черви, действительно хорошо пользовавшиеся своими библиотечными абонементами, поглощавшие все — от Берроуза с Диком до Йейтса и Камю. Их название было взято из «Падения», романа последнего, который в то время читал басист Тони Фрил.
Что касается музыки, The Fall предпочитали то, что Смит называл «реально тяжелой дрянью»: в основном наркотическое музло, но не блаженный пасторализм или космическую буффонаду. Вместо этого The Fall входили в транс под первобытную монотонность Can, выжженый амфетамином белый нойз Velvet Underground и шестидесятнические «панкаделические» группы вроде The Seeds (у которых был один только клавишный рифф, который они бесконечно перерабатывали).
«Вот эти три „П“… Повторение повторение повторение», — усмехался Смит, когда The Fall заявляли о своей миссии в треке «Repetition». Отвергавшая «понтовую музыку» — перепродюсированный мейнстримовый рок того времени — «Repetition» удовлетворяла раннее стремление Смита к «сырой музыке с очень стремным вокалом поверх нее».
Сырость достигалась при помощи тонких, вкрадчивых гитарных партий Брамы, неуверенных ударов Бейнс по клавишам (коими служили дешевые и сердитые «снупи», признанные Sounds худшими из имевшихся тогда на рынке), резвящегося баса Фрила и ветхих ударных Карла Бёрнса. Фриковатый вокальный элемент рождался из протяжного полупения-полуразговора и ссохшегося высокомерия Смита.
<…>
Амфетамины также отразились на The Fall. Спиды определяли поведение группы — прожигающий, смотрящий сквозь тебя взгляд Смита, его хладнокровную заносчивость. И они сформировали звучание: молниеносную атаку диссонансов. Смит говорил очень быстро, слова, зашифрованные и гипнотизирующие, выплевывались им с пророческой настойчивостью. <…>
«Underground Medecin» и «Frightened» с дебютника группы «Live at the Witch Trials» от 1979-го года касаются позитивных и негативных сторон злоупотребления амфетаминами: прилива, оживляющего нервную систему («Я нашел причину не умирать, — ликует Смит, — вот эту искру внутри») против гипернапряженной дерганности стимуляторной паранойи. В 1981-м Смит говорил о неприятной стороне приема большого количества спидов за долгий период: «Ты начинаешь смотреть в зеркала и покрываться язвами». Но The Fall продолжали писать такие вещи, как «Totally Wired» и играть амфетаминовые гимны шестидесятых вроде «Mr Pharmacist».
«Фармацевт», про которого говорится в этой вещи — на самом деле барыга, наркодилер, уличный панк, приторговывающий «энергией». The Fall были одержимы двойными стандартами, окружавшими наркотики — тем, как на некоторые химикаты выписываются рецепты, а другие запрещены к употреблению. Бейнс, проходившая обучение на медсестру психиатрического отделения в больнице Прествича, каждый день приходила с работы и извергала истории о плохом обращении и небрежности, которым она была свидетелем — в том числе об использовании депрессантов для успокоения пациентов.
Ее рассказы просочились в лирику Смита: «Repetition» обращается к электросудорожной терапии («После такой процедуры, — утверждает Смит, — ты теряешь свою любовь к повторению»), а сингл The Fall 1979-го года «Rowche Rumble» получил свое название от Hoffman La Roche, фармацевтической мультинациональной корпорации, господствовавшей на рынке антидепрессантов.
Санкционированные обществом наркотики заполонили Манчестер в семидесятых. «А если почувствуете небольшую депрессию / Попросите доктора выписать вам валиум», — дразнится Смит в «Industrial Estate».
Отупляющие и часто доводящие людей до овощного состояния транквилизаторы в больших количествах назначались в «помощь» обыкновенным людям — страдающим из-за менопауз домохозяйкам, беспокойным тинейджерам, офисным клеркам, борющимся со стрессом и скукой — не столько для того, чтобы посредством лекарств управиться с неурядицами, сколько чтобы все они стали легко управляемыми.
В таких районах, как Хальм — чей печально известный Крешентс стал именем нарицательным для неудачного проекта жилищного строительства 1960-х — антидепрессанты отпускали настолько свободно (около четверти миллиона таблеток за один только 1977 год), что они начали приобретать форму социального контроля. В то же время Хальм служил иллюстрацией двойных стандартов в отношении тех наркотиков, о которых Смит сказал в заглавии песни «Underground Medecin»: в Крешентс также кустарно изготовлялась львиная доля манчестерских спидов.
<…>
Казалось, что обличительные выпады Смита, следовавшие великой традиции британской мизантропической сатиры, исходили от кого-то, находящегося вне классовой системы: с точки зрения, с которой все кажется одинаково абсурдным — и привилегированные верхние классы с буржуазией менеджеров среднего звена с их претензиями и иллюзиями, конечно же, и пролетариат с его вывернутым наизнанку снобизмом, эскапистскими удовольствиями и ворчливым согласием с тем, как обстоят и будут всегда обстоять дела.
Может быть интересно
Испепеляющий взгляд Смита, столь же беспощадный к своим людям, сколь и ко всем остальным, сканировал все общество целиком и находил только гротескность. Он во многом напоминал «кающегося судью» из «Падения» Камю, взвешивавшего недостатки и лживости всех, включая и свои собственные. В песне «New Puritan» Смит заявлял: «Наши декадентские грехи / пожнут наказания».
Сперва The Fall считались упертыми политиканами. Из-за песен вроде «Hey! Fascist» и «Race Hatred» их ненадолго заклеймили коммунистами новой волны — это недоразумение частично было основано на том, что басист Фрил когда-то был членом Лиги молодых коммунистов. Но Бейнс утверждает, что они со Смитом ходили «на кучу всяких политических собраний — типа Интернациональных марксистов. Мы не были членами, просто интересовались разными мнениями».
Бейнс также была убежденной феминисткой, отказавшейся от своего католического воспитания еще в школе для девушек из-за убеждения насчет того, что Библия направлена против женщин. «Тогда в Манчестере было много всего, связанного с феминизмом — первые центры помощи жертвам изнасилований и женщинам-беженкам, шла жаркая борьба за права на аборт — и мы находились прямо в центре всего этого».
В 1977–1978 годах The Fall играли на нескольких мероприятиях под эгидой Рока против расизма, но, как и многие пост-панковые группы, они понемногу разочаровались в подходе РПР к музыке как к средству политизации молодежи. Вскоре они отстранились от всего, что хоть немного напоминало агитпропаганду или модные тогда левацкие течения.
Вместо этого Смит разработал для себя манеру писать о «реальном мире», становившуюся все более иносказательной и нелинейной. Не менее важной темой обсуждения стала рок-культура. Песни одна за другой решетили банальности и предметы поклонения платежеспособных потребителей культурных товаров: «It’s The New Thing», «Music Scene», «Mere Pseud Mag Ed», «Look Know», «Printhead» (последняя песня была про одержимого читателя музыкальной прессы, у которого каждую неделю «пачкались пальцы» от внимательного чтения «промокашек»).
В своих интервью и в песнях Смит брал на себя роль призрака мета-поп-музыки, гордо бродящего по периферии пост-панковой тусовки и отпускающего непрекращающиеся язвительные комментарии о недостатках групп, соперничавших с The Fall.
Одним из его самых знаменитых заявлений было описание самих The Fall как «северного белого дерьма, которое дерзит» (в вещи «Crap Rap 2» с «Witch Trials»). Эта фраза фиксировала угрюмую непримиримость, основную позу The Fall.
«Я и сам не до конца ее понимаю, — признавался Смит в Sounds. — Она задумывалась как мистическая или что-то в этом духе». The Fall облачились в мантию вечных неудачников, отказывавшихся ассимилироваться, категорироваться или объясняться.
В каком-то роде Смит просто добавил немного шаманства простому стандартному манкунианскому самомнению — которое было всего лишь пережитком поры индустриального расцвета города, когда Манчестер «следил за механическим оборудованием всей остальной страны», как говорит Бейнс.
Гордиться индустриальной мощью города тем не менее не означало, что ты вставал на сторону владельца фабрики, совсем даже наоборот. На протяжении всего девятнадцатого века Манчестер был оплотом рабочего радикализма, от ломавших машины луддитов до требовавших всеобщих избирательных прав чартистов. Фридрих Энгельс, соавтор «Манифеста коммунистической партии», жил в Манчестере какое-то время и написал «Положение рабочего класса в Англии» после наблюдения за местной текстильной индустрией.
Изнурительный труд во враждебных условиях выковал новое духовное мужество — неукротимое, твердое, что новые гвозди. «Fiery Jack», четвертый сингл The Fall, предлагал блестящий портрет одного из лучших сыновей Манчестера, строптивого продукта пяти поколений индустриальной жизни.
Огненный Джек — это сорокапятилетний приверженец пабов, который пробухал три десятилетия, не обращая внимания на боль многострадальных почек. Питающийся мясными пирогами и прочими отвратными барными закусками Джек — неиссякаемый первоисточник анекдотов и прочих телег. Музыка звучит упрямо, непослушно — амфетаминовый напор рокабилльных ударных и ритм-гитары стреляет, словно искры из оголенного кабеля.
«Скорость» тоже может быть одним из излюбленных ядов Джека, судя по его отказу «возвращаться к медленной жизни» и строчкам вроде «Слишком быстр, чтоб писать / Слишком быстр, чтоб работать / Я просто горю, горю, горю». Основанный на мужиках, которых Смит встречал в Манчестере, Джек был «такого рода парнем, которым я сам скорее всего стану лет через двадцать, — сказал он Sounds. — У этих старых мужиков… силенок больше, чем у всех этих ребятишек». Джек был парнем, постаревшим от тяжелой работы и еще более тяжелого отдыха, но при этом не сдавшимся и не уступившим свои позиции.