Подарок со смыслом: зачем мужчины Древней Греции подносили красивым юношам зайчиков и петухов

Гомосексуальное образование

В Древней Греции существовала самая необычная модель образования из всех известных нам. Она называлась пайдейя (буквально «воспитание мальчиков»). Взрослый мужчина, никак не связанный родственными связями с юношей, должен был учить его арете, то есть добродетели, в том числе воинской. Обычно семьи отдавали юношу на обучение наставнику в двенадцать лет, в том же возрасте, когда девушек готовили к замужеству. Наставник обозначался словом эраст, а ученик — эромен.

Эраст нес ответственность за образование и поступки своего подопечного и мог быть даже наказан за проступки эромена.

Однако помимо этих чисто педагогических отношений были и эротические: преподаватель-эраст обязан был дарить своему эромену подарки и ухаживать за ним. В обмен на помощь в образовании эромен должен был оказывать своему эрасту эротические услуги. Некоторые историки, опираясь на иконографию, в которой межбедренный секс встречается чаще анального, предполагают, что в Греции проникающий секс между мужчинами был строго запрещен, но другие исследователи, наоборот, считают, что в архаический период символически арете и познания в войне и охоте передавались от взрослого мужчины-наставника через его сперму, в которой греки видели субстанцию мудрости, происходящую из мозга. Томас Хаббард и Джеймс Дэвидсон, более современные историки, пишут, что между двумя типами сексуального акта не было никакого морального различия и практиковалось и то и другое. Многочисленные сцены мужской любви зафиксированы в вазописных источниках.

При этом отношения наставника и ученика даже нельзя назвать гомосексуальными в сегодняшнем смысле — греки видели в молодых мальчиках скорее отдельный, третий пол.

Частотным видом сексуального контакта между эрастом и эроменом считались всевозможные ласки, которые подробно отражены в вазописном материале. Именно благодаря визуальным источникам мы можем установить, что для взрослых греческих мужчин бедра безбородых юношей являлись одной из самых эротически привлекательных частей тела.

Древнегреческая калокагатия (сочетание красоты тела и ума) для юноши была напрямую связана не только с душевными качествами, но и с толщиной бедер (чем больше — тем лучше), величиной пениса (чем меньше — тем лучше) и зада (крупный зад считался знаком целомудрия эромена).

Педерастия играла важную роль в воинских сообществах: некоторые из них — к примеру, знаменитые триста фиванцев — целиком состояли из гомосексуальных пар (правда, мальчиков среди них уже не было и разница в возрасте была не такой драматической) и оттого считались особенно доблестными и храбрыми.

Роль эраста была амбивалентной. С одной стороны, он должен был выступать в роли образца для подражания, альтруистического и высокоморального человека. Это обязывало эраста связывать себя с выбранным мальчиком (только одним!) духовной связью, чтобы приучить его к благодетельной жизни согласно платоновской теории эроса, и в этой роли дарить мальчику в важнейшие годы его развития животных (помимо всего прочего) — для укрепления как физических, так и моральных качеств.

С другой стороны, с позиции любовника у эраста был совершенно эгоистичный и неблагонравный в глазах общества умысел — сексуально удовлетворить себя. Или, как говорил Платон, с помощью любви к мальчикам продвинуться в собственном совершенстве. Стало быть, эрасты использовали эроменов для достижения высочайшего духовного и умственного познания через эротический экстаз.

Положение эрастов, которые хотели и сделать что-то полезное для общества, и одновременно удовлетворить свои личные потребности, слишком парадоксально и конфликтно. Как же греки справлялись с этой ситуацией?

Подарки-животные как эротические метафоры

Ритуал ухаживания эраста за эроменом был позднее адаптирован для ухаживаний взрослого мужчины за гетерой (проституткой) или статусной женщиной. Сперва мальчику преподносили цветы или венок, а уже затем дарили подарки посерьезнее — в основном животных. Эромен не сразу соглашался на любовь с эрастом — поначалу он старался равнодушно отвергать партнера (ведь тех, кто так не делал, могли счесть продажными юношами). Его расположение к эрасту могло быть показано через едва заметные сегодняшнему взгляду символы — к примеру, спущенный капюшон означал готовность к близости, полуспущенный — неуверенность, а надетый — отказ.

Немецкая исследовательница Гундель Кох-Харнак в книге «Педерастия и подарки-животные» рассматривает основные виды подарков эромену. Это могли быть мертвые или живые звери: петухи, зайцы, лисы, олени или даже гепарды. Кох-Харнак анализирует взаимодействие концепции эроса с охотничьей семантикой, отчетливо выражающей агонистическую идею.

Зверь, на которого охотятся (к примеру, заяц), мог выступать метафорой эромена, которого эраст символически ловит на «любовной охоте».

С другой стороны, передаваемые в дар животные имели и определенный воспитательный смысл, отсылающий к ожидаемым от эромена охотничьим умениям:

«Мужчины дарили подарки мальчикам с определенным умыслом, а именно чтобы юноши становились мужественнее за занятиями охотой, спортом и играми, которые должны были воспитать их гражданами, способными защищать свое государство, какими уже стали сами эрасты».

Ухаживание эрастов за эроменами в иконографии почти всегда показывали с помощью символов. Именно эротические символы в древнегреческом искусстве являются самыми используемыми. Таким образом, эротическая символика могла переноситься на животных, а именно — на подарки. Скованное, пойманное на охоте животное отождествлялось с ритуалом ухаживания-преследования у любовной пары. Но, возможно, такие изображения также показывали и амбивалентную сущность эраста — с одной стороны, наставника, подносящего животное мальчику с воспитательной целью, а с другой — охотника на сердца, который показывает своим подарком мальчику его самого в роли беззащитного зайчика или петуха.

Сегодня ученые исследуют эти ритуалы ухаживания в основном с помощью текстов и изображений, которые остались в вазописи. Вазописные изображения в первую очередь представлены на внешней или внутренней стороне киликов (неглубоких чаш для питья вина). Килики изготавливались для личного использования на пирах — симпосиях и поэтому выполняли публичную функцию, переходя на симпосии из рук в руки. Изображения на них и их интерпретация участниками пира, очевидно, служили катализатором беседы. Древнегреческий писатель III–II века до нашей эры Афиней, цитируя Персея Китийского, выражает это следующим образом:

«Мужчинам подобает находить в своей чаше нечто имеющее отношение к любви, говорит Персей, так как мы расположены к ней во время пира».

Педерастические сцены, часто встречающиеся на киликах, делают цитату Афинея понятнее. Но почему тогда на этих сосудах так часто встречаются военные мотивы? Сегодняшнее непонимание их связи с эротической темой служит доказательством несоответствия нашего и греческого понимания эроса. Античному зрителю было проще установить отношение одной, неэротической военной сцены на внутренней стороне сосуда с другой — эротической, фигурирующей на внешней поверхности.

Эти темы были связаны по аналогии — ведь солдатами часто были любовные пары, а битва в постели в литературе часто сравнивалась с настоящей военной схваткой.

Такими же эротическими символами могли выступать и подарки-животные. Ниже мы рассмотрим самые распространенные из них и попытаемся разобраться, что именно они означали.

Заяц

Мертвый заяц изображался в вазописи, красно- и чернофигурной, так: безжизненно висящая голова, уши вяло спадают вниз, задние лапы расслаблены. Охотник то держит зайца за передние лапы, то закрепляет его на палке вместе с другими животными, вешает на дереве, перекидывает через плечо, подвешивает к колонне храма. Появляется заяц то при отправлении на войну одного или нескольких воинов, то в сцене военных сборов, на собрании богов или мужей, среди смешанных групп и в группах педерастов. На знаменитой луврской котиле (чаше для питья с низкой ножкой) 550 года до нашей эры изображено множество сцен подношения взрослыми мужчинами подарков-животных женщинам и эроменам. Среди этого визуального перечисления есть и сцена дарения эромену мертвого зайца (хотя чаще им дарили не мертвых, а живых зайцев).

Зачем же вообще дарили зайцев — живых или мертвых? Скорее всего, они были показательными подарками, которые демонстрировали охотничьи доблести дарителя. Одновременно они должны были намекать избранному мальчику: сделай так же, как я. Мальчик мотал на ус и следовал совету.

К примеру, в изображении на амфоре (вазе для хранения жидкости) из Лувра юноша движением кисти указывает на убитого зайца, коего он держит в правой руке, с надеждой смотря на старика, закутанного в плащ. Этот мужчина — не его эраст, скорее, эрастом является обнаженный мужчина с собакой, стоящий за стариком: это он когда-то сопровождал юношу на охоту и наставлял его, а теперь выказывает свое одобрение охотничьим успехам юного эромена.

Мы хорошо понимаем первый, дидактический смысл подобных изображений. Однако мертвые зайцы были не только символом — в реальности или в вазописных изображениях, — но и продовольствием, и даже использовались в качестве денег. Так что не стоит забывать, что любой подарок-животное имел монетарный эквивалент.

Эраст расплачивался за секс с эроменом приличным и допустимым в обществе способом — даря подарки, и ни в коем случае не платил денег.

Лиса

Мертвые лисы иногда изображались в руках у эраста и эромена — что показывает их дидактическую значимость. Греки считали, что охота на юрких и ловких лис способствует развитию подростков, и, очевидно, она проходила под руководством эраста. Последнее можно заключить из сцены на фрагменте курильницы из Бостона. Юноша идет за бородатым мужчиной с палкой, перекинутой через плечо, в то время как на обратной стороне два педераста заняты друг другом. Можно было бы подумать, что это две независимые сцены. Но любовную пару составляют эти же люди, так как только эромен имел право нести трофеи своего господина.

Мертвого зайца или лису часто рисовали справа или слева от любовной пары. Эраст мог показывать эромену характерный жест up-and-down (одной рукой прикасаясь к подбородку, а другой — указывая на чресла) или просто свой эрегированный пенис, будучи обвешанным трупиками животных со всех сторон. Такие сцены могут показаться загадочными (зачем нужны туши животных во время подготовки к любовному акту?!), но сегодня, зная об особенностях древнегреческой пайдейи, мы понимаем, что такие изображения показывали, как охота была связана с сексом: «дружеские услуги» оказывались взамен на обучение ловле зверей.

Развешанные в пространстве изображения подарки-животные стали настолько частотным символом, намекающим на эротическую связь двух людей мужского пола, что уже в Античности этот мотив стали пародировать. К примеру, на чернофигурной амфоре из Берлина мы видим сатиров, выстроившихся в очередь на некоем празднестве.

Тушка мертвого зайца свисает с набухшего фаллоса одного из них — это явно подарок, обычно таким же образом подвешиваемый на палку или выступающий как деталь экстерьера.

Эта сцена показывает, чего на самом деле хочет эраст, даря в подарок зайчика: его высмеивают, сравнивая с похотливым сатиром.

На лондонской амфоре мы видим похожую карикатуру — на коне едет молодой эромен, а к сильно эрегированному члену животного привязана утка-подарок. Здесь подарок-животное становится символом активности сексуально распущенного эраста, идущего вслед за всадником, — а сам он сравнивается с конем, размер члена и похоть которого были и остаются до сих пор неизменным предметом шуток.

В этом же духе, что и сцены с развешанными вокруг любовников животными-подарками, можно трактовать другие типы изображений. К примеру, на лекифе (сосуде с маслом, обычно помещаемом в гробнице) из музея в Гарварде изображен совсем юный эфеб с зайцем и лисой, перекинутыми через плечо. Он подражает примеру взрослых — и этим показывает зрителю, что процесс его воспитания успешно начался. С таким образом у античной публики сразу ассоциировался часто цитируемый мифологический пример — Хирон, который в знак своей охотничьей сноровки несет на плече зайца и лису. Исходя из этого, можно заключить: у этого эфеба наставник был не хуже, чем у Ахилла и Геракла.

Самыми таинственными долгое время оставались изображения зайцев и лис в сценах сборов или отправления на войну. Некоторые ученые считали, что звери в них просто бессмысленно развешаны для украшения. Однако на деле они сообщают зрителю, что с помощью охотничьих упражнений в молодости, благодаря хорошим эрастам, изображенные мужчины, в прошлом эромены, стали готовыми к бою воинами и теперь в состоянии мужественно защищать родину.

Петух

Петухи возникали в интересующих нас сценах едва ли не чаще, чем зайцы и лисы. Судя по вазописи, обычно ухаживание начиналось с демонстрации подарка, причем эраст на изображениях часто сразу же выражает требование, весьма недвусмысленно указывая рукой на гениталии юноши. Мы понимаем, что подарок был призван помочь завоевать расположение желанного мальчика, дабы удовлетворить с ним свои эротические желания, — можно назвать это совращением.

Если эромен соглашался на любовную связь, он брал в руки петуха или даже двух: эта сцена запечатлена, например, на килике из Копенгагена.

На этой чаше, как и на многих других, символически подчеркивается воинственная природа петуха: эротическая борьба сопоставляется с войной, которую ведут на внешней росписи Геракла и кентавр Несс с одной стороны и гоплиты с другой. Внутренние и внешние изображения килика очень часто дополняли друг друга и создавали тонкую перекличку сюжетов.

У греков петух как подарок для мальчика в первую очередь ассоциировался с петушиными боями (которые зачастую проводились между эрастами и их эроменами). Затем — с боями человечьими, войной. А третий смысл в этой витиеватой цепочке — война в постели. Петушиные бои служили целям воспитания молодежи: юноши учились по ним определенным моделям поведения, а потому они использовались в качестве изобразительной формулы указания на мужскую эротическую потенцию.

В этом плане показательна уже упомянутая луврская котила: рядом с педерастической парой на ней изображены мужчина с гетерой. Мужчина, как может показаться, дарит ей петуха — как же так, если это сугубо мужской подарок? Однако, если присмотреться к изображению, можно увидеть, что птица не имеет гребня: перед нами курица. Она была неспособна к бою, а следовательно, вся цепочка смыслов с петушиными боями, войной и эротической борьбой двух мужчин-воинов отпадает.

В случае с гетерой курица являлась простой платой за услугу, аналогом денег, не имеющим какого-либо символического измерения. Если петух = мужчина, то курица = женщина.

Эту модель доказывает лекиф из Оксфорда, на котором курица и петух, стоящие рядом друг с другом, обозначены как калос и кале, то есть супружеская пара: эти надписи раскрывают понятный грекам с первого взгляда смысл нарисованного. Это проясняет и назначение самой вазы, которая, очевидно, использовалась как свадебный подарок. Возможно, что курица и петух в вазописи в определенное время стали самостоятельными символами, которые указывали на событие, связанное с женщиной или с войной соответственно.

Гепард

Гепард был видом, легко приручаемым человеком, он использовался греками на охоте, а потому его часто изображали на вазах.

Кроме того, у молодых людей афинских высших кругов гепарды были любимыми питомцами из-за своей красоты. Несомненно, эти величественные кошки были роскошными подарками на особые случаи. Они также использовались в потешных боях и в реальной охоте — эта традиция сохранилась и в Средние века, например, при дворах французских королей, где гепарды охотились на зайцев вместе с собаками, а при отправлении на охоту сидели за всадником на лошади, как нам это показывают картины эпохи Возрождения.

Однако среди известных античных изображений гепардов нет сцен вручения их как подарков, в отличие от многочисленных сцен дарения зайцев и петухов. Но если следовать модели интерпретации Кох-Харнак, согласно которой в вазописи сцена может быть редуцирована до нескольких ключевых элементов, можно предположить, что, к примеру, гепард под ручкой парижской котилы — там его держит сидящий на корточках эраст — является таким же подарком, как петух, заяц или лиса.

По изображениям на вазах мы можем судить о том, что этих зверей водили по улице на поводке как собак (гепарды были настолько мирными в неволе, что им даже не приходило в голову перегрызть непрочную веревку). Дарили их также вместе с шнурком, что отсылает к схеме дарения живого зайца, которого тоже часто дарили на поводочке. На пелике (двуручном погребальном сосуде) из собрания Панкука в Булонь-сюр-Мер напротив юноши стоит эраст, опершись на посох, и протягивает ему в правой руке петуха и в то же время держит в левой гепарда на поводке. Эромен улыбается и, кажется, делает движение рукой в направлении поводка. Сидящая справа от него собака чует враждебного ей зверя.

В других вазописных примерах мы видим гепарда, которого явно только что подарили эромену, — он прыгает на колени хозяину будто котенок (то, что это детеныш гепарда, исследователям показывает именно «педерастический» контекст — ведь лесных кошек эроменам никогда не дарили!).

Гепард изображался на нескольких гидриях (бочкообразных сосудах для воды или праха) рядом с молодым эроменом во время урока игры на флейте и лире под надзором эрастов — это подчеркивало всестороннее направление пайдейи, развитие не только охотничьих, но и музыкальных навыков юноши. Это отсылает и к мифологическому образцу эраста, Хирону — он учил Ахилла не только охоте, но и игре на лире.

Иногда с гепардом изображали одинокого эраста — он явно бравировал не только тем, что, подобно современному франту, фланирует по городу с дорогим и редким животным на поводке, но и тем, что такой подарок обеспечит ему благосклонность прекраснейшего юноши.

Олень

На вазах встречаются изображения исключительно живых оленей-подарков. Их несут эрасты или эромены, они стоят рядом с людьми или сопровождают их. То, что оленей дарили эроменам, мы понимаем из контекста — к примеру, на вазе Аффектера эромен прижимает к себе обеими руками только что полученного зверя, а на вазе из частной коллекции в Швейцарии эраст только собирается вручить ценный подарок.

На глиняной сфере из Бостонского музея, выполнявшей функции погремушки, нарисована пара, эраст и эромен. Мальчик держит на поводке собаку и получает первый знак почитания — цветок. В это время косуля, настоящий подарок, ждет, стоя за эрастом. Здесь комбинация собаки и косули опять-таки указывает на охотничье назначение обоих животных.

Даже на детской игрушке все изображения представляют собой визуальную программу воспитания мальчиков, включающую охоту и спорт.

Самое интересное, что надпись на шаре «Я принадлежу Миррене» четко указывает, что он принадлежит девочке. Очевидно, господство аттической этики воспитания молодежи мужского пола было настолько сильным, а пайдейя считалась такой важной темой, что ее изображали даже на женских игрушках.

В сцене охоты на килике из Базеля, где обнаженный мальчик в окружении одетых по-восточному спутников сидит на лошади и колет копьем олениху, на которую уже запрыгнул его охотничий пес, бросается в глаза то, что на, казалось бы, дикого оленя надет ошейник. Зачем он дикому зверю? Может быть, таким образом художник хотел указать на то, что охота происходит в персидском парадейсосе— то есть в специальном парке, обнесенном стеной, заповеднике для охоты? Такая разновидность охоты считалась испытанием для знатных юношей. Вот как ее описывает древнегреческий историк V–IV веков до нашей эры Ксенофонт:

«Охотясь в заповеднике, мы чувствовали себя детьми. Теперь мне кажется, что это то же, что охотиться на связанных зверей. И я уже не говорю о том, что пространство для охоты было порядком ограничено, на животных совсем не было мяса и мех их был некрасивый, один зверь хромал, другой был уже порядком искалеченный…».

Обнаружив на олене ошейник (подобный ошейникам зайцев и гепардов на некоторых изображениях), можно предположить, что на килике изображена потешная охота для молодежи, репетиция настоящей. Она проходит по всем правилам — пока юноша подъезжает к оленю на лошади, животное уже травит его собака. Даже один из персонажей Платона в «Законах» настоятельно указывает на пользу и удовольствие от охоты такого рода:

«Молодежь должна предаваться псовой или какой-то иной охоте не меньше, чем остальным удовольствиям…».

Возможно, что пойманных в подарок мальчику животных дарили с намерением применить их на потешной охоте, чтобы юноша уже сам поймал зверя. При этом собак натаскивали на дичь, а юных эроменов тренировали участию в псовой охоте.

Водоплавающие птицы

На неоднократно упоминавшейся ранее парижской котиле эраст передает эромену, помимо всего прочего, некую водоплавающую птицу. На других изображениях мы видим лебедя или гуся, которых мужчина дарит возлюбленному. Об этом ритуале писал даже знаменитый комедиограф Аристофан. В его «Птицах» пернатые говорят друг с другом:

«Своенравных красавцев мальчишек не раз удавалось влюбленным мужчинамЛишь тогда покорить, лишь тогда победить, когда мы приходили на помощь:Кто подарит мальчишке щегла, кто гуся, кто цыпленка, а кто перепелку».

Помимо гусей мальчикам дарили и лебедей. На килике из Балтимора изображено, как некий мальчик едет верхом на птице с длинной шеей, короткими лапами и большими крыльями, то есть на лебеде. Так изображен Гиацинт — эромен самого бога Аполлона, который, помимо всего прочего, считался богом мужской любви. Из античных источников мы знаем, что Аполлон дарил мальчику лебедей, на которых тот мог летать. Были ли лебеди романтизированы в древнегреческой культуре так же, как в сегодняшней? Или же их истребляли так же, как в сегодняшней Германии, где лебеди размножились настолько, что мешают природному равновесию? А следовательно, на них охотились — и лебедей тоже можно записать в отряд «дидактических» животных-подарков, сравнимых с петухами?

На коринфских алабастронах (вытянутых сосудах цилиндрической формы для хранения косметики) можно увидеть Артемиду Потния Терон («Владычицу зверей»). Богиня бесцеремонно держит лебедей за шеи, как обычно держат лишь диких зверей, пойманных на охоте. Древнегреческий писатель Афиней сообщает, что лебеди — изысканный деликатес. Мальчик на гидрии из Лувра уносит на плече из «кадра» лебедя — очевидно, он поймал его на охоте.

В вазописи лебеди часто использовались в качестве символов в военных или состязательных контекстах. На них сидят всадники, эти птицы часто появляются в узоре на рамках или на втором плане, как обычно львы или сфинксы. В качестве отдельного персонажа их изображают на киликах, при этом наружная отделка сосуда представляет спортивные или военные события. В вазописи, как и мертвые зайцы или лисы, лебеди могли выступать в качестве символов арете, воинской доблести. Однако при этом они изображались рядом с воинами еще и потому, что являлись символами смерти, то есть напрямую были связаны с войной и битвой.

Агрессия и эротика

Как мы уже поняли, в педерастическом контексте эрастов изображали охотниками, а эроменов добычей. Эромен постоянно уподоблялся ягненку или олененку, на которого «хищные» эрасты всеми средствами устраивали охоту. К примеру, у Платона в «Хармиде» эрасты сравниваются со львами:

«Тогда, благородный мой друг, я узрел то, что скрывалось у него под верхней одеждой, и меня охватил пламень: я был вне себя и подумал, что в любовных делах мудрейший поэт — Кидий, советовавший кому-то по поводу встречи с прекрасным мальчиком „остерегаться, выйдя“, олененку подобно, „навстречу льву, разделить удел жертвенного мяса“: ведь мне показалось, что я и сам раздираем на части таким чудовищем».

В «Федре» Платон предостерегает:

«Всё это надо учесть, мой мальчик, и понимать, что дружба влюбленного возникает не из доброжелательства, но словно ради насыщения пищей: как волки ягнят, любят влюбленные мальчиков».

Опять же у Платона Сократ «охотится» за прелестями Алкивиада, а Эсхин обвиняет Демосфена в том, что тот бродит по городу, «охотясь» на богатых осиротевших юношей. Позднее в эллинистической литературе животные метафоры будут всё чаще употребляться как пояснение эротического вожделения и домогательства.

В многочисленных поэтических примерах мы видим, что звери ставятся на место человека и охотничья агрессия становится агрессией эротической, а чаще всего — педерастической. То же происходило и на древнегреческих вазах. Заяц, лиса, петух, лебедь или гепард — все они служили не только метафорами охотничьей доблести, но и самих любовных отношений между эрастом и эроменом. Это показывает, как близко к эротике в сознании греков обосновалась борьба.