Говори «да» как философ: почему проблема согласия так актуальна и как ее решают ученые

Почему тема согласия стала такой актуальной?

Согласие становится одной из главных правовых и моральных проблем эпохи Четвертой промышленной революции. Мы всё больше используем технологии в разных сферах жизни, и, как следствие, они знают о нас даже больше, чем родные мама и папа: где мы, что делаем, как долго, с кем и о чем общаемся.

Защита личных данных и то, что именно мы разрешаем технологиям делать с персональной информацией, — частные вопросы согласия.

Мы добровольно регистрируемся в социальных сетях и используем их как инструменты общения, но это вовсе не означает, что мы согласны, чтобы все наши переписки, фотографии и видео владельцы соцсети использовали в своих целях. Мы хотим конфиденциальности и приватности, а потому неудивительно, что споры о согласии на предоставление личной информации становятся всё более актуальны: в Европе принимаются законы о защите личных данных, в Америке судятся с Facebook за то, что компания собирала и продавала информацию о пользователях без их ведома.

О согласии заговорили в нашу эпоху еще и потому, что всё больше людей могут давать или не давать согласие — вернее, согласие и несогласие всё больших групп людей учитывается. Еще сто лет назад женщин, детей, чернокожих и другие незащищенные группы людей ни о чем не спрашивали.

Да и отношение между государством и его гражданами не так давно было другим: о том, что политики в своих решениях прежде всего должны опираться на волю своих сограждан, заговорили относительно недавно, в Новое время. В Средние века считалось, что власть правителя дана ему Богом, а потому ему и не нужно заручаться согласием своего народа. Древнегреческий философ Платон писал, что государством должны управлять самые мудрые (таковыми он считал философов), в то время как все остальные не должны мешать их работе (читай: никто их ни о чем спрашивать не должен). Схожих взглядов придерживался и Аристотель, который опасался, что власть будет спрашивать согласия у слишком большого количества людей. Согласие раньше было мало популярной темой, так как его вообще редко кто спрашивал.

Зачем размышлять о согласии?

У нас есть интуитивное понимание, что такое согласие. Чаще всего мы определяем его так: соглашаться — это добровольно разрешать другому человеку или группе людей сделать что-то такое, что обычно не разрешено и напрямую касается нас и наших прав.

Например, мы даем согласие парикмахеру поменять нам прическу и ожидаем, что тот нас подстрижет, — а без нашего согласия парикмахер, гоняющийся за нами с ножницами, выглядит, мягко говоря, ненормально, и мы можем подать на него в суд. Мы говорим другу «да» — он приходит к нам в гости, и мы отлично проводим время, а вот нежелательным и неожиданным гостям вряд ли будем рады.

Философы любят говорить, что согласие — это «моральная магия»: оно превращает то, что раньше было запрещено, в разрешенное.

Парковаться на чужом месте — плохо, но если сосед дал свое согласие — хорошо. Тащить человека за руку по парку без его согласия — это насилие, но если он согласился — то свидание.

Согласие — это основа любой этической и социальной теории. Его также изучают в юриспруденции, бизнесе и биоэтике.

Благодаря согласию мы можем жить в обществе и работать сообща, строить личные и профессиональные отношения, а потому нам всем так важно выяснить, что же такое согласие, кто может это согласие давать и как отличить все те ситуации, когда согласие было дано, а когда — его не было.

И что непонятного в согласии?

Обычно наше «да» значит «да» — и ничего больше. В идеале обе стороны соглашения должны это понимать и слышать друг друга. Но наша культура, социальные роли, стереотипы, правила и многое другое вносят свои коррективы: и иногда, говоря «да», люди могут иметь в виду «нет».

Например, современный британский философ Том Догерти в коротком видео для Wireless Philosophy объясняет, почему согласие не всегда означает на самом деле желание делать (или не делать) что-то. Мы можем не любить коллегу на работе, но, поскольку того требуют правила приличия (или мы просто не хотим вступать в открытый конфликт), согласимся прийти к нему на вечеринку — даже если нам хочется сказать «нет».

Иногда мы можем говорить «нет», хотя на самом деле имеем в виду «да». Например, если мы не хотим приглашать всю компанию на чай, то откажем в приглашении домой всем, даже если среди приятелей есть и те, с кем мы не против продолжить вечер.

Конечно, в идеальном обществе все будут соглашаться, только если действительно этого хотят, и отказываться, если не хотят. Но пока нам стоит помнить обо всех этих нелогичных случаях и включать их в теорию, чтобы она была полной и описывала не только воображаемый идеальный мир.

При чем тут философия?

Для всяких спорных случаев есть юриспруденция. А вот то, как понимается согласие законом, зависит от конкретной культурной и социальной ситуации. Если в обществе женщины не считаются равноправными членами, то их даже спрашивать о согласии не будут, а значит, просто исключат из теории. Даже если в недавнем прошлом это могло показаться справедливым, сейчас это не так — и всё благодаря постоянной критике и рефлексии, чем философия и этика занимаются.

Эти дисциплины рассматривают даже те случаи, про которые мы можем и не задумываться как о случаях согласия. Например, могут ли давать согласие дети — своим родителям; в чем отличие словесного согласия от кивка головы или улыбки; навязывает ли нам что-то контекстная реклама — или мы сами соглашаемся купить товар, и т. д.

Это помогает глубже понять природу согласия, чтобы попытаться определить его в целом, а не для конкретного общества.

Современные философы выдвинули две теории согласия: поведенческую (expressive/behavioral/performative theory of consent) и субъективную (mental/attitudinal/subjective theory of consent).

Что такое поведенческая теория согласия?

Согласно поведенческой теории, для согласия всегда нужны две составляющие:

• наше внутреннее «да», то есть наше желание что-то делать или не делать;
• вербальное или невербальное выражение этого «да», то есть произнесение согласия вслух, кивок головы, улыбка, подписание бумаг и т. д.

В целом согласие в реальной жизни как-то так и выглядит: мы мысленно соглашаемся на что-то, а затем удобным для нас образом доносим это до собеседника с помощью речи или жестов.

Философы, которые поддерживают эту теорию, например Алан Вертхаймер, акцентируют внимание на выражающем аспекте и считают его необходимым для того, чтобы согласие состоялось. Однако они спорят о том, как же его выражать правильно.

Невербальный язык и жесты могут означать разное: иногда улыбка — это просто улыбка, а кивок головы — всего лишь подтверждение, что мы внимательно слушаем собеседника, но не согласие с тем, что он говорит. С невербальными жестами вообще нужно быть осторожным: не стоит забывать про культурные различия и индивидуальные особенности.

Потому некоторые исследователи поведенческой теории согласия настаивают: выражение согласия должно быть только вербальным. Улыбки, кивки и другие невербальные жесты — слишком двусмысленны и ненадежны, а потому уж лучше повториться и сказать «да», даже если жесты и так это за тебя сказали. Ведь в противном случае цена слишком высока: нарушение морали, а иногда и закона.

Впрочем, за это защитников этой теории и критикуют: не всегда есть время или возможность переспросить, некоторых людей это раздражает и портит момент, да и, в конце концов, проблема понимания других людей, их речи, жестов и поступков — это не только проблема согласия. Ученые и философы исследуют, какую роль играет коммуникация в понимании других людей и их желаний и как же нам это понимание улучшать.

Что такое субъективная теория согласия?

Выражающий аспект согласия проблематичен, поэтому часть философов предлагает его вообще отбросить как необязательный. Конечно, хорошо, когда согласие еще подкреплено словами или невербальными знаками, но самое главное — это всё-таки наше внутреннее «да».

Например, если мы внутренне согласны пойти в кино и вообще хотим этого, а наш партнер нас туда отводит, не спрашивая, это не является насилием. В конце концов, если бы нам приходилось спрашивать обо всем на свете, мы огромную часть жизни проводили бы в подобных уточняющих разговорах.

Из-за того, что ментальная теория согласия фокусируется только на наших мыслях, желаниях и чувствах, такое согласие трудно изучать. Иногда мы и сами не знаем, согласны мы или нет. Что уж говорить о случаях, когда сначала мы согласились, а потом передумали? Пока что у исследователей нет однозначного ответа, как рассматривать такие ситуации.

Кроме того, теоретики, работающие в рамках этой теории, спорят об отличиях согласия, принятого под влиянием чувств, и согласия как рационального взвешенного решения. Например, Катя любит Петю, и тот целует ее в парке под луной. Девушка не против, потому что она влюблена и хочет физической близости, однако ее согласие — не результат взвешенного продуманного решения: гормоны, чувства, эмоции, романтический контекст подтолкнули ее к тому, чтобы хотеть этого. Совсем другое дело, когда Катя соглашается написать статью: она понимает, что статья станет отличным стартом для ее карьеры, а также поможет ей развиваться в профессиональном плане. Ее согласие на этот раз — результат рационального решения, принятого не под влиянием чувств.

Выдуманная ситуация с Катей не кажется такой уж и проблемной: мы много чего делаем под влиянием эмоций, а не одного только разума, и это не всегда портит жизнь. Но важно помнить, что эти два вида согласия отличаются, да и сама Катя будет по-разному их оценивать.

Большой вклад в философию согласия внесли споры о том, можно ли оценивать вызывающую одежду или определенное поведение как согласие на секс или даже призыв к сексу. Этот вопрос обсуждается в основном в рамках поведенческой теории, потому что показывает важность вербального выражения согласия.

Распространенность стереотипа о том, что по виду и поведению можно «считать» согласие, приводит не только к неприятным конфузам и скандалам, но и к случаям насилия. Это показывает, что невербальные знаки — слишком двусмысленны и считываются разными людьми по-разному в зависимости от их культуры, воспитания и жизненного опыта. Потому не стоит воспринимать определенный вид или поведение как невербальный знак (не стоит забывать о различиях в культуре и воспитании), а лучше заручиться вербальным выражением.

Есть ли «правильное» согласие?

Как видите, согласие — это не так уж и просто, поэтому стоит учитывать личность человека, отношения, контекст и культуру, давая или спрашивая согласие.

Упомянутый выше философ Том Догерти вообще предлагает думать о согласии не как о двух противоположностях «да» и «нет», а как о спектре. Давая согласие в реальной жизни, мы обычно попадаем куда-то между ними, например, склоняемся больше к «да», чем к «нет», или вообще оказываемся ближе к середине, сомневаясь.

Нужно уметь довольно точно определять примерную точку на этом спектре, чтобы принимать верные решения.

Кто может дать согласие?

Согласие могут давать не все, не всегда и не на всё.

Для того чтобы соглашаться, нам нужно обладать автономией, то есть способностью распоряжаться самостоятельно своей жизнью и делать то, что нам хочется. Кроме того, общество должно признавать за нами нашу автономию: уважать наш выбор и позволять нам поступать в соответствии с ним.

Когда еще столетие назад у женщин не было прав в обществе, они не обладали автономией, а значит, и не могли соглашаться в современном понимании: их «да» было всего лишь формальностью. Например, это не Маша соглашалась на брак: за нее это делали родители.

Кроме того, не на всё можно и согласиться. Британский философ XIX столетия Джон Стюарт Милль пишет, что мы не можем согласиться на отречение от своей свободы и автономии, ведь с момента того, как мы на это согласились, мы утрачиваем ее навсегда. Но автономия и свобода — базовые ценности, это условия для того, чтобы мы вообще могли соглашаться на что-то. Потому из них нельзя сделать объект согласия.

«Действия индивидуума, касающиеся только его самого, признаются не подлежащими ничьему вмешательству единственно из уважения к его индивидуальной свободе; […]. Но продажа себя в рабство есть отречение от своей свободы; это — такой акт свободной воли индивидуума, которым он навсегда отрекается от пользования своей свободой, и, следовательно, совершая этот акт, он сам уничтожает то основание, которым устанавливается признание за ним права устраивать свою жизнь по своему усмотрению. С минуты совершения этого акта он перестает быть свободным и ставит себя в такое положение, которое не допускает даже возможности предположить, чтобы он мог оставаться в нем по своей воле».

— Джон Стюарт Милль, «О свободе»

Впрочем, автономию и свободу мы признаем не за всеми: маленькие дети не обладают ими в том же объеме, что и взрослые. Да и сами взрослые в состоянии алкогольного опьянения или под действием наркотиков вряд ли способны принимать адекватные решения, а потому теоретики изучают такое понятие, как имеющее силу согласие (valid consent).

Какое согласие имеет силу?

Согласие считается действительным, если выполняются такие критерии:

• у тех, кто его дает, есть все необходимые когнитивные способности для этого. Проще говоря, это взрослые люди, мыслящие рационально и не находящиеся под влиянием каких-либо затуманивающих разум веществ. Дети, люди с психиатрическими заболеваниями, пьяные и т. д. не могут трезво оценить ситуацию, а значит, не могут дать имеющее силу согласие.
• те, кто соглашаются, должны делать это добровольно. Если я соглашаюсь на что-то под дулом пистолета, понятное дело, мое согласие не может считаться настоящим. Согласие, полученное в результате любого рода насилия, в том числе и психологического, не считается действительным.
• люди, соглашающиеся на что-то, должны обладать полной и достоверной информацией относительно того, на что они соглашаются. То есть, если я прошу моего соседа присмотреть за моим котом, не сообщая ему, что у меня, вообще-то, кот не один, а пять, мой сосед не может дать действительное согласие: ведь он не знает всех деталей. Сюда же, конечно, относятся все те случаи, когда мы обманываем или что-то не договариваем, манипулируем и не рассказываем всё честно с целью склонить ситуацию в свою пользу. Однако даже если люди соглашаются на что-то в таком случае — их согласие недействительно.

Однако не все теоретики согласны со всеми этими критериями, да и не всегда в реальной жизни их возможно выполнить. Например, мы часто соглашаемся на что-то, когда пьяны, и не всегда так уж жалеем о нашем решении, как это представляют философы, которые утверждают, что только трезво мыслящие люди могут давать настоящее согласие.

Много споров ведется о том, могут ли люди с психиатрическими заболеваниями давать согласие или нет. Некоторые философы, например Лиция Карлсон, считают, что несправедливо отказывать им в праве на согласие и таким образом относиться к ним как к детям.

Впрочем, и с детьми не всё понятно. Определить, в каком возрасте мы становимся полноценными взрослыми — та еще задача, и наши взгляды на нее постоянно меняются: с одной стороны, возраст сексуального согласия стал ниже, с другой — психологи всё больше говорят о том, что миллениалы поздно взрослеют. А потому нельзя сказать, что теория действительного согласия окончательно сложилась: она всё еще разрабатывается.

Для кого важно действительное согласие?

Все эти критерии согласия важны для юристов, ведь для того, чтобы договор вступил в силу, стороны должны рационально оценить ситуацию, знать все детали, а также давать свое согласие добровольно.

Например, в Европе недавно пересмотрели закон и запретили писать длинные и непонятные условия пользовательских соглашений, полные сложных юридических терминов. Важно, чтобы пользователь продукта или услуг точно понимал и знал, на что он соглашается, а потому условия соглашений должны быть короткими и понятными для непрофессионала.

Также о действительном согласии много говорят биоэтики и философы, занимающиеся этикой медицины. В современном мире важно, чтобы пациент давал свое действительное согласие на медицинские процедуры, если он по каким-либо причинам не может это сделать — за него это согласие дают родственники или доверенное лицо.

А ведь еще до Второй мировой войны в медицинской этике действовало правило «врач знает лучше», в некоторых странах это и до сих пор актуально, а древнегреческий врач Гиппократ вообще советовал:

«Делайте всё спокойно и упорядоченно, скрывая большинство вещей от пациента, пока его лечите. Давайте только ту поддержку, которая нужна, отвлекая его внимание от собственных обстоятельств; в одном случае упрекайте его резко и строго, а в другом — утешайте его заботой и вниманием, не раскрывая ничего о его будущем или настоящем состоянии».

— Гиппократ, Decorum

Врач должен был лгать пациенту о его состоянии, если бы это шло на пользу лечению, ведь пациенту отказывали в автономии.

Всё поменялось после Нюрнбергских процессов, когда было принято решение предотвратить любые манипуляции и насилие со стороны врачей. Теперь в медицине пациент имеет право знать все подробности своей ситуации и самостоятельно соглашаться или отказываться от процедур.

А что в итоге с согласием на секс?

Благодаря феминизму и секс-просвещению об имеющем силу согласии заговорили и в сфере секса. Появился термин «культура согласия»: такая культура, в которой пытаются нормализовать практику согласия вообще и в сексе в частности.

В культуре согласия важно спрашивать у партнеров, хотят ли они секса и как именно, обсуждать детали и быть готовым к отказу или к тому, что партнер может передумать в процессе. Культура согласия категорически против склонения к сексу силой — в том числе и с помощью психологических техник, так как полученное под давлением «да», как сказано выше, недействительно.

Чтобы лучше понять принципы культуры согласия на секс, посмотрите знаменитое ютуб-видео, в котором предложение секса сравнивается с предложением выпить чай. Мы не думаем, что пьяный или человек без сознания может осознанно согласиться на чай и уж точно не поим его насильно в таком состоянии. Мы также не считаем, что если наш друг один раз согласился выпить чаю, то это значит, что он теперь хочет его всегда и можно больше не спрашивать и поливать его чаем без спросу. Взаимность, эмпатия и учитывание желаний партнера — ценности культуры согласия.

Изучение согласия на секс помогает определить, что такое изнасилование, а также пересмотреть наши взгляды на него.

До недавнего времени считалось, что муж не может изнасиловать жену, так как они оба дали свое согласие заниматься сексом раз и навсегда, когда поженились. Таким образом брак легитимизировал насилие, но благодаря исследованиям в области этики секса, феминизма и согласия теоретики показали, насколько эта ситуация абсурдна.

Впрочем, однозначной теории, которой придерживались бы все и, более того, которую применяли бы в юридической практике, пока нет. Во многих странах, чтобы секс посчитали изнасилованием, в суде нужно обязательно доказать факт физического принуждения. Если же жертва промолчала и не оказывала сопротивления, то такой сексуальный акт могут и не признать как изнасилование.

Многие жертвы также боятся идти в суд и вообще говорить открыто об изнасиловании, так как оно считается чем-то постыдным, а люди привыкли винить в изнасиловании жертву (этот феномен называется «виктимблейминг»). Психологи считают, что одна из причин этого — в нашем желании объяснить мир и защититься от его несправедливости. Признавать, что мы не всё можем контролировать, а также то, что плохие вещи могут происходить со всеми без разбору — психологически трудно. Нам хочется обезопасить себя, а потому мы отыскиваем в тех, с кем случается что-то плохое, причины произошедшему. Благодаря этому появляется иллюзия, что если мы будем вести себя по-другому, то с нами ничего плохого уж точно не произойдет.

Раньше, когда большая часть общества была религиозна, такие понятия, как карма, злой рок или дьявол, служили объяснением всего плохого. Однако в секуляризованном обществе нам заново приходится искать виноватого — и это часто оказываются сами жертвы.

Феминистки много работают над тем, чтобы это исправить и показать, что жертвы не виноваты в изнасилованиях и что единственный, кто несет ответственность за случившееся и должен быть наказан, — это сам насильник. В конце концов, мы ведь не виним убитого в том, что он был убит, а наказываем убийцу.

В некоторых странах также принимают законы, чтобы признать любой секс, в котором не было согласия, изнасилованием, однако часто это плохо воспринимается широкой общественностью.

Большинство людей не понимают природу действительного согласия и спрашивают, нужно ли теперь перед сексом подписывать какие-либо бумаги, и боятся, что это убьет всю романтику.

Но изучать проблему согласия — означает не только спорить о юридических формальностях, а изучать себя и других и осознанно строить свои границы. Чтобы быть зрелыми, нам важно знать, что мы готовы позволять другим людям, а что — категорически нет. Размышления о согласии напоминают нам, что желания других людей могут отличаться от наших, а потому так важно уважать волю другого и интересоваться его внутренней жизнью.

Что почитать, чтобы узнать больше о согласии:

Мы всё еще мало что знаем о согласии. Лишь недавно его стали изучать как самостоятельный термин в этике и философии, а потому предстоит сделать еще много исследований, чтобы уточнить и улучшить согласие между людьми. Вот список современных научных статей в открытом доступе, посвященных согласию:

• John Danaher. Philosophy of Consent and Sexual Assault
  По ссылке — собрание статей современного аналитического философа Джона Данахера, посвященных согласию на секс. В них он разбирает и сложные случаи, например согласие на секс, если кто-то из партнеров пьян или же когда один из партнеров обманывает другого. Кроме того, он исследует, что известный философ Джон Роулз сказал бы о согласии на секс.

• Robin West. Sex, Law and Consent
  Статья посвящена разбору согласия на секс и того, как это применяется в этике и в праве. Уэст также исследует, как желание может повлиять на нашу оценку секса, который случился без согласия, и возможно ли хотеть секса, но при этом на него не соглашаться.

• Joseph Millum, Danielle Bromwich. Understanding, Communication, and Consent
  В этой статье философы Миллум и Бромвих обсуждают достоверное согласие и какую информацию нужно предоставить, чтобы оно состоялось.

• Nafsika Athanassoulis. The role of consent in sado-masochistic practices
  Атанассоулис разбирает частный случай согласия на насилие в БДСМ-практиках и в чем его особенности.